Но граф вскинул на стражника взгляд – и тот осекся. Приподнял бровь, удивленный, что надо повторять приказ, – и стражник испуганно попятился. Затем развернулся и кинулся прочь, торопясь выполнить повеление хозяина.
– Привести! – полетел ему вслед гневный даже не крик – рык разъяренного чудовища. – Немедленно!
Завершила танец Триша. Устало спустилась с кострища, не слыша восторженного рева толпы. Перед глазами мерцала темная завеса смертельной усталости. Но хуже всего: она чувствовала, что вот-вот произойдет нечто страшное. Нет, не удалось ей умилостивить богов. Не отказались они от намерения преподать ей какой-то урок. Но какой? И за что?
Лотта поспешила было к внучке, торопясь привычно принять ее в свои объятия, помочь добраться до повозки. Однако в следующее мгновение ее откинуло прочь. Группа хорошо вооруженных людей, одетых в красно-синие одежды графского герба, разрезала толпу, как горячий нож режет масло. И скрылась за их спинами Триша. Только успела жалобно и тоненько крикнуть, пока чья-то рука не закрыла ей рот.
Тихо стало на площади. Стражники исчезли, словно их и не было никогда. А горожане стояли, нерешительно переминаясь и не глядя друг на друга. Не было на этой площади человека, который бы не знал, куда и для чего потащили плясунью. Только пришлые ашары толпились у своих жалких повозок, недоуменно переговариваясь.
– Куда?! – Лотта закричала так, как не кричала даже тогда, когда рожала Асаю. – Триша, куда? Девочка моя, верните мне ее!
– Вернут, – донеслось из толпы стыдливое. – Главное, чтобы после этого сама на себя руки не наложила. А то бывало здесь и такое.
Медленно пустела площадь. А Лотта все сидела прямо на грязной мостовой, в мучительной тревоге заломив руки. И даже ашары не смели ее потревожить.
– Ты… Это… – Остановился перед старухой один из горожан. – Не убивайся сильно. Он заплатит. Он всегда хорошо платит.
И тогда старая Лотта упала. Забилась головой и руками по камням, завыла, словно дикий зверь. Но только ее крик не мог достичь той комнаты, куда привели Тришу. Слишком толстые стены были у графского замка.
Тришу между тем окружила толпа служанок. Девушка пыталась сопротивляться, но что она могла поделать против десятерых дородных женщин, привычных к слезам и мольбам. Ее насильно раздели и выкупали в огромной ванне. Долго умащивали тело ароматнейшим маслом, привезенным из одной далекой восточной страны. Одна капля его – и затянулись свежие волдыри на ступнях, размягчились застарелые мозоли. Затем принесли белоснежное платье из легчайшего шелка. Триша невольно залюбовалась своим отражением в зеркале. Она выглядела сейчас, словно невеста. Золотистые волосы, перехваченные на лбу драгоценной диадемой, ниспадают свободной волной на плечи. Тонкую талию обхватил широкий красный кушак.
– Граф ждет вас, – проговорила одна из служанок. И внезапно Триша уловила в ее глазах влажный блеск жалости к ней. Мгновенно исчезла радость от нового наряда. Девушка помрачнела и сжала кулаки, решив бороться до последнего.
И она боролась. Боролась так отчаянно, что графу пришлось позвать слуг, которые держали ее всю эту безумно долгую ночь. На следующую ночь он обошелся собственными силами. И лишь на третью ночь граф полностью удовлетворил свои желания, пресытившись молодым телом.
Уходя прочь, он обронил возле девушки, лежащей в беспамятстве, кроваво-красный рубин величиной с ноготь. Граф привык считать себя щедрым мужчиной. Упрямица неплохо развлекла его. Она заслужила этот подарок.
Табор ашар терпеливо ждал возле главных ворот города. На площади им остаться не разрешили, но они не могли никуда уехать, не узнав прежде судьбу своей плясуньи. Шатры ставить не стали. Они готовы были в любой момент сорваться с места и никогда больше не приезжать в этот проклятый город. Пусть только вернут им Тришу! Вернут живой или мертвой!
