Люди спокойно переговаривались, гадая, что такое могло приключиться в воротах. Конники, которым с высоты лошадиных спин было лучше видно происходящее, щедро делились с собравшимися информацией. Так, один из верховых, привстав в стременах, сообщил:
— Там три ливетинки брюхатых, дак стражники требуют, чтобы они пуза оголили. Те ни в какую, вопят по–своему, пальцами тычут, а мужики ихнии злятся и орут громче баб. Говорят — пуза настоящие. Но не верят им, думают, бабы чего запретное пронести хотят.
Лиса поразилась беспардонности стражников. Ничего себе! Может, кроме живота, им ещё и грудь предъявить? Ну, вдруг, она тоже поддельная?! Кстати, особам с пышным бюстом есть чего бояться… Девушка плотнее запахнула свой полушубок и даже на всякий случай ссутулилась. Между тем, остальные участники средневековой пробки ничего запретного в действиях стражей явно не видели. Напротив! Дюжий парень, везший в город телегу сена, заломил на затылок шапку и заржал:
— Посмотреть бы, как ливеты выкрутятся. Поди уже суют звонаря.
Васька жадно прислушивалась. Интересно, какого такого звонаря и куда именно надо совать в воротах? А вдруг у нее тоже спросят? А ей и сунуть нечего! Паника подкатила к горлу, живот свело от ужаса. Вот попала!
— Не возьмут они с них денег, — отозвалась румяная сочная девка из соседней брички.
Длинная коса, толщиной с батон колбасы, лежала у неё на груди, белое без единой оспинки лицо оказалось до того хорошо, что даже везший Лиску дед загляделся. Одета красавица была, как все здешние женщины — в полушубок с суконным верхом, платье и платок. Но что это был за полушубок! Такой красоты ещё поискать! А Васькин–то простенький, заношенный…
Парень из телеги тоже залюбовался говорившей, однако нить беседы не потерял.
— Отчего ж не возьмут. Смотря сколько давать будут.
— А сколько б не дали, — тряхнула головой красавица, — не возьмут. Отцов приказ — без досмотра ливетов за стены не пускать, не то места лишишься. Это после того, как кто–то из ихних видии на ярмарке кусок шёлка с юбки отмахнул.
Пока собравшиеся дружно хохотали над услышанной сплетней, Василиса чувствовала себя чужой и несчастной. Ничего–то она не понимала в здешних реалиях. Ничегошеньки. Видия! Что это такое? Точнее, кто? Вопросы так распирали мозг, что девушка, побоявшись взрыва, предпочла вновь сосредоточиться на разговоре.
Тем временем, парень в заломленной шапке развалился на облучке и подмигнул красавице из брички:
— Не, девка, за иное их досматривают. Недели три назад здесь такие же проходили, с собой привезли пряностей. За день расторговались, и к вечеру уже след простыл. А на следующий день оказалось — стряпня с теми пряностями не на пользу, кто в горячке слёг, кто животом маялся, а у иных и глаза слепли.
На этот раз никто смеяться не стал. Васькин дед сердито шлёпнул себя по колену, а один из верховых злобно сплюнул. Похоже, назревал межнациональный конфликт. Попутчики смолкли, а вот вопли и гомон возле ворот стали ещё громче. Что–то это всё напоминало… Ах, ну да! Цыганский табор.
Как разрешилось дело на въезде, никто не разобрал — очередь двинулась, но вместо того, чтобы свободно потечь через ворота, телеги утонули в ливетском таборе. Вокруг забегала ребятня, затрясли пёстрыми платками и подолами ливетинки. Василиса увидела конопатые лица, с яркими голубыми глазами, рыжие косы и кудри. Словно в пожар окунулась!
Дети рассыпались горохом — одни колесом катились возле телеги, другие пытались влезть на впряжённых в бричку сивок, третьи дёргали за рукав деда… Час настал! Пока Лисин спутник отмахивался от ребятни, путешественница соскользнула с телеги и юркнула в пёстрый водоворот.
Несколько ливетинок коршунами подлетели к ней, одна сразу предложила погадать, другая тут же известила, что "эта рябая гадать вовсе никогда не умела" и, конечно, предложила свои услуги.
Пока оболганная ворожея размахивала руками да голосила, обличая товарку, чьи–то шаловливые лапки вскользь обшарили Васины бока и складки юбки. Странница чуть не заплакала от ностальгии — ну просто ж/д вокзал в выходной день! Все топчутся, мнутся, орут, спешат, а кое–кто в процессе ещё пытается и карманы зазевавшимся гражданам обчистить. Смешные. У нее и карманов–то нет.
Лиска мстительно позлорадствовала над вором, а ноги тем временем резво несли ее к городским воротам, локти же щедро раздавали тычки. Наконец, девушке удалось вырваться из толпы.
Хм. Что там говорил дэйн? От ворот первый проулок налево. Васька сверилась с запястьями, определила "лево" и шагнула на тихую узкую улочку, извивающуюся между неказистых домов. Всё здесь казалось мирным и уютным. Каким–то даже деревенским, а не городским.
Вот только под ногами грязь непролазная…
Выдергивая ноги из вязкой жижи, девушка шагала вперед, поглядывая на разномастные домики. Ну и где этот "Кабаний Пятак"? Где сей оплот калорий и питательных обедов? Дорога петляла себе, убегая вперед, а на город, названия которого злосчастная попаданка так и не узнала, медленно опускались сумерки…
Васька уже почти отчаялась хоть куда–то дойти, когда тишину улицы нарушило монотонное заунывное поскрипывание. В сгущавшемся полумраке девушка увидела над входом в один из домов деревянную вывеску, опасно накренившуюся. Деревяшка покачивалась под ветром на двух ржавых цепях и противно скрипела. А изображена на вывеске была… розетка. То есть круг и в центре рядышком — две точки. А по бокам от круга — два банана. С одной стороны и с другой.
Путешественница долго и озадаченно смотрела на сие творение средневекового изобразительного искусства, пока не поняла, что, по всей видимости, ее взору предстал тот самый кабаний пятак с кабаньими же клыками. Шедевр!
Вывеска настолько улучшила девушке настроение, что тяжелую дверь скиталица толкнула безо всякой робости. Разве может быть что–то страшнее уже виденного кабаньего пятака? Но уже через секунду Васька поняла — может. Однако дверь за спиной уже закрылась. Пусть к отступлению оказался отрезан.
А внутри харчевни было грязно, полутемно, вонюче и пусто.
Замереть в дверях было бы глупо, умнее было бы отступить назад и захлопнуть створку. Но Лиса еще хорошо помнила тёмную холодную улицу, грязь под ногами, и… решила идти в своей дурости до победного конца, а потому сделала несколько осторожных шажков вперёд.
Дыхание перехватило, но не от робости. А от невыносимой, прямо–таки убийственной вони кислой капусты. Васька ненавидела кислую капусту! В далеком детстве, когда у них с мамой не было денег, основной едой становился именно этот бюджетный продукт, тушеный с морковкой, томатной пастой, чесноком и (если очень повезет) крошечным кусочком вареной колбасы, порубленным на мелкие кубики…
— В ней много витамина С! Кушай, деточка, кушай!
Эти слова засели в памяти так крепко, что хотелось взвыть.
Помимо амбре кислой капусты по залу разносился еще и удушливый запах гари. Тут Лиска сразу вспомнила преподавателя кулинарного техникума, который говорил, что у хорошего повара работа горит в руках, а не на плите.
Как здесь люди вообще едят? В такой–то вони и темнотище.
На потолке в огромном тележном колесе едва тлели несколько чадящих сальных свечей, добавляя закопченным стенам еще большей мрачности. Как в склепе каком–то!
А еще ни единого чистого стола — везде какие–то тарелки с остатками чужих трапез, кружки, крошки, лужицы пролитого питья. И это еще в полумраке особо не присмотришься, а если свечей побольше зажечь, так, наверное, столы будут шевелиться от обилия бактерий.
Васька сделала осторожный шажок вперед. Под ногами влажно смялась прелая солома. Тут ни один Мистер Проппер не поможет. Живьем сожрут какие–нибудь палочки, навроде кишечной.