Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
А ведь могла бы плавать в заливе, сражаясь с Матерью Море, или взбираться на высокие утесы, сражаясь с Отче Твердью, или бегать, или грести – или упражняться с отцовским мечом во дворе их дома, сражаясь с изрубленными столбами, представляя, что не щепки летят, а головы врагов Гетланда – Гром-гиль-Горма, Стира с Островов. Или даже самого Верховного короля.
Вот только сегодня ей меча не поднять. И вообще, похоже, больше никогда не поднять. А ведь это совсем нечестно! С другой стороны, ведь Хуннан не зря сказал: на поле боя не до честности…
– К тебе посетитель, – проворчала тюремщица, здоровенная бабища с дюжиной звякающих цепочек вокруг шеи и мрачной мордой. – Только давайте, по-быстрому тут!
И налегла на дверь, со скрипом распахивая ее.
– Хильд!
В этот раз Колючка не стала напоминать матери, что ее с шести лет зовут по-другому – она уколола отца его же кинжалом, и тот прозвал ее Колючкой. Все силы ушли на то, чтобы подняться на ноги и разогнуться. Ноги затекли и болели, и ей вдруг стало стыдно за свой вид – хотя смысл тут стыдиться…
Впрочем, ей-то было наплевать – а вот матери нет.
Колючка вышла на свет, и матушка в ужасе зажала рот бледной ладошкой:
– Боги, что они с тобой сделали!..
Колючка отмахнулась, цепь зазвенела:
– Это во время боя случилось.
Мать подошла к решетке. Глаза красные, видно, много плакала.
– Они говорят, ты парня убила.
– Я не… в общем, это не убийство!
– Но он же погиб, нет?
Колючка сглотнула, в сухом горле запершило:
– Эдвал. Погиб, да.
– Боги… – снова прошептала мать, и губы ее задрожали. – Боги, Хильд, ну что тебе стоило…
– Стать кем-нибудь другим? – закончила за нее Колючка.
Конечно. Стать кем-нибудь нормальным. Обычным. Стать послушной дочкой, которая не брала бы в руки ничего тяжелее иглы, носила бы южные шелка, а не кольчугу. Стать девушкой, у которой выйти замуж за богача и носить ключ на шее – предел мечтаний.
– А я знала, что так все и будет, – горько уронила мать. – С самого начала знала. С тех пор, как ты стала ходить туда на тренировки. С тех пор, как отца принесли мертвым. Я знала, что все так и будет.
У Колючки задергалась щека:
– Отлично. Ты была права. Утешайся этим.
– Утешаться? Чем?! Говорят, тебя камнями раздавят! Мое единственное дитя завалят камнями до смерти!
Разом стало очень, очень холодно. Даже дышать стало трудно. Как будто сверху уже принялись класть камни…
– Кто говорит?
– Да все говорят!
– А отец Ярви? – Служитель оглашал приговор. Служитель говорил от имени закона.
– Не знаю. Мне кажется, нет… Во всяком случае, пока.
Пока нет, значит. Угу, вот он, ее новый предел мечтаний. Колени ослабели, Колючка едва успела ухватиться за решетку. Обычно она не подавала виду, что боится. Храбро смотрела в глаза судьбе. Но Смерть – суровая госпожа, ей трудно смотреть в глаза.
– Пора… – и тюремщица легонько подтолкнула мать.
– Я буду молиться, – пролепетала та. По лицу ее текли слезы. – Я буду молиться Отче Миру за тебя!
Колючке очень хотелось сказать: «Да пошел он куда подальше, твой Отче Мир», но она вовремя сдержалась. Вообще-то она отвернулась от богов, когда отец все-таки погиб – несмотря на все ее горячие молитвы. Но сейчас Колючку могло спасти лишь чудо.
– Мне очень жаль, – пробормотала тюремщица, налегая плечом на дверь.
Та захлопнулась.
– А уж мне-то как жаль… – И Колючка прикрыла глаза, уперевшись лбом в решетку.
И крепко сжала мешочек под грязной рубашкой. В мешочке лежали кости. Отцовские. Кости его пальцев.
