Волков прошелся по пустой комнате и присел возле мусора в углу. Лежала какая – то тетрадь в клеточку, чистая, бумажные ошметки от обоев, рваная фотокарточка.
На части фотографии, которая сохранилась, Волков увидел Елагину, Егорыча, рыжего их соседа на каком-то пикнике и капот «Жигулей». Чья-то еще нога виднелась, но остальное тело было уже на другой части фотографии, и этой части Волков в мусоре не нашел.
Волков вышел из квартиры, сбежал по лестнице и остановился у подъезда. Долго ждать не пришлось. Какая-то бабка нагруженная пакетами с продуктами медленно ковыляла к подъезду.
– Давай, бабусь, помогу, – крикнул Волков, и, несмотря на отрицательное мотыляние головой старушки, схватил пакеты.
– Это чегой-то, – пыталась догнать его старушка, – чегой-то понес-то? А ну стой!
– Да ладно, бабусь, я же помочь! Куда нести-то?
– Знаем мы таких помощников, оставь пакеты, тебе говорят!
– Говори, бабка, какой этаж, помогу и все.
– Ишь какой прыткий, – ворчала бабуля. – Нечего тут в нашем подъезде шастать, и сама донесу.
– Ага, донесешь, ты ж еле ходишь, в таком возрасте нужно дома сидеть и Богу молиться, – посмеивался Волков.
– Нашелся тут, учитель, – ворчала старушка. – Ну, неси уже, четвертый этаж. Там меня сын встретит, так и знай!
Волков притащил сумки на четвертый этаж и ждал бабку.
– Притащил? – крикнула она ему. – Спасибо, можешь идти. Неча меня там дожидаться, сейчас сына позову.
– Устал, бабка, дай хоть отдышаться-то, – соврал Волков.
Бабка показалась.
– Ну чего? Отдышался? – лукаво смотрела на него бабка. – Денег у меня нет, грабить нечего.
– Ой, да кому ты нужна, бабка, – махнул рукой Волков. – Слушай, у меня вопрос к тебе. Внизу вон, в 40 квартире такой рыжий мужик жил, не знаешь куда делся?
– В сороковой-то? А он кто тебе? Родственник?
– Да нет, не родственник, ищу просто одного человека, а он его друг.
– Ну, жил тут, давно это было-то. Артист! – гордо сказала бабка.
– Точно, артист, – подтвердил Волков.
– Уехал куда-то, – вздохнула бабка. – Вот послушай, что я скажу. В ваше дурное время никто так не споет, как Олег Иванович. Уж как пел, как пел. Слышишь, тревожные дуют ветра? Нам расставаться настала пора.
Бабка напевала, проникновенно глядя в глаза Волкову.
– И куда делся наш певец? – попытался перебить Волков.
– Цыц, молодой человек. Ну-ка пой со мной, – потребовала бабка.
– Да что петь-то, я слов даже не знаю.
– Пой тебе говорят. Ну-ка!
Ради информации, Волков покорно запел вслед за бабкой:
– Кружится, кружится пестрый лесок,– самозабвенно пела бабка
– Пестрый лесок, – вторил Волков.
И снова бабка:
«Кружится, кружится старый вальсок,
Старый, забытый,
Старый, забытый вальсок»
– Ну ладно, хватит, спели, – попытался остановить старушку Волков, – так куда уехал-то?
– А, не знаю, – махнула рукой старушка, – еще в перестройку, кажется, а больше не появлялся. Квартиру продал, наверное, каждый год жильцы меняются.
– Значит, в театре работал, так получается?
– В театре, в театре, конечно, в театре.
– Скажи, бабка, а муж с Елагиной часто ругались?
Услышав эту фамилию бабка побледнела, схватила сумки и с небывалой энергией юркнула в свою квартиру, захлопнув дверь.
– Не знаю я ничего о Елагине этой, – крикнула она за дверью, – ну-ка проваливай, а то милицию вызову.
– Нет уже милиции, бабка, не дозовешься. Ну ухожу, ухожу.
Волков вышел на улицу и закурил.
Уехал артист из города в перестройку. Ну и здесь ничего особенного, так делали многие в его городе.
Он завел свою машину и поехал домой. Дома он набрал служебный телефон Кольки, который помнил наизусть.