На рассвете третьего дня Лотта, не сомкнувшая глаз все это время, вдруг увидела, как ворота открылись. Из них выехали те же люди, которые украли, утащили ее Тришу. Подъехали к их становищу – и бережно опустили на землю какой-то тюк. Тотчас же развернулись и бросились обратно, нещадно пришпоривая лошадей. Словно опасались, что ашары могут кинуться в погоню. Чудно!
Около непонятного тюка уже суетились люди. Лотта поспешила в ту сторону, но ее ноги, ее распухшие от болезней и возраста ноги, уже не могли быстро бегать. И старуха вполголоса ругалась на себя, на свои года, на свою немощь.
Неожиданно громко вскрикнул чей-то женский голос. И вдруг наступила полная, всеобъемлющая тишина. Ашары испуганно замолчали, разглядывая что-то перед собой.
Лотта знала, что увидит, еще до того, как достигла своей цели. Теперь она не торопилась. Напротив, шла еле-еле, надеясь, что вот-вот она проснется. Очнется от затянувшегося кошмара, так пугающе похожего на правду.
Перед ней медленно расступались соплеменники. Вот, наконец, отошел в сторону последний, и она увидела в отблесках близкого костра нечто.
Глаза отказывались воспринимать это как целую картину, упорно выхватывая из багрового мрака лишь отдельные детали. Вот безжизненно упавшая рука. Вот по земле рассыпались такие знакомые золотистые пряди. Вот некогда белое платье, сейчас изорванное, изрезанное, а в районе бедер густо заляпанное непонятными бурыми пятнами.
Непонятными? Лотта почувствовала, как в сердце пробуждается слепой безрассудный гнев. Ее Триша, ее маленькая Триша лежала перед ней. Лежала без сознания, а возможно – уже мертвая. Тот зверь, который сидит в самой высокой башне замка, поглумился над ней, истерзал и выкинул прочь, как выкидывают надоевшую игрушку.
– Вот, – сказал кто-то рядом негромко, и в ладонь Лотты опустился кроваво-красный рубин. – Он был рядом с нею. Видимо, та самая плата.
Нет, Лотта не заплакала. Страшное горе словно выжгло ее глаза. Она опустилась на колени перед Тришей и с силой, которую никто не ожидал увидеть у старухи, подхватила ее на руки. Унести, унести прочь! От этих сочувствующих и любопытных взглядов, среди которых нет-нет да и промелькнет облегченный – не с моей дочкой и не со мной произошло такое! Спрятать в глубине повозки подальше ото всех. Отпоить, отмолить, отбить добычу у смерти!
Неделю металась Триша в горячке бреда. Неделю в своих кошмарах она сражалась с графом, кричала, молила оставить ее в покое, отпустить прочь. Убеждала, что примет на себя любую беду графа, любой его грех, пусть только он не трогает ее. Неделю не отходила от нее ни на шаг старая Лотта. Насильно вливала через плотно сомкнутые зубы питательный мясной бульон и целебные отвары, останавливающие внутренние кровотечения, меняла под головой самодельные подушки, набитые спасительным хмелем, который, как известно, умеет забирать дурные сны. Вот только произошедшее с Тришей не было сном.
Сама Лотта почти не спала все это время. Лишь изредка проваливалась в глубокий черный колодец небытия, но и там сражалась с чудовищами за свою внучку. И самое главное чудовище имело вид высокого сутулого мужчины с прозрачными ледяными глазами.
На рассвете восьмого дня Триша открыла глаза. Повозка мерно покачивалась, катясь куда-то по разбитой дороге. Табор с момента ухода из города почти не делал привалов, словно опасался погони. Около внучки прикорнула старая Лотта, и Триша с внезапной грустью увидела, как сильно постарела ее бабушка за эти дни. Лицо осунулось, щеки ввалились. Ни дать ни взять череп, туго обтянутый кожей.
– Баба… – тихо прошелестела девушка. Потянулась было прикоснуться к ней, но рука замерла на полпути. Нескончаемой волной нахлынули воспоминания. Про липкие жадные ладони, обшаривающие ее тело. Про резкую боль, словно разрывающую ее изнутри. Про слуг, которые глазели на ее унижение с нескрываемым вожделением. И ни капли сочувствия ни в ком.
