Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
А ведь могла бы плавать в заливе, сражаясь с Матерью Море, или взбираться на высокие утесы, сражаясь с Отче Твердью, или бегать, или грести – или упражняться с отцовским мечом во дворе их дома, сражаясь с изрубленными столбами, представляя, что не щепки летят, а головы врагов Гетланда – Гром-гиль-Горма, Стира с Островов. Или даже самого Верховного короля.
Вот только сегодня ей меча не поднять. И вообще, похоже, больше никогда не поднять. А ведь это совсем нечестно! С другой стороны, ведь Хуннан не зря сказал: на поле боя не до честности…
– К тебе посетитель, – проворчала тюремщица, здоровенная бабища с дюжиной звякающих цепочек вокруг шеи и мрачной мордой. – Только давайте, по-быстрому тут!
И налегла на дверь, со скрипом распахивая ее.
– Хильд!
В этот раз Колючка не стала напоминать матери, что ее с шести лет зовут по-другому – она уколола отца его же кинжалом, и тот прозвал ее Колючкой. Все силы ушли на то, чтобы подняться на ноги и разогнуться. Ноги затекли и болели, и ей вдруг стало стыдно за свой вид – хотя смысл тут стыдиться…
Впрочем, ей-то было наплевать – а вот матери нет.
Колючка вышла на свет, и матушка в ужасе зажала рот бледной ладошкой:
– Боги, что они с тобой сделали!..
Колючка отмахнулась, цепь зазвенела:
– Это во время боя случилось.
Мать подошла к решетке. Глаза красные, видно, много плакала.
– Они говорят, ты парня убила.
– Я не… в общем, это не убийство!
– Но он же погиб, нет?
Колючка сглотнула, в сухом горле запершило:
– Эдвал. Погиб, да.
– Боги… – снова прошептала мать, и губы ее задрожали. – Боги, Хильд, ну что тебе стоило…
– Стать кем-нибудь другим? – закончила за нее Колючка.
Конечно. Стать кем-нибудь нормальным. Обычным. Стать послушной дочкой, которая не брала бы в руки ничего тяжелее иглы, носила бы южные шелка, а не кольчугу. Стать девушкой, у которой выйти замуж за богача и носить ключ на шее – предел мечтаний.
– А я знала, что так все и будет, – горько уронила мать. – С самого начала знала. С тех пор, как ты стала ходить туда на тренировки. С тех пор, как отца принесли мертвым. Я знала, что все так и будет.
У Колючки задергалась щека:
– Отлично. Ты была права. Утешайся этим.
– Утешаться? Чем?! Говорят, тебя камнями раздавят! Мое единственное дитя завалят камнями до смерти!
Разом стало очень, очень холодно. Даже дышать стало трудно. Как будто сверху уже принялись класть камни…
– Кто говорит?
– Да все говорят!
– А отец Ярви? – Служитель оглашал приговор. Служитель говорил от имени закона.
– Не знаю. Мне кажется, нет… Во всяком случае, пока.
Пока нет, значит. Угу, вот он, ее новый предел мечтаний. Колени ослабели, Колючка едва успела ухватиться за решетку. Обычно она не подавала виду, что боится. Храбро смотрела в глаза судьбе. Но Смерть – суровая госпожа, ей трудно смотреть в глаза.
– Пора… – и тюремщица легонько подтолкнула мать.
– Я буду молиться, – пролепетала та. По лицу ее текли слезы. – Я буду молиться Отче Миру за тебя!
Колючке очень хотелось сказать: «Да пошел он куда подальше, твой Отче Мир», но она вовремя сдержалась. Вообще-то она отвернулась от богов, когда отец все-таки погиб – несмотря на все ее горячие молитвы. Но сейчас Колючку могло спасти лишь чудо.
– Мне очень жаль, – пробормотала тюремщица, налегая плечом на дверь.
Та захлопнулась.
– А уж мне-то как жаль… – И Колючка прикрыла глаза, уперевшись лбом в решетку.
И крепко сжала мешочек под грязной рубашкой. В мешочке лежали кости. Отцовские. Кости его пальцев.
«Нам отпущено не так-то много времени, так что не надо тратить его впустую и жалеть себя». Она помнила каждое его слово, каждый совет. Но сейчас она все равно стояла и жалела себя. Потому что разве это справедливо? Разве это честно? С другой стороны, честно, нечестно – Эдвала все равно не вернешь. Ну да, в его смерти не она одна виновата. Но убила-то она. Ее рукав весь залит кровью Эдвала…
Так что… Она убила Эдвала. А теперь они убьют ее.
