И Судьба, как по заказу, подала добрый знак – буквально подарила де Вийо билет в первый ряд того действа, которое он так желал рассмотреть! Проверяя Деву, дофин посадил его вместо себя на трон! Уж, вот удача, так удача! Тут только успевай, следи в оба!
Но…
Как всегда и бывает – когда «слишком», уже нехорошо…
Как бы ни силился конюший в тот вечер уловить, хоть малейший, намёк на сговор ничего у него не вышло. Эта девица, очень мало, кстати, похожая на крестьянку, отыскала дофина в толпе так натурально, что не придерёшься! А больше всего огорчила сама герцогиня, которая тоже вела себя естественно, без излишней восторженности, с таким же, как у всех, удивлением на лице.
Но де Вийо надежды не терял. За всё время проверки то и дело возникал перед дверьми, за которыми скрывалась, либо Жанна, либо герцогиня, ожидая и надеясь, хоть раз, увидеть их вместе и подслушать разговоры. Но и тут не повезло. Мадам словно избегала этой девицы, осторожничала, и ни разу даже взглядом с ней не перебросилась. Да и та ничьей поддержки не искала – вела себя так, будто на самом деле Чудо Господнее.
Как вдруг, именно в тот момент, когда, стремительно убывающий энтузиазм погнал его, скорее по привычке, чем с надеждой, к покоям Девы, свершилось то, чего конюший так страстно желал целый долгий месяц!
Он едва успел отскочить в тень, когда мадам Иоланда – одна! – прошествовала в комнату, а через мгновение оттуда была выпровожена служанка, которая, слава тебе Господи, не осталась сидеть у дверей, как положено. И, как только шаги её стихли в отдалении, де Вийо припал к замочной скважине, как измученный жаждой припадает к роднику!
О-о! Родник оказался полноводной рекой!
Конюший, правда, не сразу во всём разобрался, а с первых слов и вовсе открыл для себя неприятную вещь – выходило, что до этой минуты герцогиня с Девой не встречались. Но, дальше оказалось куда интереснее! Девочка-то, действительно не та, за кого себя выдаёт! И привезённые братья оказывается не её, а какой-то Клод, которую, судя по разговору, тоже привезли… Но зачем? И где сейчас эта Клод скрывается? И кто она такая, наконец, раз так важна, и для самой Жанны, и для САМОЙ герцогини? Этого де Вийо пока не понимал, но чувствовал – вот оно, то самое… а может, и лучше того, на что он надеялся! Жаль, конечно, что о подлинных родителях девицы так ничего и не было сказано. Но, по большому счёту, это забота уже не его. Он заговор вскрыл, а в деталях пускай разбираются те, у кого власти побольше, и кому должности и полномочия позволяют открыто заявить о подлоге!
От таких мыслей можно было в пляс пуститься! И ноги сами понесли, было, к покоям господина де Ла Тремуя… Но… но… но… На пол-пути конюший остановился. Он слишком долго ждал и слишком хорошо знал, как далеко от желаемого может отбросить поспешность! Поэтому, перебравшись в укромный уголок, где никто не мог помешать хорошо подумать, де Вийо взвесил все «за» и «против», и решил, что с этаким подарком Судьбы торопиться не следует. Комиссия уже признала Деву подлинной, и потребуется уйма времени, чтобы по его навету она собралась снова. Да и ставка на девицу слишком высока. За стенами замка, в войске и в народе поднялся такой небывалый энтузиазм, что склочного конюшего предпочтут тихо удавить в углу, лишь бы не давать хода делу, которое может лишить дофина последней надежды. Так что, как ни крути, а снова выходило, что добытыми сведениями – не до конца пока ясными – следовало распорядиться очень и очень осторожно, неторопливо, и, разумеется, при помощи заинтересованного влиятельного лица, которому подать себя тоже следовало с умом…
Снова Дижон
– … и, что же, семья девицы на самом деле её семьёй не является?
– По словам герцогини так выходило.
– И есть ещё одна девушка, которую прячут?
– Да. Очень неуклюже прячут, ваша светлость… Паж Жанны, некий Луи Ле Конт так мало похож на мальчика, что сомнений не возникает – это та самая Клод, чья семья в Домреми признала Деву своей дочерью.
Филипп пожал плечами.