– Слушаю, – раздался в трубку официальный голос.
– Колька, это я, Волков.
– А, это ты. Слушаю, – подобрел Колька.
– Скажи, помнишь ты дело Елагиной?
– Ну, помню, конечно. Но оно закрыто уже, можешь не беспокоиться.
– А можешь ты для меня его достать?
– Чего?! – не понял Колька.
– Достань его и привези, кое-что обсудить надо.
– Да ты что с ума сошел? Я же сказал оно закрыто! У меня к нему доступа нет!
– Слушай, а ведь вообще-то твоей жене жизнь спас, а тебя и рядом там не было. А теперь помираю вот, – Волков для убедительности пару раз кашлянул в трубку.
– Ладно, – нехотя сказал Колька, – попробую. Но не обещаю.
– И еще кое-что.
– Еще кое-что? – возмутился Колька.
– Слушай, вот работал в театре один артист в советское время. А в каком театре неясно. Надо бы театры обзвонить.
– Тебе зачем? – не понял Колька.
– Потом объясню. Ладно, Коля, жду тебя у себя с делом Елагиной.
К вечеру Колька прибыл к Волкову.
– В последнее время ты какой-то странный стал, – рассуждал Колька. – Я конечно, все понимаю, нелегкое это дело отсидеть срок, но все равно. Зачем тебе дело Елагиной?
– Потому что не Олеся убила Елагину, как ты тут настрочил.
– Олеся или не Олеся, уже ничего не изменить. Пойми, у меня не было выбора. Тем более, что отпечатки пальцев ее.
– Ну да, – усмехнулся Волков. – Она сказала, что на нее из 41-ой квартиры несся мужик, который сшиб ее с ног.
– Да мало ли чего она там наговорит! – возмутился Колька.
– Слушай, а где сейчас муж Елагиной? Вы его нашли?
– Нашли, а что толку. Алкаш еще тот. Допился. Мозги наверное разложилась. Они же с Елагиной развелись давным-давно, а жили все равно вместе. В одной квартире, представь?
– И что же он никакого убийцу не видел?
– В том-то и дело, что у него на то утро железное алиби.
– И какое же?
– Да у приятельницы своей он был. Соседи видели. Как обычно выпили, заснули. А в этот-то момент Елагину и хлопнули. А об Елагиной он даже слышать не хочет. Ненавидит ее, страсть. На похороны не приехал.
– Ничего себе! Небось и квартира ему досталась?
– Тут Елагина его перехитрила. Ни шиша ему не оставила, на какую-то родственницу переписала. Скоро должно быть вселится эта родственница, уже замки сменила. А мужику шатайся, где хочешь. Он теперь бомж с полным на то правом.
– Тут по-моему все шансы быть зарезанной.
– Я тоже так думал. Но алиби железное, ничего не попишешь, старик.
– А ты не знаешь, он проходил по каким-нибудь уголовным делам?
– Проходил, но все не то. Алкоголь он из-под полы штопал, весь преступный мир по дешевке снабжал, за то уважали его. Надо же, так его жизнь изменила. В советское время дома строил, даже на доске почета в городе висел.
– Это, за какие такие заслуги интересно его на городскую доску почета вывесили?
– А это я не знаю. Я у них в квартире фотографию видел, что его «фейс» там красуется.
– Интересно. Фотография старая?
– Конечно! Черно-белая еще.
– Слушай, Коля, мне помощь твоя нужна. Ты понимаешь, меня никто слушать не будет, все-таки я осужденный, мне такие сведения не дадут. А ты представитель закона. Надо зайти в горсправку, и в администрацию тоже запрос отправить на этого Елагина. Разузнать, что там с доской почета.
– Да на кой черт? Дело то закрыто! – нервничал Колька.
– Ничего. Ты придумай что-нибудь. Очень тебя прошу.
Волков помолчал. Вспомнил сухого старика с водянистыми глазами, уравновешенного философа. Он знал, кто убил Елагину. Не потому ли, что сам это сделал?
– А где ты говоришь, Елагин теперь шатается?
– Теперь не знаю. А пару лет назад у тетки одной тут проживал, вроде как сожительствовал.
– А адрес какой? У тетки?
– Коломойского улица, напротив бани как раз.
– Съезжу-ка, навещу старого друга.