А за дверью говорили – слышно было плохо, слов не разобрать. Один голос – материн. Мать умоляла, лебезила, плакала. Ей отвечал мужской голос, холодный и спокойный. И что-то сурово выговаривал. Колючка вздрогнула, когда дверь открылась, и шарахнулась в темноту своей камеры.
Через порог шагнул отец Ярви.
Странный он был человек. Мужчина-служитель – нечто удивительное, примерно как женщина-воин. Отец Ярви был старше Колючки всего-то на пару лет, но взгляд выдавал человека пожившего. Так смотрят старики. И рассказывали про него истории одна другой страннее. Что он сидел на Черном престоле, а потом уступил его. Что он поклялся самой страшной клятвой мести. Что убил своего дядю Одема вот этим самым кривым мечом, что всегда носил при себе. А еще говорили, что он хитрее самого Отче Месяца и что доверять ему нельзя. И ссориться – тоже не стоит. А еще в его руках – точнее, в одной руке, другая висела скрюченная, и пальцев там недоставало – была ее жизнь.
– Колючка Бату, – сказал он, – тебя обвиняют в убийстве.
Она сумела лишь кивнуть в ответ. И тяжело, быстро задышала.
– Есть что сказать в ответ?
Наверное, нужно было ответить гордо и дерзко. Посмеяться в лицо Смерти. Говорили, что так умирал ее отец, когда лежал у ног Гром-гиль-Горма и истекал кровью. Но она очень хотела жить. Больше всего на свете.
– Я не хотела его убивать, – выдавила она. – Мастер Хуннан поставил их троих против меня одной. Это не убийство!
– Эдвалу от этого, знаешь ли, ни холодно ни жарко.
Точно. Она сморгнула слезы, ей стало нестерпимо стыдно – какая же она все-таки трусиха. Разве так можно? Но Колючка ничего не могла с этим поделать: ах если бы только она не пошла на эту проклятую тренировочную площадь, а была приличной девушкой, улыбалась и считала монеты в мужниной казне, как хотела мать. Но что толку в несбыточных мечтаньях…
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Ее хмурый спутник придвинулся ближе и нахмурился еще сильнее.
Колючка неуклюже сунула ей шкатулку. Может, они и одного возраста, но рядом с ней Виалина смотрелась совсем девочкой. Головой она едва доставала до груди Колючки, не говоря уж о плече. Словно сообразив, как странно они смотрятся рядом, Колючка опустилась на одно колено – так она могла протянуть дар под более подходящим углом. Эльфьи буквы по краю шкатулки заблестели в лучах солнца.
– Извините…
– Не стоит извиняться. Вы не виноваты, что я небольшого роста.
Виалина открыла крышку шкатулки, и оттуда полился бледный свет, и глаза ее изумленно расширились. Бранд почувствовал, как Ральф просто окаменел, глядя на такое чудо, Колл охнул, а Фрор пробормотал тихую молитву. Он уже видел этот свет, но все равно, ему так хотелось подойти, посмотреть, что там. Но крышка шкатулки закрывала источник света…
– Какая красота… – выдохнула Императрица и протянула руку к свету.
Дотронувшись до лежавшей в шкатулке таинственной штуки, она ахнула, и свет, отражавшийся от ее лица, стал на мгновение из белого розовым, а потом, когда она отдернула руку, снова белым.
– Великий Бог! Оно все еще меняет цвет?
– Да, – кивнула Скифр. – Оно чует ваше присутствие, Императрица, и подстраивается под ваше настроение. Эту вещь нашли в эльфьих руинах Строкома, куда не ступала нога человека со времен Божьего Разрушения. Скорее всего, эта вещь – единственная в своем роде, других таких не осталось.
– А она… не опасна?
– Столь потрясающая вещь не может быть совершенно неопасной. Но да, она вполне безопасна.
Виалина смотрела на то, что лежало в шкатулке, и в широко раскрытых ее глазах отражалось нездешнее сияние.
– Это слишком ценный подарок.
– Как может быть слишком ценным подарком вещь, предназначенная Императрице Юга? – мягко проговорил Ярви и сделал маленький шажок к девушке. – Наденьте это, и ваше сияние станет ослепительно ярким!