– Довольно слабое доказательство. При дворе герцога Бэдфордского, к примеру, служат пажами сразу несколько молодых людей, которые пудрятся, румянятся и едят двумя пальцами, но никому там в голову не приходит считать их переодетыми девицами.
– Мальчишка не пудрится, и, как он ест я не видал, но уверен, ваша светлость, паж – это девица. Господин Ла Тремуй помог мне устроиться на службу к Деве, и я достаточно долго наблюдал, и в Пуатье, и в Орлеане…
– Вы были в Орлеане? – Герцог как будто обрадовался возможности переменить тему. – Воевали?
– Нет. Ещё в детстве я получил увечье, из-за которого не был посвящён в рыцари, поэтому занимался фуражом…
– И слежкой?
– Скорее, службой, ваша светлость. Господин де Ла Тремуй очень на меня надеется.
– А как же вы, с увечьем, попали на службу в Анжер?
– Мой господин, покойный герцог Луи был добр ко мне.
– Так добр, что сослал в Шинон?
– Мадам герцогиня меня не жаловала.
– Почему?
– Герцог очень ценил мои шутки. Она же считала их грубыми…
Де Вийо тускнел прямо на глазах. Разговор складывался совсем не так, как он предполагал. Ла Тремуй, когда услышал о явном подлоге мадам Иоланды, даже не попытался скрыть свой интерес! Он так алчно сверкал глазами, что сообразительный конюший, не сходя с места, попросился к нему на службу – пусть пока и тайную, но с перспективой открыто уйти когда-нибудь от службы Анжуйскому дому, потому что понимал: другого такого случая может не представиться, и сейчас, за доставленные сведения, ему можно всё. И Ла Тремуй тогда не просто согласился – он за расторопного слугу ухватился как за руку помощи, протянутую почти в последний момент! Через подставных лиц пристроил конюшего к Деве и был очень доволен всеми добытыми сведениями, и особенно тем интересным фактом, что Жанна, после тяжелейшего ранения, оказалась среди воюющих так невероятно скоро, что объяснить это можно было либо чудом, либо подменой… Но, поскольку, подлог уже имел место, чудом тут и не пахло. А вот второй девицей – вполне… И, если её, действительно, подменили во время боя, означать это могло только то, что масштабы подлога гигантские, и замешано в нём всё высшее военное командование! А коли так… коли подпорок у обмана столь много, надо только хорошенько присмотреться и выбить половчее ту, которая завалит всё сооружение. Или сплести из нескольких интриг хороший канат, одним концом которого опутать слабую «подпорку», а другой передать в руки третьего, более могущественного лица. Пускай дёрнет со стороны, чтобы даже обломками не зацепило! Ради этого Ла Тремуй отправил де Вийо к Кошону, чтобы тот помог конюшему предстать перед герцогом Бургундии. И, отправляя, даже не подумал скрыть свои резоны от посыльного – единственного теперь человека при дворе, с кем он мог говорить о Деве открыто, всё, что думает…
Естественно, де Вийо надеялся, что и Филипп проявит к истории такой же откровенный интерес, и даже – чем чёрт ни шутит – очень рассчитывал напроситься на службу и к нему. Иметь про запас нескольких господ ещё никому не вредило, особенно в смутные времена. Поэтому он тщательнейшим образом продумал свою речь, полагая поразить Филиппа не столько умением подслушать важный разговор, сколько сообразительностью, расторопностью и способностью делать выводы. И был теперь весьма обескуражен тем, что герцога, похоже, более всего интересовали вещи, на взгляд де Вийо, не самые важные. В том числе, причины ссылки в Шинон.
В эйфории от удачи у Ла Тремуя, конюший, не подумав, рассказал истинную историю своей опалы и теперь об этом пожалел. Надо было придумать что-то более увесистое, что-то порочащее герцогиню и выставляющее её неправедной, мстительной фурией, а не выбалтывать правду, которая у герцога с благородной кровью, ничего, кроме презрения не вызывает.
Вот и сейчас Филипп посмотрел так, будто по залу пробежала крыса. Но улыбнулся, тем не менее.
– Передайте господину Ла Тремую, что я оценил подарок по достоинству. Особенно, ту занятную историю о подложной семье девицы, которую вы рассказали. Передайте ему, пусть держит меня в курсе – сведения, действительно… неординарные. Но добавьте, пусть не спешит с разоблачениями во времена побед – любой протест в такое время особенно раздражает.
– Это всё, ваша светлость?
