– Что-нибудь еще? – польщено улыбнулась девушка.
– Не надо ничего, спасибо! – Пчела залпом опрокинул рюмку и взял у нее бумаги.
В очередной раз зазвонил телефон.
– Люд, ты что, глухая, что ли?! – выкатив глаза, вдруг свирепо прорычал Космос.
– Не поняла, Космос Юрьевич? – напряглась секретарша.
– Ты что трубки не поднимаешь?! – еще более грозно рявкнул он.
– Заткнись, башка болит! – цыкнул на него Пчела.
– Это ты мне сказал, а? – нелепо растягивая слова, угрожающе протянул Космос.
Пчела положил руку на плечо девушки:
– Иди, Люд, все нормально…
Нет, пусть она останется! Это же ты хотел, чтоб она осталась! Я этим должен заниматься, да?! – возмущался Космос, размахивая руками и вперив в друга мутный взгляд. – Вот всем этим – телефонными звонками, бумагами, договорами?
– А мне что делать?!! – взбешенный Пчела с размаху шваркнул папку с бумагами на стол перед другом. – Что делать мне? Люди волнуются, у меня контракты горят!
У него снова зазвонил мобильник. Пчела вытащил антенну и приложил трубку к уху.
– Да! Нет! – отрывисто и зло гаркнул он и резко прихлопнул антенну телефона.
Глянув на Пчелу затуманенным взором, Космос плавно завалился на бок и вытащил из-под стола «калаш».
– Зато у меня нервы, как стальные канаты… – он выпятил вперед челюсть и со зверским видом передернул затвор.
Пчела выдернул автомат из его рук, но Космос тут же вытащил из-за пазухи тэтэшник и с той же идиотской гримасой направил его на друга.
– Дай сюда, придурок лагерный! – разъяренный Пчела схватился за ствол пистолета и что было сил рванул его на себя. Космос ствол не отпускал, и, чтобы завладеть оружием, Пчеле пришлось протащить его вместе с креслом через полкабинета.
– Белый что сказал? – выпустив, наконец, пистолет, как ни в чем не бывало вяло поинтересовался Космос. – Где они?
– Я ж тебе говорил, звонил не он, звонил Фил… – сдерживая гнев, ответил Пчела. – Сказал, что они на пару дней исчезнут, потом Саша сам нас найдет. – И все?
– Еще сказал, чтоб мы ездили в танке, – невесело усмехнулся Пчела.
VI
Макс привез Олю с ребенком на дачу километрах в сорока от Москвы. Дачка была совсем небольшой – в три крохотных комнатенки – и, к тому же, толком не достроенной. В щели между оконными проемами и рамами задувал прохладный осенний ветерок, от голых кирпичных стен веяло сыростью, воздух был пропитан настоявшимися запахами цементного раствора, олифы и свежеструганых досок.
Намаявшийся Ваня прямо в одежде уснул на старом продавленном диване. Для тепла его еще укрыли разномастным тряпьем, которое отыскалось в доме, – куском плотной портьеры и чьей-то довольно новой телогрейкой, лишь слегка перепачканной известкой. Мальчик спал неспокойно – вздрагивал, ворочался, тяжело вздыхал… А еще он время от времени покашливал, и это, конечно, беспокоило Ольгу. Какой-то нехороший у него был кашель – сухой, отрывистый…
Впрочем, главной заботой, ее непреходящей головной болью, разламывающей виски, оставалась жуткая картина боя, разыгравшегося прямо у нее на глазах. И оглушительная пальба, и страшный черный человек с трясущимся от выстрелов автоматом, и широко раскинувший руки Валера Филатов, медленно опрокидывающийся на спину, и, конечно, Саша – неподвижно лежащий ничком на ковре из рассыпавшихся роз…
Все это неизгладимым кошмаром навсегда запечатлелось в ее памяти. И Оля понимала – как бы она ни старалась, как бы ни успокаивала себя, ей уже никогда не удастся забыть тот опустошающий душу ужас, который она пережила, когда впивалась взглядом в застывшую фигуру мужа на асфальте, гадая при этом – жив ли он или же с этой секунды она стала вдовой.
