– Мой фюрер! – вскинул голову Кальтенбруннер. – Я глубоко раскаиваюсь, и готов немедленно подать рапорт об отставке!
– Это лишнее, – пробурчал Гитлер. – Если я из-за каждой ошибки стану терять верных людей, вскоре вокруг меня останется пустыня. К тому же не стоит забывать, что в этом деле есть и положительный момент: этот демон, Турани, ликвидирован, а предатель понёс заслуженное наказание. Как фамилия этого молодого офицера, что отличился в Тегеране?
– Гауптштурмфюрер Рашер, мой фюрер! – доложил Гиммлер.
– Представьте героя к награде и повысьте в звании до штурмбанфюрера, нет, до оберштурмбанфюрера!
– Слушаюсь, мой фюрер!
* * *
– Лихо ты, однако, через звания прыгаешь, – заметил Науйокс, оглядывая крест на шее и новенькие погоны на плечах Раушера.
– Стараюсь, – улыбнулся Раушер, – но, заметь, не только для себя, штандартенфюрер! Но почему я не вижу на твоём лице радости? Ты ведь так мечтал о полковничьих погонах.
– Пока мечтал – радовался, – пожал плечами Науйокс, – а теперь чему радоваться: мечта-то сбылась.
– Так начинай мечтать о генеральских погонах, – предложил Раушер.
– А смысл? – посмотрел на Раушера Науйокс. – Это Скорцени успел стать генералом, прежде чем вы одержите над нами победу, мне это не светит.
– Извини, но здесь я тебе ничем помочь не могу!
19-февраль-43
И жизнь, и слёзы, и любовь…
– Спасибо, друг, помог так помог!
Голос Ежова в трубке звучал как-то странно, таким тоном вроде не благодарят, поэтому Абрамов счёл за благо уточнить:
– Ёрш, ты о чём?
– Пётр подал прошение о зачислении его в академию!
Абрамов облегчённо вздохнул:
– Поздравляю! Только это не я, это ты Ольгу благодари.
– Непременно при встрече бухнусь в ножки!
– Что-то я тебя не понимаю, – начал раздражаться Абрамов. – Разве ты не этого хотел?
– Ты, может, думаешь, что Пётр в академию Генерального штаба поступать надумал?
– А куда же ещё? – удивился Абрамов.
– В духовную академию, Васич, в духовную!
– Что?! – чуть не подскочил у телефона Абрамов. – Какого чёрта?!
– Вот и я в недоумении. Какого?
* * *
В кабинете ректора Петроградской православной духовной академии такого посетителя никогда не было.
… – Не хотите по-хорошему, господин ректор?! – бушевал Ежов. – Хорошо, давайте по-другому! Или вы отказываете моему сыну в его желании поступить в вашу академию, или… – Ежов осёкся, хмуро посмотрел на ректора. – Вы ведь знаете, кто я, и представляете мои возможности…
– И знаю, и представляю, Николай Иванович, – ректор был сама кротость. – А ещё я верю в то, что вы справедливый человек, и недоумеваю, зачем вы сейчас испытываете эту мою веру?
– Затем, что я отец, и, спасая сына, не остановлюсь ни перед чем!
– Даже перед тем, что можете, пусть и из лучших побуждений, погубить его душу? Да и свою заодно.
Ректор взглянул на мрачно молчащего Ежова:
– В любом случае я не вправе принять такое решение, вам следует обратиться к владыке Сергию.
– Так что вы мне тут!.. – начал вновь вскипать Ежов, потом сдержался. – Где мне его найти?
– Здравствуйте, Николай Иванович!
Так вот кто таков владыка Сергий! Значит, жив ещё? Сколько ему теперь, верно, под восемьдесят?
– Здравствуйте, Лавр Георгиевич!
