– Чего это он?
Стражник в полнейшем недоумении обращался к своему напарнику.
– Наверное, после пыток умом тронулся, – неуверенно пожал плечами тот. – После первого раза такое редко бывает. Но случается.
– Понял? Ты умом тронулся! – пуще прежнего развеселилась я. Мой голос по-прежнему никто, кроме Андре, не слышал. – А говоришь, не сошел с ума!
Сокамерник снова расхохотался, заставив стражников вздрогнуть и понимающе переглянуться. Теперь в их взглядах отчетливо читался поставленный заключенному диагноз.
Как и обычно, заменив опустевшие миску с кружкой на новые, они удалились, обсуждая состояние узника.
– А знаешь, этим следует воспользоваться, – сказала я, отсмеявшись.
– Чем именно? – не понял Андре.
– Их собственным выводом, – объяснила я. – Стражники подали неплохую идею. Рассуди сам, – теперь мой голос стал предельно серьезным, – зачем тебя сегодня уводили? Они хотят тебя сломать. Тем, кому ты помешал, мало того, что они упрятали тебя сюда. Однако они предпочитают не брать на себя убийство. Все-таки ты опекун герцогини. Поэтому они пытаются сделать так, чтобы ты вроде бы и жил, но все равно что умер. Потерял рассудок. Утратил человеческий облик. Перестал быть даже потенциальным противником. Так покажи им, что именно это и произошло. Пусть думают, что ты сошел с ума. Тогда они оставят тебя в покое.
– Хм…
Андре с трудом приподнялся, схватившись за решетку, и дотянулся до кружки. Стал жадно глотать воду. Я испугалась, что он сейчас выпьет все, а потом будет мучиться от жажды целые сутки. Даже стало не по себе. Я-то знаю, что это такое – жажда. Останавливать его я все же не решилась, но он и сам перестал, выпив примерно половину кружки.
– Думаешь, они на это купятся? – с сомнением спросил Андре.
– Они уже купились, – оптимистично заметила я. – Нужно добавить совсем немного подтверждений – и дело сделано.
– И что ты предлагаешь? – нахмурился он. – Изображать из себя волка? С пеной у рта утверждать, что я – пророк? Сказать по правде, артист из меня так себе.
– А ты и не играй, – посоветовала я. – Просто нормально общайся.
– С кем?
– Со мной, разумеется, – весело сказала я.
Стражники вернулись двумя часами позже, и вместе с ними пришел тщедушный человечек лет сорока. У него была аккуратная аристократическая бородка, призванная придать солидности, но как-то совсем нелепо смотревшаяся на фоне мелких черт и угодливого выражения его лица. Это был тюремный врач, которого привели для проверки заключенного и определения диагноза.
– Тридцать минус девять! – приступила я, едва визитеры приблизились к двери камеры.
– Здравствуйте, господин Дельмонде, – вежливо обратился к Андре врач.
– Двадцать один, разумеется! – ответил мне Андре.
– Что, простите? – не понял врач.
– Два умножить на восемь? – продолжала я.
– Шестнадцать! – проявил математические познания заключенный.
– Господин Дельмонде, вы меня слышите? – снова обратился к нему врач. – Меня зовут Ренуар Галон, я тюремный доктор.
– Двадцать четыре разделить на три, – заявила я, не дожидаясь окончания этой тирады.
– Что? – нахмурился Андре, которому оказалось сложно слушать нас с врачом одновременно. – Вы мне мешаете! – обратился он к Галону. – Я прохожу экзамен!
– Какой экзамен? – заинтересовался врач.
– По математике, – сообщил Андре.
– Двадцать четыре разделить на три, – лениво повторила я, растягивая слова.
– Восемь, – торжественно произнес Андре.
– Ладно, математику ты знаешь, – милостиво признала я. – Переходим к естествознанию. Скажи, какой у этого доктора цвет глаз.
– Ну и вопросы при такой-то темени, – проворчал Андре, после чего, прильнув к решетке, принялся вглядываться в глаза Галона.