– Бабушка… – всхлипнула Триша, свернулась клубочком на свежем колючем сене и тихо заплакала: – Зачем, зачем ты спасла меня?
Встрепенулась старая Лотта, запела вполголоса колыбельную, пытаясь убаюкать девушку, но та уже плакала в полный голос, прижимая обе ладони к животу.
– Зачем ты спасла меня? – повторяла она. – Ведь ты спасла и его . Чудовище. Оно здесь, осталось во мне. Растет, пожирая меня изнутри.
Охнула Лотта, когда поняла, о чем говорит внучка. Потянулась погладить ее, но тут же одернула руку. И как она не заметила этого раньше? Она – бывшая плясунья с поистине звериным чутьем? Бьется под ладонями ее внучки новая жизнь. Совсем крошечная искорка, которую еще не поздно погасить. Такая хрупкая: дунь посильнее – и словно не было ее. Но ведь сама Лотта не забудет, что она была! И половина огня в этой искре принадлежит племени ашар! А вдруг родится девочка? Вдруг ей суждено стать плясуньей? Вряд ли Триша когда-нибудь еще взойдет на костер. Как просить богов о надежде для другого, когда сам погребен в бездне отчаяния?
«А вдруг родится мальчик? – насмешливо шепнул ей в ухо голос бога-искусителя Бальта. – И вдруг он будет похож на отца? Тогда каждый взгляд на него будет возвращать твою любимую внучку в самую высокую башню графского замка. Готова обречь ее на вечное напоминание о пережитой боли и унижении?»
– Помоги мне.
Старая Лотта вздрогнула. Смотрит на нее Триша, смотрит не мигая. Как та женщина, которая просила у ее внучки забвения в убийстве собственного ребенка.
– Пожалуйста, помоги.
Зажмурилась Лотта, закрыла руками уши. Лишь бы не слышать страшной просьбы, лишь бы не видеть слез в глазах Триши. Дать ей отвара? Но ведь ребенок не виноват в том, какой дорогой боги привели его в этот мир. И половина крови в нем все равно от ашар.
– Вырви это чудовище из моего чрева!
Повозка дернулась и остановилась. Послышались снаружи взволнованные голоса тех, кто услышал этот отчаянный крик.
– Возьми, возьми все у меня, – шепчет Триша, пытаясь поймать бабку за руку. – Все мои монеты, хоть душу мою забери! Но помоги! Вытрави эту гадость, чтобы я навсегда забыла о том проклятом городе!
Промолчала старая Лотта. Наклонилась и поцеловала внучку в лоб. И мгновенно закатились у той глаза, уснула она. И вновь стонала и кричала во сне, сражаясь с молодым графом.
Вечером, когда табор остановился на недолгий отдых, старая Лотта приказала развести костер. Пополз среди ашар недоуменный шепоток – что это задумала старуха? Неужто ее внучка решила окончить свои страдания среди милосердного пламени? Но как тогда жить им?
Хмурились люди, но не смели перечить Лотте. Веление плясуньи закон для табора. Если Триша решила уйти из этого мира дорогой огня – то так тому и быть. Ашар на свете много. Они найдут более удачливый табор, к которому примкнут.
Но не Триша сегодня должна была танцевать на кострище. Она опять металась в горячке, в бреду умоляя свою бабушку помочь ей. Рядом сидела Лотта и тихо плакала. Почти негнущиеся от старости пальцы перебирали монетки, вшитые в ее старую одежду. Интересно, налезет ли на нее юбка? За годы, прошедшие с ее последнего танца, старая Лотта раздобрела, раздалась в бедрах.
– Пожалуйста, – беспрестанно шептала Триша, едва шевеля растрескавшимися до кровавой корки губами.
И Лотта решилась. Задумчиво повертела между пальцев кроваво-красный рубин, провела чуть дрожащей ладонью по выбеленным возрастом волосам. Достойная плата за тяжелую работу.