Когда он поднял руку, Халифа заметил у него на тыльной стороне ладони под суставом большого пальца вытатуированный маленький зеленый крестик, совсем блеклый. Крестьянин оказался коптом.
– Ливневые паводки, – объяснял он. – Вода просачивается сквозь камни и глубоко под землей образует каналы. Течет, как по водопроводу, на многие километры. Если найти такой канал, можно выращивать зерно и берсим. Завести скот. В холмах есть алебастр. Я копал его и продавал одному типу из Эль-Шагаба. Можно было сводить концы с концами. А теперь…
Он пыхнул сигаретой и всхлипнул. Халифа сжал ему плечо, поднялся и прищурился от яркого света.
Ферма, если это можно было назвать фермой, расположилась у входа в широкую вади. Там стояло несколько обветшалых построек – все из кирпича-сырца, под кровлей из пальмовых листьев. Дальше – колодец, а еще дальше несколько полей, орошаемых проведенными от колодца каналами. На одном росла кукуруза, на другом – берсим, на третьем – млухия, растение, похожее на шпинат. На поле стоял помощник Халифы, сержант Мохаммед Сария, и изучал увядшие всходы. Еще дальше в холмы убегала к лежавшей в сорока километрах к западу долине Нила пыльная извилистая дорога – тонкая пуповина, связывавшая ферму с цивилизацией.
– Сами мы из Фаршута. Пришлось убираться оттуда из-за постоянной угрозы насилия. Там не любят христиан. А полиция не вмешивается. Ни за что не помогут, если человек небогат. Я хотел, чтобы моя семья, мои дети жили лучше. Двоюродный брат приехал сюда несколько лет назад и сказал, что здесь нормально. Никто его не трогал. И мы тоже подались. Пусть это не так уж много, но безопасность – все-таки безопасность. А теперь нас хотят выжить и отсюда. Господи, помоги! Что нам теперь делать? Помоги нам, Боже!
Рыдания стали громче. Фермер повалился ничком и уперся лбом в землю. В двадцати метрах Халифа видел его жену, а на пороге хижины наблюдавших за ними троих детей. Двух мальчиков и девочку. Такая же семья, как у самого Халифы. От этой картины у полицейского скривились губы и возникло ощущение кома в горле. Он наклонился, поднял крестьянина и отряхнул с его волос пыль.
– У вас не найдется чая?
Фермер, пытаясь взять себя в руки, кивнул:
– Конечно. Надо было сразу предложить. Извините. Голова совсем не варит. Пойдемте.
Он подвел полицейского к дому и бросил несколько слов жене. Та скрылась за дверью, а мужчины сели на лавку у стены под навесом из гофрированного железа. Дети остались стоять где стояли – босоногие, с грязными лицами и любопытными глазами. Звякнули чашки, из крана побежала вода. Прислушиваясь к ее шуму, Халифа нахмурился.
– Вы по-прежнему пользуетесь колодцем?
– Нет, нет, – успокоил его фермер. – Колодец для полива и буйволов. Сами мы качаем воду из Бир-Хашфы.
Он показал на голубой пластмассовый шланг, выходящий неподалеку из земли и убегающий за дом.
– В деревне есть главный водопровод. Его провели из Луксора. Я плачу за подключение.
– И ты считаешь, что это сделали они? – Халифа показал в сторону мертвого буйвола и пожелтевшего урожая.
– Кому же еще? Мы христиане, они мусульмане. Хотят, чтобы мы отсюда убрались.
– Уж больно много хлопот, – покачал головой полицейский, смахивая с лица муху. – Идти сюда, травить ваш колодец и поля. Гораздо проще перекрыть вам воду – и дело с концом.
Фермер пожал плечами.
– Нас ненавидят. А если человек испытывает ненависть, ему ничто не покажется слишком хлопотным. Да и отключение воды ничего бы не дало. Я добыл бы ее где-нибудь еще. В крайнем случае покупал бы в бутылях. Люди меня знают – я не боюсь работы.
Халифа докурил сигарету и затоптал окурок подошвой.
– Ты кого-нибудь видел? Что-нибудь слышал?