Тот стал переминаться с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке, а потом немного отошел.
– Не успел, – вздохнул Андре.
– Неуд! – радостным тоном преподавателя-садиста постановила я.
– Что не успели? – опасливо спросил Галон.
– Доктор, из-за вас я только что провалил экзамен! – возмутился Андре.
– По математике? – участливо спросил врач.
– По естествознанию! – припечатал Андре.
– Сколько будет тридцать плюс восемнадцать? – требовательно спросила я.
– И часто вы сдаете такие экзамены? – вкрадчиво поинтересовался доктор.
– Сорок восемь! – убежденно заявил Андре, выразительно глядя ему в глаза.
– Чем отличается рояль от ночного горшка? – задала каверзный вопрос я.
Андре эту загадку не знал. Видимо, среди аристократов она популярностью не пользовалась. Он хмурился, выискивая подвох.
– Не знаю, – признал он наконец.
– У, в таком случае тебя нельзя пускать в приличное общество! – ужаснулась я.
Андре рассмеялся.
Врач снова подошел к решетке поближе.
– Простите, пожалуйста, господин Дельмонде, а что вас так насмешило? – поинтересовался он.
Мы с Андре рассмеялись на пару.
– Все понятно, – постановил врач, поворачиваясь к стражникам.
Те закивали.
– Не расслабляйся! – рявкнула я Андре в самое ухо, что заставило его резко вздрогнуть. – Двадцать плюс три.
– Двадцать три! – с готовностью отрапортовал он.
Доктор и стражники удалились.
Больше за Андре не приходили.
Просто мы сегодня оказались похожи
Вопреки любым гороскопам Земли.
Канцлер Ги. Баллада про скелеты в шкафу
В первую ночь после пыток Андре спал как убитый. А вот к следующей, по-видимому, успел отдохнуть в достаточной степени, чтобы пропустить в свое сознание кошмары. Вернувшись после непродолжительной прогулки, я увидела, как он мечется во сне, вертит головой то вправо, то влево, беззвучно шевелит губами. Вскоре с них сорвался короткий стон.
Я спустилась к Андре поближе. Сама толком не понимая, что именно делаю и как собираюсь это исполнить, осторожно коснулась его сознания. И, постаравшись настроиться на сон, направила туда волну спокойствия. Расслабленности. Уверенности в собственной безопасности. Неожиданно для меня самой Андре притих. Голова перестала метаться из стороны в сторону, дыхание стало более ровным. Обнадеженная успехом, я решила продолжить. На этот раз добавила в сон немного солнечного света. Запах свежей весенней травы. Манящий огонек земляники, выглядывающей из-под листа. И так потихоньку, шажок за шажочком, открыла дорогу к его собственным приятным воспоминаниям. К тем снам, вспомнив которые человек, может, и приходит к выводу, что это был полный бред, но которые при этом смотрит с наслаждением, поскольку видит и ощущает в них что-то свое .
Закончив, но так и не зная, насколько хорошо получилось, я вернулась на свое место и до утра сидела там. Андре проснулся в приподнятом настроении. Я бы сказала, даже в отличном, но все следует соотносить со спецификой нашего положения. На вопрос, как ему спалось, он ответил – чудесно. Я больше ничего на эту тему не сказала, но на следующую ночь снова спустилась к нему и повторила вчерашнюю процедуру. На сей раз это оказалось значительно проще; теперь я точно помнила, что и как надо делать.
Я стала воздействовать на сны Андре каждую ночь. Засомневалась в том, правильно ли поступаю, лишь однажды. Как-то утром (утром по нашему распорядку, безотносительно того, что творилось снаружи) Андре долго сидел, мрачно глядя в одну точку, а когда я спросила его, что случилось, ответил, что лучше бы не просыпался. Мне подумалось, возможно, я перестаралась. Жизнь была настолько безрадостна, что между снами и явью возникал чересчур сильный контраст. После хороших снов слишком тяжело просыпаться в темной тюремной камере. С другой стороны, уж если жизнь такова, какова она есть, пускай хотя бы сны будут хорошие. И большую часть времени они поднимали Андре настроение, а не наоборот. Поэтому я продолжала действовать, как прежде.