Архиерей отгородился от мирского имени:
– Обращайтесь ко мне отец Сергий, если слово «владыка» вас смущает. Впрочем, разговор у нас с вами будет короткий. Дело ваше мне известно, и я сразу говорю «нет». Ибо с сыном вашим я беседовал, вера его крепка, а намерения тверды, и не мне ему отказывать. Да и слушатель академии – это ещё не монах. Смиритесь. До пострига далеко. Может, всё ещё образуется…
– При чём тут постриг? – воскликнул в сердцах Ежов. – Меня мутит от одной мысли, что мой сын будет учиться на попа!
– Странно слышать такое от человека крещёного, – заметил архиерей. – Вам следует разобраться в себе, прежде чем что-то советовать сыну. Иначе таких дров наломаете…
* * *
Вернувшись в Москву, Ежов встретился с друзьями.
– Ну, как? – спросил Абрамов. – Добился, чего хотел?
– От них добьёшься, – тоскливо отмахнулся Ежов. – Попы если вцепятся, разве своё упустят? Эх, Петька, Петька…
– Что думаешь делать? – спросил Жехорский.
– А что тут поделаешь, не на цепь же мне его сажать? Пусть делает, как знает…
– Вот и правильно, – одобрил Жехорский, тогда как Абрамов в сомнении покачал головой.
– А хотите, мужики, я вам один анекдот расскажу? – посмотрел на друзей Абрамов. – Захожу я, значит, в архиерейские палаты, и выходит ко мне… кто бы вы думали? Корнилов!
– Ни фига себе! – изумился Абрамов.
– Шутишь? – усомнился Жехорский.
– Чистую правду говорю. Он теперь у попов шишка немалая, сказывают, в Синоде заседает!
– А как он вообще туда попал? – спросил Жехорский. – Ему ведь в двадцатом, извините за тавтологию, двадцать лет дали.
– Это я выяснил, – сказал Ежов. – Помните указ, по которому часть контриков могла досиживать срок за стенами монастырей? Так Корнилов этим указом и воспользовался.
– И сделал ещё одну карьеру, – кивнул Абрамов. – Не удивлён. Личность-то незаурядная.
Разведёнка (игра разведок)
D2O (Тяжёлая вода)
Я очень вас прошу, ответьте, господа,
Насколько тяжела «тяжёлая вода»?
Берлин. Штаб-квартира подразделения «X»
Скорцени очень гордился своей новенькой генеральской формой. Будучи человеком простым, помнил, кому этим обязан, и заметно выделял из своего окружения именно Раушера. Вот и теперь тот стоял перед столом шефа в ожидании нового поручения.
– Сегодня нас собирал фюрер… – Скорцени выделил два слова: «нас» и «фюрер». – Его крайне беспокоит, что продвижение германской идеи остановилось на всех направлениях. Более того, нельзя исключать, что в ближайшее время наши враги предпримут попытки контратаковать. В связи с этим фюрер придаёт особое значение созданию новых видов вооружения, выделяя при этом два направления: сверхбомбу Гейзенберга и ракеты Дорнбергера. Как вы знаете, Курт, наше подразделение не занимается обеспечением безопасности особо секретных исследований. Однако контроль за тем, как это делают другие, поручен именно нам. Я хочу, чтобы вы посмотрели на прикрытие атомного проекта глазами наших противников и определили все узкие места, если таковые имеются. Отправляйтесь в Лейпциг. Хайль Гитлер!
Там же неделю спустя
– Рад видеть вас, Раушер! Надеюсь, поездка была успешной?
– Да, бригаденфюрер! Думаю, что я выполнил ваше задание.
– Присаживайтесь и докладывайте.