Обхватив себя руками за плечи, Оля мерила шагами тесную комнатку. Ее бил озноб – не от сквозняков, гулявших по даче, а от чудовищного нервного напряжения, никак не оставлявшего ее. «Что дальше?» – вот вопрос, на который она лихорадочно искала ответ. Как им жить дальше? Сделать вид, что все страхи позади, жить, как прежде, и каждый день ждать следующего покушения, изводя себя одной-единственной мыслью – а вдруг на этот раз оно окажется успешным? Провожать Сашу утром, целовать его и думать при этом – а вернется ли он вечером домой, не прощальный ли это поцелуй? Вздрагивать от каждого телефонного звонка, опасаться любого встречного незнакомца? Боже, да разве о такой жизни она мечтала?! Да и можно ли назвать это жизнью?!
А ведь она давно ждала чего-то подобного. Подсознательно понимая, что за все рано или поздно приходится платить, она не раз заводила с мужем разговоры о том, что ему давно пора переходить к другой, более спокойной жизни. И он обещал ей это! Обещал тихую и мирную жизнь легального бизнесмена, и, похоже, сам верил в то, что вскоре так оно и будет!
«Нет, не будет этого никогда!» – вдруг поняла Ольга.
Никогда жизнь Белова не будет тихой и мирной, потому что вся его жизнь – это сплошная ходьба по перилам моста! Без этого он просто не может. С мальчишеским упрямством он снова и снова лезет на них, не понимая, что тем самым тащит за собой всех тех, кто его любит!
Черт дернул ее влюбиться в этого бандюка! И какой же наивной дурой она была, когда свято верила в то, что под ее благотворным влиянием он изменится, что порвет с друзьями, что вырвется из бандитского круга!
Оля уже понимала, что настала пора что-то резко менять, но решиться на крайние меры она пока не могла. В тягостных раздумьях она продолжала ходить по комнате.
Сквозь пустой дверной проем она заглянула в соседнее помещение, служившее, видимо, кухней. Макс сосредоточенно ковырял отверткой старенькую электроплитку. При этом Олин телохранитель имел настолько обыденно-домашний вид, что, глядя на него, невозможно было даже представить, что всего несколько часов назад он убил двоих человек. Двое других охранников, вызванные Максом на дачу, сидели за столом и чистили картошку.
– Вот попали – мама, не горюй! – с досадой покачал бритой головой один из них. – Из еды в доме одна картошка!
– А ведь мимо магазина ехали… – озабоченно поддакнул ему второй.
– Да, кстати, Олег, – Макс повернулся к тому, что был постарше, – завтра с утра я останусь с Олей, а ты сгоняешь на рынок и купишь там все по полной программе…
В другой ситуации и в другом настроении Оля наверняка оценила бы несомненный комизм этой идиллической картины – бритоголовые мордовороты с пудовыми кулаками в роли кротких и прилежных домохозяек. Но сегодня ей было совсем не до смеха. Наоборот, вид этих старательных туповатых физиономий был ей отвратителен. Так и не зайдя на кухню, она вернулась к сыну.
У Макса зазвонил мобильник. Ольга слышала, как он негромко ответил:
– Да… На месте. Даю… – Макс появился на пороге и протянул ей телефон. – Оля, извини, это Саша…
– Слушаю, – стараясь говорить ровно, без эмоций, произнесла она.
– Оль, ты уж потерпи, моя хорошая, – раздался в трубке озабоченный голос Саши. – Мне придется здесь поторчать, пока я определюсь, что к чему…
– Хорошо, – бесцветным голосом ответила Оля.
– Отключи свою трубу – не забудь. И сама с нее не звони, – проинструктировал ее муж. – Если что срочное – скажи Максу, он знает, как со мной связаться.
– Хорошо, – повторила она.
Белова насторожил подчеркнуто безучастный голос жены. Он понимал, что виноват перед нею, и ожидал от нее справедливых упреков, взрыва негодования, может быть, даже слез… Такой странный тон оказался для него абсолютной неожиданностью.
– Я люблю тебя, маленькая моя, – произнес он как можно нежнее.
– Я знаю, – сказала она так, словно он сообщил ей, что сегодня – четверг.
Помолчав, Саша вздохнул и виновато спросил:
– Оль, ты в порядке?