Крестьянин покачал головой.
– Они, должно быть, обстряпали все ночью. Нельзя же совершенно не спать. Два-три дня назад. Тогда заболел буйвол.
– Папа, ведь ему лучше? – спросила маленькая девочка.
Фермер подался вперед, подхватил ее и посадил на колено. Лет трех-четырех, хорошенькая мордашка, с большими зелеными глазами и густыми черными волосами. Отец обнял ее и стал покачивать. Старший из братьев сделал шаг вперед.
– Я не позволю им отобрать у нас ферму, отец. Буду драться.
Халифа невесело улыбнулся. Мальчик напомнил ему сына Али. Не физически: этот парень был выше и с короткими волосами. Своей непокорностью, мальчишеской бравадой – вылитый Али. Он полез за сигаретами, но вспомнил, что отдал их фермер у, и не захотел просить то, что подарил. Вместо этого сложил на коленях руки, прислонился к стене дома и смотрел, как к ним по дороге устало бредет Мохаммед Сария. Несмотря на жару, на нем поверх рубашки был толстый джемпер. Сария был из тех людей, кого хоть в печь посади, они и там замерзнут. Добрый старина Мохаммед. Есть вещи, которые никогда не меняются. И люди, которые не меняются. В этом можно найти утешение.
Раздалось позвякивание: из дома вышла жена фермера с подносом, на котором стояли три стакана с чаем, мисочки с закусками: салат из маринованных овощей – торши, бобы термоус и тарелка с розовыми сахарными пирожными. Халифа взял стакан с чаем и горсть бобов, но от пирожных отказался. Семья была бедной, пусть лучше все это останется для детей. Подошел Сария и, сев с остальными, тоже взял стакан с чаем. Потянулся было за пирожным, но Халифа послал ему взгляд, от которого рука Сарии изменила направление и оказалась у мисочки с овощами. Они понимали друг друга без слов. Всегда так было. Их отношения были прочными, честными, откровенными – если бы не Сария, Халифа вряд ли бы выдержал кошмар первых нескольких недель на работе.
– Вы ведь ничего не станете предпринимать? – спросил фермер, когда его жена вернулась в дом и увела за собой детей. Его тон был скорее безропотным, чем осуждающим. Тон человека, который привык, что с ним поступают несправедливо, и принимает это как должное. – Вы же не станете их арестовывать?
Халифа размешал в чае сахар, сделал глоток и не ответил на вопрос.
– Мой двоюродный брат сказал, что не стоит связываться с полицией. Он этого не делал.
Халифа удивленно посмотрел на крестьянина.
– А что, с ним тоже такое случилось?
– Три месяца назад. Четыре года он работал на своей ферме. Превратил пустыню в рай. Поля, колодец, козы, огород с овощами – все пошло прахом. Я ему посоветовал: «Обратись в полицию. Здесь не Фаршут. Тебя выслушают, что-нибудь предпримут». Но он не стал – ответил, пустая трата времени. Переехал в Асьют и увез семью. Четыре года пропали впустую.
Фермер сплюнул и замолчал. Халифа и Сария потягивали чай. Из дома за их спиной послышалось пение.
– У кого-то из ваших хороший голос, – заметил Сария.
– У сына, – ответил крестьянин. – Юный Карем Махмуд. Может, он когда-нибудь тоже станет знаменитым, и это все позабудется.
Он усмехнулся и допил чай. Наступила тишина, а затем фермер продолжал:
– Я не уеду. Это мой дом. Меня отсюда не выживут. Если потребуется, буду бороться.
– Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал Халифа.
Крестьянин поднял на него глаза.
– У вас есть семья? Жена, дети? – Его взгляд был напряженно-пытливым.
Полицейский кивнул.
– Вы бы стали их защищать, если бы им грозила опасность? Сделали бы все, что от вас зависит?
Халифа промолчал.
– Так как? – не отступал фермер.
– Конечно.
– Вот и я дам отпор, если потребуется. Буду защищать моих жену и детей. Это главный долг мужчины. Пусть я беден, но я все же мужчина.