Волков спустился вниз, закурил.
«Странное решение, – думал Волков. – Жить с бывшей женой, которую ненавидишь. Почему не расселиться? Не уехать? И когда он узнал, что квартиру по какой-то причине Елагина переписала на родственницу?»
Волков ехал по адресу и всё не мог выбросить из головы, что Елагин знал, кто убил его жену. Но это было в какой-то другой реальности. А в этой?
Он позвонил в дверь. Дверь открыла беззубая подвыпившая женщина.
– О, – воскликнула она. – Ты что ли? Ты мой маленький, Пашка! Заходи! Утю-тю-тю.
Волков оторопел.
– Вы меня знаете что ли?
– А ты меня нет как будто? Ну, посмотри на меня. Кто я? А? – женщина становилась в позы и вытягивала губы. – Ну вот так посмотри, ну? Дурак ты, Волков. Ну, посмотри, посмотри!
Волков её не узнавал.
– Ну Таня, ну? – раздраженно сказала женщина.
– Терентьева? – сам испугался своего предположения Волков.
– Ну! А чо не похожа что ли?
Женщина закатила глаза и прошла в комнату.
– Слышь, гость дорогой пришел, – буркнула она кому-то и засмеялась. – эй-эй?
Волков вошел. Повсюду стояли переполненные пепельницы, белье весело прямо над головой. Собака сидела в прихожей и, повизгивая, чесала ухо.
– Слушайте, женщина, – не мог он ее назвать Таней Терентьевой! – А у вас проживает Елагин?
– Да вот он, видишь тело? Дрыхнет. – махнула она рукой в сторону тела.
Волков увидел всклокоченную голову торчащую из одеяла с сизым от пьянства лицом.
– Эй, Егорыч, – толкнул его Волков.
– Ну-у-у мг-х-м-м-у, – протянул что-то нечленораздельное Егорыч.
– Воды хочет, – пояснила Терентьева.
Женщина набрала воды и нетвердыми шагами направилась к Егорычу.
– Дождик, дождик, – приговаривала она, набирая в рот воду и поливая Егорыча.
– Ну не надо что это мг-х-м-м-у вообще, – бурчал он.
– Егорыч, это я, Волков. Ты меня знаешь? – спросил Волков.
Егорыч прищурил глаза, попытался сфокусировать взгляд.
– Ты чего пришел? – спросил Егорыч.
– Узнал меня? Поговорить пришел.
Егорыч повернул голову к Терентьевой.
– Кто это? Убери его, – брезгливо поморщась, он накрылся одеялом с головой.
– Егорыч, а ты знаешь, кто твою жену зарезал? – спросил Волков.
– Ну знаю, – ответил Егорыч из-под одеяла и засмеялся. – Корреспондентка.
– Так, – Волков схватил у Терентьевой стакан с водой и вылил на голову Егорыча.
– Ой, мокренько стало, – отозвался Егорыч. – А ты еще тут что ли? Таня, ты зачем его привела? М-м-м?
Таня уже спала на кресле. Волков схватил Егорыча за майку.
– Слушай старик, ну говори, что знаешь. Ты же жил с ней, кто ее хлопнул?
– Да откуда я знаю, это самое, отвянь, – Егорыч слабыми руками пытался оттолкнуть Волкова.
– Ты знал, что она квартиру переписала? Знал?
– Да на кой черт мне ее квартира, не нужна она мне, – мотал головой Егорыч.
– Так может это ты, а? – тряс его Волков.
– А может я, – старик захохотал. – Вот было бы хорошо, если я!
– Никакого толку с тебя, – подытожил Волков и толкнул старика на кровать.
«Надо было еще разыскать родственницу, – обдумывал Волков, – на которую квартира записана. С чего бы это Елагина проделала такую махинацию? И этого рыжего».
– Алло, театр, – набрал номер телефона Волков.
– Да, театр, – томно ответила ему вахтерша.
– Знаете, хочу своей маме подарок сделать. Так она любила ходить в ваш театр, Олег Иванович так хорошо играл. И вот это вот: «Кружится, кружится пестрый лесок», – запел Волков.
– Ах, – воскликнула вахтерша. – Какое чудо! Олег Иванович неподражаемый артист, неподражаемый. Такая потеря для нашего театра.