– А что ещё? – Филипп слегка пожал плечами. – По моему, достаточно.
С этими словами он ещё раз окинул взглядом кинжал, к которому даже не притронулся. Потом кликнул слугу, велел ему унести подарок в оружейную, и всё. Аудиенция для де Вийо была закончена.
Свою досаду конюший скрыл в глубоком поклоне, косо глянул на епископа, но, поскольку Кошон хранил безучастное молчание, посланнику Ла Тремуя ничего другого не оставалось, кроме как выйти вон.
* * *
Трудно сказать, насколько был бы обрадован обескураженный де Вийо, сумей он увидеть, как переменилось лицо герцога после его ухода. Ни слова не говоря, Филипп махнул епископу, чтобы следовал за ним, причём сделано это было так пренебрежительно, что сразу напомнило Кошону времена, когда он пребывал совсем не в чести у юного бургундского наследника. Однако, воды с тех пор утекло много, и теперь, семеня следом, его святейшество ни секунды не сомневался – герцог небрежен в жестах только потому, что не знает, как реагировать на услышанное и сейчас, наверняка, пожелает узнать мнение самого Кошона, чтобы хоть как-то определиться. Но беда в том, что Кошон и сам ничего толком не понимает…
Филипп стремительно вошёл в свои покои, одним взглядом удалив за дверь слуг, опустился в кресло и, не дожидаясь, когда усядется епископ, сердито выкрикнул:
– ВЫ, что скажете, Кошон?!
– Что я могу сказать, – развёл тот руками, испытывая страстное желание снять дорожную кожаную шапочку и вытереть совершенно взмокший лоб. – Думаю, теперь у нас есть крепкие основания начать процесс о колдовстве. Подлог – хороший повод. И доказательства существуют – эти, якобы, братья девицы и вся та семья, что осталась в Домреми…
– Помнится, я просил вас съездить в Шампань и послать туда людей за сведениями.
– Да, ваша светлость… Но они ничего не узнали. Более того, один из моих посланцев заявил, что был бы счастлив услышать о своей сестре то, что говорили в деревне об этой Жанне…
– Но если их две!.. Что говорят о другой?!
– Ваша светлость… на тот момент у нас таких сведений не было… а в деревне определённо говорят только об одной… Выходит, вторую тщательно прятали, уже давно… Семье хорошо заплатили за молчание и, Бог знает как, купили или припугнули остальных… Это может стать утяжеляющим фактом для обвинения, в том, конечно, случае, если мы процесс начнём. Но, поскольку ваша светлость поинтересовались моим мнением, не могу не заметить, что всё это кажется мне слишком громоздким…
– Вот именно!
Герцог хмуро наматывал на пальцы чётки. Разбегающиеся в разные стороны мысли проступили в его взгляде непривычной растерянностью.
«Ла Тремуй видно хочет, чтобы я сделал всё за него – попался на эту наживку и затеял процесс по разоблачению… С одной стороны – умно. К нему самому сейчас вряд ли прислушаются. Но с другой – что мы знаем?! Ведь чтобы заговорить с полным основанием, нужно хорошо представлять, о чём говоришь, а этого-то и нет! Я могу допустить, что герцогиня Анжуйская прозорливо прибрала к рукам незаконнорожденное дитя королевы, чтобы подготовить для Франции чудо, которое утвердит на троне нужного ей короля. Но выходит, что мадам оказалась прозорливее самого Господа и подготовила ещё и дубликат Чуда, который, судя по Орлеанским событиям вполне себя оправдал…»
Рубиновое зерно чёток на мгновение задержало движение пальцев и ход размышлений. Но только на мгновение…
– Пусть так… – снова забормотал герцог. – Однако, крестьянка, призванная служить всего лишь двойником, вряд ли вызвала бы столько беспокойства. А вы слышали, что рассказал этот господин? Они ОБЕ, и герцогиня и эта их Дева, говорили о некоей Клод так, словно всё, что делается, делается ради неё… Эта забота обескураживает тем, что я в ней ничего не понимаю! Её слишком много ради простой подмены. И потом, разве можно было предвидеть, что девица из захудалой деревни полезет в бой и будет ранена?! Или наоборот – что она пригодится, когда будет ранена та, другая… Я, кстати, совсем не верил в её чудесное воскрешение… Но, если подмену выставили так открыто, что это означает? Там все всё знают? Или никто ничего благоразумно не заметил?!..