Раушер присел на предложенный стул и приступил к докладу:
– Узких мест, о которых вы говорили, бригаденфюрер, мной выявлено три. Это сам Гейзенберг, поскольку без него проект если не встанет, то существенно затормозится. Это уран, как основной компонент для исследований. Это так называемая тяжёлая вода, без которой реактор не может работать на полную мощность. В том, что Гейзенберга охраняют хорошо, я убедился лично. Гарантия его безопасности близка к ста процентам, большего требовать, пожалуй, и невозможно. Запасы урана на месторождении в Бельгии огромны, находятся полностью под нашим контролем. Здесь наши противники ничего серьёзного предпринять не смогут. Остаётся тяжёлая вода. Этот компонент требует постоянного пополнения, а производят тяжёлую воду на заводе в Норвегии. Это, на мой взгляд, и есть самое узкое место атомного проекта.
Скорцени, который внимательно слушал доклад, согласно кивнул:
– Пожалуй, я вами соглашусь. Цепочка слишком длинна, а значит, может порваться в нескольких местах. Начните с завода в Норвегии и пройдите оттуда по всему маршруту доставки тяжёлой воды вплоть до конечного пункта.
Веморк. Норвегия
Обмен паролями прошёл без осложнений. На смотровой площадке достаточно народа, чтобы двое неброско одетых мужчин не привлекли к себе особого внимания.
– Летом это более грандиозное зрелище, – заметил Норвежец (будем звать его так).
– Сейчас тоже впечатляет, – отозвался Раушер. – Как он называется?
– Водопад? – уточнил Норвежец. – Рьюканфоссен. А эта долина – Веморк. А город, из которого вы приехали…
– Рьюкан, – улыбнулся Раушер. – Я в курсе.
– Простите… – смутился Норвежец.
– Ну, что вы, – возразил Раушер. – Приятно встретить в вашем лице патриота не только Норвегии, но и её отдельно взятой части.
– Действительно, – кивнул Норвежец, – я посвятил «Норск Гидро», считайте, всю свою сознательную жизнь!
– Причём тут это? – удивился Раушер.
– Ну, как же? Ведь это «Норск Гидро» решила использовать энергию падающей воды и построила на водопаде гидроэлектростанцию, а рядом с ней завод, который, в свою очередь, является для Рьюкана градообразующим предприятием. Всё это отсюда смотрится не под самым выгодным ракурсом – я имею в виду промзону, – но всё равно видно и здание завода, и часть машинного зала электростанции позади него. А огромный закрытый жёлоб, что спускается с вершины горы прямо к машинному залу? Внутри него течёт точно такой же водопад. В таком виде он не столь живописен, как его вольный собрат, зато он крутит турбины, а после них ниспадает вниз справа от машинного зала, но этого отсюда не видно. Я понятно объясняю?
– Понятно, – кивнул Раушер. – А как-то подсветить долину ваша «Норск Гидро» не пыталась? Ведь и завод, и город, как я слышал, полгода находятся в тени гор практически без прямого солнечного света?
– Думаете, это так просто? Ну, есть у нас канатная дорога, которая ведёт на плато, где солнечно. Люди этим пользуются. А что предложите вы?
– Ну, не знаю, – пожал плечами Раушер. – Зеркала на склонах гор поставьте, что ли. Пусть пускают в город огромных солнечных зайцев.
– Шутите? – посмотрел на Раушера Норвежец. – По вашей улыбке вижу, что шутите. А мне между тем ваша идея про зеркала понравилась. Кончится война, и мы обязательно вернёмся к этому предложению!
– Расцениваю ваши слова, как комплимент, – поблагодарил Раушер, – А теперь ответьте: для чего «Норск Гидро» понадобилось налаживать производство тяжёлой воды?
– Это вышло совершенно случайно, – пояснил Норвежец. – Только когда на заводе побывал профессор из Осло Одд Хассель, мы с удивлением узнали, что побочный продукт, получаемый в процессе гидролиза, и есть тяжёлая вода. До того, как Норвегия была оккупирована, воды выпускалось крайне мало. Теперь же, по заданию «ИГ Фарбен», и под дулами немецких автоматов, мы производим более 4500 кг тяжёлой воды в год. Из-за этого завод придётся взорвать.