– В полном порядке.
– А Ванька?
– В полнейшем, – все так же ровно ответила она и тут же нажала кнопку отбоя. Продолжать разговор с мужем дальше она не могла: боялась сорваться – накричать или разрыдаться.
Оля вернула телефон Максу, села на диван к сыну и вдруг, уронив голову на сцепленные руки, чуть слышно простонала:
– Господи, ведь это никогда, никогда, никогда не кончится!
* * * * *
В совершенной растерянности Белов опустил руку с трубкой на диван. Напротив него сидел голый по пояс Фил и пытался здоровой правой рукой (перебинтованная левая висела на перевязи) выковырять с помощью отвертки расплющенные пули из пластины раскуроченного бронежилета. Короткие гудки из трубки в руке Белова привлекли его внимание.
– Что, психует? – кивнул на трубку он.
– Так… – неопределенно ответил Саша.
– Понятно… Баба есть баба, что с нее взять? – улыбнулся Фил. – Сань, а с чего, вообще, такой кипиш: всем на дно, мобилу отключить, никому не звонить?
Саша, не глядя, протянул руку назад и положил трубку на стоящий на табуретке аппарат.
– Есть маза, что ноги у этого дела с Лубянки растут, – неохотно объяснил он.
– С Лубянки?! – поднял голову Фил. – Я ж тебе говорил про «Белую стрелу», а ты смеялся!
– Фил, «Белая стрела» – это фильм про индейцев киностудии ДЕФА… – с легкой досадой поморщился Саша. – С Гойко Митичем в главной роли…
Фил безнадежно махнул здоровой рукой.
– Да тебе разве что докажешь!
– Федералы сами пачкаться не будут, они через третьи руки работают, – задумчиво продолжал Белый. – Может быть, это даже… Космос…
– Ты что, предъявляешь? – мгновенно насторожился Фил.
Он отложил в сторону пластину бронежилета, встал и подошел к Саше.
– Да нет, – опустив глаза, пожал плечами Белый. – Я только предположил…
– Брат, погоди, Космос не при делах… – недоуменно покачал головой Фил.
– Может быть… – Белов отвернулся и после короткой паузы добавил: – Я сейчас никому не верю…
VII
На столе рядом с фотографией Сашиного отца стояла накрытая пирожком с морковкой стопка водки. Укрывшись пледом, Татьяна Николаевна лежала на диване и смотрела телевизор. Она ждала новостей о сегодняшней перестрелке – вдруг там скажут что-нибудь новое. О покушении на ее сына сообщалось в каждом выпуске, но ничего, кроме того, что она видела своими глазами, в этих сообщениях не было. Наконец, на экране появились кадры со знакомой картинкой ее двора, и зазвучал комментарий ведущего. Его голос казался Татьяне Николаевне холодным и равнодушным:
«По свидетельствам очевидцев, события развивались следующим образом. Около пяти часов вечера во двор въехал автомобиль известного бизнесмена Александра Белова. Когда Белов и его помощник Филатов направились к подъезду, по ним с трех сторон был открыт огонь из автоматического оружия…»
Опять ничего нового… Вдруг зазвенел телефон. Татьяна Николаевна тяжело поднялась с дивана и сняла трубку.
– Алло… Кать, ну какой же он добрый? Ты же знаешь… Саня тебе звонил? Ну, как? Сердце прихватило, конечно… Ты заедешь? Тогда заскочи в аптеку, купи нитроглицерина, а то у меня кончился… Да не отпускает никак. Ну, давай, Катюш, приезжай, мне стоять тяжело. Пока…
Грудь по-прежнему стягивала изнурительная неотступающая боль. Татьяна Николаевна положила трубку и, осторожно опустившись на диван, с невеселой улыбкой взглянула на фотографию покойного мужа.
– Ну, Николай Иваныч, как там?
Ее глаза медленно наполнились слезами. Тяжко вздохнув, она опустила голову на подушку и затихла…
* * * * *
Светящийся экран отбрасывал колеблющиеся блики на голые кирпичные стены комнаты, звук у телевизора был отключен. В задумчивом оцепенении Оля следила невидящим взглядом за мельтешащими картинками.