– Эта вещь несказанно прекрасна. Но я не могу принять ее.
– Это дар, поднесенный от всего сердца…
Виалина взглянула на него сквозь ресницы:
– Я просила говорить со мной честно, отец Ярви.
И она со щелчком захлопнула шкатулку, и свет погас.
– Я не могу вам помочь. Моя тетушка Теофора дала обещания, которые я не могу нарушить.
И она подняла маленький кулачок:
– Я императрица, могущественней меня нет никого на свете!
И тут же рассмеялась и опустила руку.
– Я ничего не могу тут поделать. Вообще ничего. Нигде. Ни в каком деле. Мой дядя обо всем договорился с матерью Скейр.
– Правительница должна вести плуг по своей борозде и никуда не сворачивать, – сказал Ярви.
– Это проще сказать, чем сделать, отец Ярви. Тут почва очень каменистая, знаете ли.
– Я могу помочь. С уборкой камней.
– Если бы… Сумаэль говорила, что вы хороший человек.
– Лучше, чем многие, – Сумаэль улыбнулась уголком рта. – Я знавала худших, с обеими здоровыми руками.
– Но вы не сможете мне помочь. Никто не сможет.
И Виалина снова накинула капюшон, оглянулась на Колючку, которая все еще стояла на коленях со шкатулкой в руках. А потом Императрица Юга повернулась и пошла прочь:
– Прошу прощения, но я не могу вам помочь.
Да уж, они надеялись совсем на другой исход этой встречи. Но с надеждами всегда так – они, увы, не сбываются.
Никудышный дипломат
Скифр бросилась на нее снова, но на этот раз Колючка была готова к нападению. Старуха удивленно охнула, когда Колючка заехала ей топором по сапогу – и пошатнулась. Она парировала следующий удар, но потеряла баланс, а следующий выбил у нее из руки меч и уложил на землю.
Но даже на земле Скифр была опасней змеи. Она сыпанула песка в глаза Колючке, перекатилась и запустила в нее топором. С прицельной, надо сказать, точностью. Но Колючка и к этому была готова и подцепила топор в воздухе бородой своего собственного – оружие улетело в угол. А потом свирепо оскалилась и перешла в наступление. И прижала Скифр к одной из колонн, приставив кончик меча к покрытому испариной горлу старухи.
Скифр вздернула седую бровь:
– Это уже на что-то похоже!
– Я победила! – рявкнула Колючка и взбросила свое побитое тренировочное оружие к небу.
Сколько месяцев она даже надеяться не могла, что когда-либо одержит победу над Скифр. Каждое утро она просыпалась, и ее гоняли веслом при свете встающей Матери Солнце. Каждый вечер ее лупасили палкой при свете Отче Месяца, а она оступалась и шлепалась в грязь. Пощечины и удары, удары и пощечины. Но у нее получилось. Она смогла это сделать.
– Я ее победила!
– Ты победила ее, – медленно кивнул отец Ярви.
Скифр сморщилась и поднялась на ноги.
– Подумаешь… Велика честь – одержать вверх над бабулькой, чья боевая слава давно в прошлом! Впереди тебя ждут поединки с по-настоящему сильными врагами! Но… ты молодец. Ты слушала. Много трудилась. Ты стала смертельно опасной. Отец Ярви был прав…
– А я всегда прав! – и служитель улыбнулся.
Но тут же посерьезнел – в дверь заколотили. Он кивнул Коллу, и тот отодвинул засов.
– Сумаэль, – проговорил Ярви – и на лице его снова расцвела улыбка. Он всегда улыбался, когда приходила Сумаэль. – Что привело тебя…
Она скользнула внутрь и сказала, тяжело дыша, как после бега:
– Императрица хочет поговорить с тобой.
Глаза отца Ярви широко распахнулись от удивления.
– Я готов идти немедленно.
– Не с тобой.
Сумаэль смотрела прямо на Колючку.
– С тобой.
* * *
Всю свою жизнь Бранд ощущал себя лишним. Его присутствие было всегда неуместным. Нищий среди богачей. Трус среди храбрецов. Дурак среди умных. Однако, переступив порог дворца Императрицы, он понял, что на самом деле значит чувствовать себя случайным идиотом, забредшим не туда, куда надо.