«Нам отпущено не так-то много времени, так что не надо тратить его впустую и жалеть себя». Она помнила каждое его слово, каждый совет. Но сейчас она все равно стояла и жалела себя. Потому что разве это справедливо? Разве это честно? С другой стороны, честно, нечестно – Эдвала все равно не вернешь. Ну да, в его смерти не она одна виновата. Но убила-то она. Ее рукав весь залит кровью Эдвала…
Так что… Она убила Эдвала. А теперь они убьют ее.
А за дверью говорили – слышно было плохо, слов не разобрать. Один голос – материн. Мать умоляла, лебезила, плакала. Ей отвечал мужской голос, холодный и спокойный. И что-то сурово выговаривал. Колючка вздрогнула, когда дверь открылась, и шарахнулась в темноту своей камеры.
Через порог шагнул отец Ярви.
Странный он был человек. Мужчина-служитель – нечто удивительное, примерно как женщина-воин. Отец Ярви был старше Колючки всего-то на пару лет, но взгляд выдавал человека пожившего. Так смотрят старики. И рассказывали про него истории одна другой страннее. Что он сидел на Черном престоле, а потом уступил его. Что он поклялся самой страшной клятвой мести. Что убил своего дядю Одема вот этим самым кривым мечом, что всегда носил при себе. А еще говорили, что он хитрее самого Отче Месяца и что доверять ему нельзя. И ссориться – тоже не стоит. А еще в его руках – точнее, в одной руке, другая висела скрюченная, и пальцев там недоставало – была ее жизнь.
– Колючка Бату, – сказал он, – тебя обвиняют в убийстве.
Она сумела лишь кивнуть в ответ. И тяжело, быстро задышала.
– Есть что сказать в ответ?
Наверное, нужно было ответить гордо и дерзко. Посмеяться в лицо Смерти. Говорили, что так умирал ее отец, когда лежал у ног Гром-гиль-Горма и истекал кровью. Но она очень хотела жить. Больше всего на свете.
– Я не хотела его убивать, – выдавила она. – Мастер Хуннан поставил их троих против меня одной. Это не убийство!
– Эдвалу от этого, знаешь ли, ни холодно ни жарко.
Точно. Она сморгнула слезы, ей стало нестерпимо стыдно – какая же она все-таки трусиха. Разве так можно? Но Колючка ничего не могла с этим поделать: ах если бы только она не пошла на эту проклятую тренировочную площадь, а была приличной девушкой, улыбалась и считала монеты в мужниной казне, как хотела мать. Но что толку в несбыточных мечтаньях…
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Вот только все было совсем не как в песнях. Совсем не так.
Что нужно Гетланду
Калейв расползся вширь и вдаль, мерзкой грязюкой стекая с одного берега Запретной, перекидываясь, подобно парше и заразе, на другой. Дымы бесчисленных костров закрывали небо, кружили хищные птицы.
Княжеские палаты стояли на невысоком холме над рекой. Издалека видать золоченые конские головы на резных балках, а стена вокруг них сложена то ли из камня, то ли из глины, и потому непонятно, обрушилась она или расползлась. А за ней жались один к другому деревянные домишки, забранные в ограду из здоровенных бревен – по ней прохаживались стражники, и солнце блестело на остриях их копий. А вот за оградой начинался полный хаос – уродливый лагерь из палаток, юрт, повозок, шалашей и каких-то жутких халуп тянулся во все стороны, дымя и уродуя открывающийся вид.
– Боги, скоко ж тут народу, – пробормотал Бранд.
– Боги, и это город? – пробормотала Колючка.
– Калейв – он как мочевой пузырь, наполняется постепенно, – сказала Скифр.
Она как раз закончила ковыряться в носу, придирчиво оглядела извлеченное и обтерла пальцы о плечо ближайшего гребца, причем так, что бедняга этого не заметил.
– Весной он наполняется северянами и людьми из Империи, а коневоды из степей приезжают сюда торговать. А летом он переполняется и лопается, и его содержимое выливается в степь. А зимой они все разъезжаются по своим делам, и он усыхает до маленькой фитюльки.
– Воняет, как мочевой пузырь, это точно, – проворчал Ральф, морща нос.