Он поднялся. Халифа и Сария последовали его примеру, допили чай и вернули стаканы на поднос. Фермер позвал жену, и она вышла с детьми. Все пятеро, обнявшись, стояли на пороге своего дома.
– Я не позволю нас выжить, – повторил он.
– Никто не станет вас выживать, – успокоил его Халифа. – Мы пойдем в деревню, поговорим со старостой и все уладим. Не беспокойтесь. Все будет хорошо.
Фермер, явно не поверив его словам, пожал плечами.
– Не сомневайтесь, – повторил полицейский. – Все утрясется.
Он посмотрел на крестьян, задержав взгляд на старшем сыне, поблагодарил за чай, и полицейские направились к машине – старой, раздолбанной, покрытой пылью «дэу». Сария сел за руль, Халифа на место пассажира.
Сария поправил зеркало заднего вида, чтобы видеть крестьян, и заметил:
– Я бы тоже так поступил.
– Ты о чем? – повернулся к нему Халифа.
– Сделал бы все возможное, чтобы защитить семью. Даже если бы пришлось нарушить закон. Бедные детишки.
– Тяжелая жизнь, – кивнул Халифа.
Сария снова поправил зеркало и завел мотор.
– Я оставил несколько фунтов на поле под камнем, – сказал он. – Надеюсь, кто-нибудь из ребят их найдет.
– Вот как? – повернулся к нему Халифа.
– Пусть думают, что их оставил джинн.
Халифа улыбнулся:
– Благодаря тебе, Мохаммед, мир становится немного лучше.
– Кому-то же надо этим заниматься, – пожал плечами напарник и включил передачу. Пока они подпрыгивали, выезжая на дорогу, Халифа рылся в перчаточнике, надеясь найти запасную пачку сигарет.
Иерусалим
Как только Шмеллинг закончил предварительный осмотр трупа, тело упаковали в мешок и погрузили в машину «скорой помощи» района Хашфела, чтобы везти в Тель-Авив, в Национальный центр судебной медицины, больше известный под названием Абу-Кабир. Лея Шалев и Биби Клецман отправились в участок. Бен-Рой задержался еще минут на двадцать осмотреть одежду и сумку убитой, а затем оставил экспертов искать в часовне отпечатки пальцев – за этим занятием им скорее всего придется провести весь остаток дня.
– Хотите, пришлю вам пивка? – спросил он, собираясь уходить.
– Помилосердствуй, это же место преступления!
Бен-Рой улыбнулся. Эксперты славились двумя вещами: навязчиво дотошным вниманием к деталям и полным отсутствием чувства юмора.
– Блинциз? – не унимался он.
– Отвяжись!
Посмеиваясь, он прошел через собор во двор, где забрал свой «иерихон» и засунул его в кобуру. Дождь прекратился, и небо стало светлеть – шапку облаков, словно проталины каналов в арктическом льду, прорезали голубые просветы. Бен-Рой посмотрел вверх и вдохнул свежий воздух. Бросил взгляд на часы и вернулся к застекленной конторке у входа на территорию храма. Трое мужчин в матерчатых кепках по-прежнему сидели у монитора системы видеонаблюдения. Бен-Рой просунул голову в дверь.
– Как идут дела?
– Еще не закончили, – ответила Шварц. – У них на территории больше тридцати камер. Так что потребуется еще пара часов.
Бен-Рой вошел в помещение и посмотрел на экран с десятком изображений разных частей территории: дворы, аллеи, двери, лестницы, проходы – город в городе, особый мир в большом мире. На одном кадре группа молодых людей в черном шла по брусчатке огромной площади. Они скрылись из виду, затем снова появились в сводчатом проходе перед сторожкой. Бен-Рой смотрел, как они шагали на него, а затем вышли в ворота, вероятно, направляясь в расположенную за Армянской патриархией семинарию.
– Сколько людей здесь живет? – спросил он, когда молодые люди исчезли.
– На самой территории от трех до четырех сотен, – ответил один из владельцев матерчатых кепок – крупный мужчина со щетиной на подбородке и желтыми от никотина кончиками пальцев. – И еще несколько сотен на прилегающих улицах.