Андре сидел, прислонившись спиной к стене, и перебирал пальцами сухие соломинки. Он сильно похудел за время своего заключения, хотя от лишнего веса не страдал и раньше. Щеки и подбородок скрывала густая борода. Но чувствовал он себя значительно лучше. Настолько хорошо, конечно, насколько может чувствовать себя человек, лишенный свежего воздуха и солнечного света и ограниченный в пище. Но после пыток он, во всяком случае, оправился. Даже возобновил кое-какие упражнения, правда, в более умеренном режиме.
– Что будем делать? – спросил Андре, глядя прямо перед собой. За эти недели он перестал всякий раз безуспешно искать меня взглядом. – Только предупреждаю: играть в города не буду. Думаю, за это время я зазубрил названия всех городов и городков на трех материках. Они набили мне оскомину.
– В города не будем, – согласилась я. Такое решение меня более чем устраивало; все равно я постоянно проигрывала сокамернику, как ни старалась. – Вот лучше скажи, куда бы ты прямо сейчас отправился, если бы отсюда вышел. Представь себе, что перед тобой открыли портал, позволяющий перебраться в любое место.
– Таких не бывает, – критически поморщился Андре.
– Не бывает, – подтвердила я. – А ты представь. Ну куда бы ты пошел? Только, чур, честно! Я – призрак, мне можно говорить как на духу! В трактир? В бордель?
– Домой, – оборвал поток моих вариантов Андре. – Домой, разумеется.
– В графский замок? Или в герцогский дворец? – уточнила я.
– Я же сказал: домой, – повторил он. – Герцогский дворец – это не дом. Скорее уж работа. Нет, если бы я мог уйти туда, куда захочу, забурился бы в свою спальню или свой кабинет, какие к черту бордели или трактиры. В конце концов, еду, выпивку и женщин могут доставить и туда.
– Логично, – признала я.
– А ты бы куда отправилась? – осведомился Андре, закладывая руки за голову.
– Почем мне знать? – откликнулась я. – Я ведь никаких мест не помню. А за время своего пребывания здесь только и видела, что тюремный двор да окружающие башню леса. Туда не хочу, там неинтересно.
– Ладно, тогда пошли со мной, – щедро предложил Андре.
– Ух ты, какое неожиданное приглашение! – обрадовалась я. – А как там у тебя в замке к призракам относятся?
– Положительно, – хмыкнул он. – При условии, что эти призраки находятся там с моего ведома.
– Ну ладно, – немного поломавшись, решилась я. – Тогда я согласна! Готова немного у тебя погостить.
– Ну вот и договорились, – усмехнулся Андре.
– Надеюсь, у тебя, по крайней мере, есть кого попугать? – капризно спросила я. – Кто-нибудь, за кем можно вдоволь погоняться со свистом и улюлюканьем?
– Вот с этим похуже, – признался Андре, стряхивая с рук остатки соломинок. – У меня в замке пугливых мало.
– Плохо, – попеняла я. – Ну хоть старая экономка есть? Не помню, откуда, но я точно знаю, что привидений боятся старые экономки.
В глазах Андре заиграли смешинки, уголки губ поползли вверх.
– Экономка есть, и действительно в возрасте, – обрадовал меня он. Но радость была недолгой. – Вот только она совсем не робкого десятка. Я бы сказал, она смелее большинства мужчин, с которыми мне доводилось встречаться. И уж призрака точно не испугается.
– Да? – расстроенно, даже обиженно вздохнула я. – А если он сделает вот так?
Подлетев к самому уху Андре, я громко и протяжно заверещала:
– У-у-у-у-у!
Сокамерник даже не дрогнул, и только когда я затихла, поднес руку к уху и потряс головой.