Две здоровенные приземистые башни из толстых бревен торчали по обеим сторонам реки, а между ними висели цепи из черных увесистых звеньев, усеянных шипами. Цепи качались и натягивались в пенной воде, течение сердито ревело и несло на них щепки и мусор, и ни один корабль не мог пройти вниз по Запретной.
– Железная сеть князя Варослава принесла ему хор-роший улов, – пробормотал отец Ярви.
Колючка никогда не видела столько кораблей. Они покачивались на волнах, теснились у причалов, лежали плотными рядами на берегах – все со сложенными мачтами. Здесь можно было увидеть корабли из Гетланда, Вастерланда и Тровенланда. Здесь были корабли из Ютмарка и с Островов. А еще они увидели корабли, которые, наверное, пришли с юга – темные, с толстым брюхом, как такие тащить через верхние волоки, непонятно. Даже две гигантские галеры прибыли – ох и здоровые, трехпалубные, с тремя рядами весел. «Южный ветер» казалась утлым челноком рядом с ними…
– Ты только посмотри, какие чудища… – пробормотал Бранд.
– Корабли из Южной Империи, – пояснил Ральф. – Команды у них по триста человек.
– Вот команды-то ему и нужны, – сказал отец Ярви. – Чтобы устроить этот дурацкий поход против коневодов.
У Колючки мысль о том, что надо будет снова с коневодами драться, не вызвала никакой радости. Застрять на все лето в Калейве тоже не улыбалось. В отцовских историях, кстати, про вонь ни слова не было.
– Думаешь, он захочет нашей помощи?
– Конечно, захочет. Так же как и мы хотим получить помощь от него.
И Ярви мрачно поглядел на княжеский дворец.
– Вопрос в том, потребует ли он ее…
Потому что от многих других он ее именно что потребовал. В гавани толпились люди со всего моря Осколков, и не сказать, что в хорошем расположении духа. Они застряли в Калейве и ждали, когда князь Варослав соизволит убрать перегораживающие реку цепи. Они праздно шатались среди покосившихся палаток, сидели с мрачными мордами под гниющими навесами, резались в кости (утяжеленные свинцом, а как же иначе, честно, что ли, здесь играть), пили прокисший эль и ругались на чем свет стоит. И смотрели на всех крайне неприветливо – особенно на новоприбывших.
– Варославу надо срочно найти врага для этих храбрых мужей, – пробормотал Ярви, когда они спускались по сходням. – А то они найдут с кем подраться прямо тут.
Фрор покивал – он как раз вязал носовой конец.
– Хуже нет, когда воин бездельничает.
– И все они смотрят на нас.
Этим утром Бранд как раз снял повязки и теперь нервно ковырял корочки, покрывавшие оставленные веревкой ссадины.
Колючка пихнула его локтем:
– Может, твоя слава уже опередила тебя, Подниматель Кораблей.
– Скорее, нас опередила слава отца Ярви. Мне слава не нужна.
– А ты притворись, что нужна, – усмехнулась Колючка и состроила свирепую мину.
На них смотрели, она смотрела в ответ, причем нагло. Ну, во всяком случае пыталась: горячий ветер швырял в глаза песок, рубашка липла к потной спине.
– Боги, как же здесь воняет…
Бранд еле дышал – такой стоял смрад. Со скрипучих причалов они сошли на Отче Твердь, и Колючка согласно покивала – вздохнуть полной грудью она не могла. На кривых улицах запекался под безжалостным солнцем навоз, собаки дрались за отбросы, а над воротами торчали шесты с нанизанными на них тушками животных.
– Они их продают? – удивился Бранд.
– Нет, это подношение, – ответил отец Ярви. – Так их боги сразу видят, кто принес жертву, а кто нет.
– А это что?
И Колючка кивнула в сторону мачты, которая одиноко торчала посреди площади. С нее свешивались какие-то ободранные туши. Их тихонько раскачивал ветер, жужжали мухи.
– Дикари, – мрачно процедил Ральф.
Колючка вдруг поняла, что это не туши, а трупы. К горлу тут же подкатила рвота.
Отец Ярви нахмурился и покачал головой:
– Ванстерцы.
– Что?
Боги знали, как не любила Колючка ванстерцев, но по какому праву князь Калейвский содрал с них кожу?!
Ярви ткнул пальцем в деревянную доску, на которой было что-то нацарапано: