– Он с легким щелчком закрыл рот и опять строго посмотрел на меня. – А ведь меня предупреждали, – пробормотал он.
– Надеюсь, вы найдете майора раньше, чем он поставит очередное устройство в самое неподходящее место, – вежливо заметил я.
Он фыркнул и, не оглядываясь, вышел из комнаты для команды, направляясь в кабинет Харли. Харли знал, зачем приехал представитель следственной комиссии, он еще с пятницы злился на меня.
– Мистер Шор признает, что нарушил правила, – заявил ему представитель следственной комиссии.
– Он не мог не признаться, – сердито проворчал Харли, – если учесть, что все базы военно-воздушных сил страны говорили ему о низкой облачности над Кембриджем.
– В таких обстоятельствах, – продолжал коротышка, – ему следовало немедленно вернуться в Манчестер, где высота облачности еще была в допустимых правилами пределах, и ждать там улучшения погоды, А он вместо этого летал над всей восточной Англией с недопустимо низким запасом горючего. Ему следовало искать свободный от облачности аэропорт. Правильно было бы сразу вернуться.
– И черт с ним, с этим Колином Россом, – произнес я светским тоном.
Они синхронно поджали губы. Больше сказать было нечего. Если вы проскочили на красный свет и превысили скорость ради того, чтобы спасти жизнь человеку, вовремя доставив его в больницу, вас все равно накажут за нарушение правил движения. Либо гуманность, либо закон – извечное противоречие. Каждому приходится делать свой выбор и ждать последствий.
– Я не несу никакой ответственности за то, что вы сделали, – мрачно заявил Харли. – Я категорически утверждаю и повторю это в суде, если понадобится, что вы действовали, нарушая инструкции “Дерридаун”, и что “Дерридаун” абсолютно не связан и не имеет никакого отношения к вашим действиям.
Я хотел было спросить, не принести ли ему тазик для ритуального умывания рук, но, подумав, решил промолчать.
– И безусловно, – продолжал он, – если вам присудят штраф, вы будете платить сами.
“Всегда мне не везет, – подумал я. – Работаю в фирмах, которые сами на грани банкротства и не могут быть щедрыми”.
– Все? – спросил я у них. – У нас есть заказ, если вы помните... – добавил я, повернувшись к Харли.
Они оба недовольно смотрели мне вслед, а я собрал нужные документы и полетел на “Ацтеке”, чтобы забрать бизнесменов в Элстри и отвезти в Гаагу.
Сохранить в секрете переговоры самолета с землей так же невозможно, как переплыть Атлантический океан на спасательном круге. Десятки радиолюбителей, живущих на земле, но устремленных в небо, слушали мои переговоры с диспетчером радара Бирмингема и оборвали в Кембридже телефоны, чтобы узнать, спасся ли Колин Росс. Они бесстрашно сообщили газетам о возможности его гибели. О его прибытии целым и невредимым в телевизионных новостях сообщили через сорок минут после нашего приземления. Великая четвертая власть Британии описала каждый вдох и выдох пассажиров. Нэнси и Энни Вилларс даже охрипли, отвечая на вопросы, и спаслись от журналистов только в женском туалете. Колин привык иметь дело с репортерами, но даже он к тому времени, когда вырвался от них, стал бело-синим от усталости.
– Пойдем, – сказал он мне, – заберем Нэнси и поедем домой.
– Мне надо позвонить Харли...
Харли уже знал и взорвался, как петарда. Кто-то – как потом выяснилось, служащий “Полиплейн”, – позвонил и рассказал ему, что его высококвалифицированный пилот нарушил все правила в поисках Колина Росса и посадил “Дерридаун” в лужу. Известие о том, что его лучший клиент жив и завтра оплатит все расходы, не произвело на Харли никакого впечатления.
“Полиплейн” заставил его подергаться, и все по моей вине.
Я остался в Кембридже, пообещав Харли заплатить за ангар для самолета, и вместе с Нэнси и Колином отправился домой.
Домой?
Опасное, тревожащее память слово. И самое скверное, что я и на самом деле чувствовал себя там дома. Всего в третий раз я приходил в этот дом, такой родной, уютный, где так легко... Не стоило мне чувствовать, где так легко... Не стоило мне чувствовать, что я принадлежу этому дому, потому что я ему не принадлежал.
– Как бы вы себя чувствовали в ее положении? – спросил я.
Он не ответил. Как пилот и как бизнесмен Харли был чертовски глуп.
Я решил, что Колин переменил свои планы и вместо Фолкстона поехал в Понтефракт. Но я ошибся. Он прилетел в Фолкстон. На самолете “Полиплейн”.
Я узнал, что он участвовал в соревнованиях в Фолкстоне, только после скачек, когда он вернулся на такси в аэропорт. Он вылез из машины в обычном потрепанном виде и прошел мимо меня, направляясь к “Полиплейн”.
– Колин, – окликнул я его.
Он остановился, оглянулся и посмотрел прямо мне в лицо. Очень недружелюбно.
– В чем дело? – озадаченно спросил я. – Что случилось?
Он отвел глаза, я проследил за его взглядом. Колин смотрел на “Полиплейн”, возле которого стоял пилот и самодовольно ухмылялся. Это был тот тип, который отказался помочь Кенни Бейсту, и самодовольная улыбка не сходила с его физиономии весь день.
– Ты прилетел с ним?
– Да. – Голос холодный. Глаза тоже.
– Не могу понять...
– Ты... ты... – Он окинул меня уничтожающим взглядом. – Мне противно даже говорить с тобой.
От чувства нереальности происходящего у меня отнялся язык. Я ошарашенно смотрел на него.
– Ты просто разгромил наш дом... О, полагаю, что ты не хотел... Но Нэнси ушла из дома, а Мидж, когда я уходил, сидела и плакала...
– Но почему? – в ужасе воскликнул я. – В воскресенье утром, когда мы расстались, все было прекрасно...
– Вчера, – с горечью сказал он, – Нэнси вчера узнала. У себя в аэроклубе. Это абсолютно раздавило ее. Она вернулась домой в шоке, все перевернула, все расшвыряла и разбила, а сегодня утром собрала сумку и ушла. Ни я, ни Мидж не смогли задержать ее. Мидж в ужасном состоянии... – Он замолчал, и желваки перекатились у него по щекам. – Какого черта ты сам не сказал ей? Духу не хватило?
– Не сказал что?
– Что? – Он сунул руку в карман потрепанных джинсов и вытащил вырезку из газеты. – Вот что.
Я взял газету. Развернул. И почувствовал, как у меня одеревенело лицо. Я знал, что он видит, как у меня одеревенело лицо.
Он дал мне вырезку с самым злым, с самым несправедливым отчетом о моем процессе, где меня обвиняли в том, будто я подверг опасности жизнь восьмидесяти семи пассажиров. О том самом процессе, который удивил высокого следователя. Давно забытое дело четырехлетней давности. Но протоколы хранятся, и каждый, кто хочет сенсацией на один день привлечь внимание публики, может раскопать их.
– Но это еще не все, – продолжал Колин. – Он сказал ей, что ты был уволен с другой аэролинии за трусость.
– Кто сказал ей? – еле выговорил я и протянул ему вырезку. Он взял ее.
– Это имеет значение?
– Да.
– Для него в этом не было никакой выгоды. Это и убедило ее.
– Значит, никакой выгоды... Ты уверен?
– Конечно, а какой ему интерес?
– Ей сказал этот пилот “Полиплейн”? К примеру, тот, с кем ты сегодня прилетел?
Сейчас этот тип повернулся к нам спиной.