Взглядом и прикосновением мне удалось заманить его к себе. К нашему возвращению в коридорах зажгли свет, в комнате нас встретила сладко зевающая Марселина.
Его голова запрокинулась, зрачки еще были расширены после темноты, он дышал, будто долго бежал. Каким живым он казался! Помня, что он дорого поплатится за свой шаг, я приложила все старания, чтобы игра стоила свеч.
Я ласкала его всей кожей, губами и кончиками пальцев, нежно и вкрадчиво, сильно и страстно. Как прекрасно было вновь оказаться в постели с мужчиной, особенно с таким. Наль был для меня уроком, я сошлась с ним равнодушно и беспечно, он стал и средством, и целью одновременно. Но Дункан Форсайт был мне дорог. Просто так вычеркнуть его из жизни мне не удалось бы ни за что. Вихрь эмоций! Я целовала его ладони и ступни, скакала на нем верхом, сжимая бока скользкими от пота ногами, обнимала его всеми четырьмя конечностями, поддавалась и сопротивлялась, напрягала мышцы, пока меня не сминали превосходящие силы противника.
Он уехал в двенадцатом часу: спохватился, вспомнил про время, выбрался из постели и остановился, глядя на меня.
– Мне пора. – Он ничего не добавил, но после того, как оделся и причесался перед моим зеркалом, вернулся к постели, наклонился и прижался щекой к моей щеке. – Можно, я приеду завтра около четырех?
– О да, – выдохнула я.
О да! Кажется, я влюблена. Иначе почему допустила такое?
Воскресенье
29 мая 1960 года
Перед очередным визитом наверх, к миссис Дельвеккио-Шварц, я столкнулась с Тоби. Не понимаю, как в нашем Доме разносятся вести, но Тоби уже все знал. Откуда?
– Дура ты! – рявкнул он, глядя на меня не карими, а почти красными от злости глазами. – Еще глупее Пэппи, если это возможно.
Я не удостоила его ответом, просто обошла и направилась в гостиную миссис Дельвеккио-Шварц.
– Король Пентаклей уже нашелся, – объявила она, когда я села и потянулась за моим стаканчиком из-под сыра «Крафт», наполненным бренди.
– Удивительный Дом, – отозвалась я, пригубив бренди – увлекаться им не следовало, через пару часов должен был приехать мистер Форсайт. – Кто в нем разносит вести?
– Фло, – коротко ответила хозяйка, покачивая своего ангеленка на колеях. Фло улыбнулась мне, но грустно, сползла с материнских колен и отошла к стене рисовать. – Тебя не тревожит, что он женат? – продолжала миссис Дельвеккио-Шварц, делясь со мной копченым угрем, хлебом и маслом.
Я подумала и пожала плечами:
– На самом деле я этому даже рада. Не знаю, чего я хочу в жизни, зато точно знаю, чего не хочу.
– И чего же ты не хочешь?
– Жить в шикарном особняке и быть супругой доктора.
– Тем лучше, – усмехнулась она. – Карты не обещают тебе тихой жизни в богатом пригороде, Харриет Перселл.
– Значит, я буду жить в Кингс-Кроссе?
Но она ответила уклончиво:
– Смотря что станет с ним. – И она указала на Хрустальный Шар.
Я с любопытством осмотрела его пристальнее, чем когда-либо прежде. Шар не был безупречно ровным, но ни трещин, ни воздушных пузырьков в толще стекла я не заметила. Только кое-где попадались мутноватые пятна, похожие на туманности наших южных небес. Шар стоял на подставке из черного дерева, видимо, с углублением по размеру шара, имел диаметр не менее двадцати сантиметров, и я заметила торчащий из-под него край черной ткани. Да, подставка сверху была прикрыта тканью, чтобы стекло не царапалось о нее. В больничной библиотеке я нашла в энциклопедии «Мерк» статью о горном хрустале и узнала из нее, что этот камень относится к недостаточно твердым. Для украшений он не годится, зато ему можно придать любую форму и отполировать. Но что значат слова миссис Дельвеккио-Шварц? В них определенно есть смысл, только вот какой?
– Все зависит от того, что станет с Шаром, – повторила я.
– Верно. – Вид у хозяйки по-прежнему был загадочным.
Я попробовала выведать, в чем дело, пойдя окольным путем:
– Интересно, кому первому пришло в голову делать шары из горного хрусталя и высматривать в них будущее?
– Не только будущее – иногда и прошлое. Не знаю… Шары считались древним изобретением еще в те времена, когда Мерлин был мальчишкой, – не попалась на удочку миссис Дельвеккио-Шварц.
Я ушла от нее пораньше, чтобы не опоздать к приезду мистера Форсайта, но не все в моей жизни можно было изменить только потому, что появился он. Ко мне в гости на свои законные два часа пришла Фло, и мне было все равно, понравится это мистеру Форсайту или нет. Поначалу миссис Дельвеккио-Шварц колебалась, но я настояла на своем. Гарольд составил компанию хозяйке дома, а ангеленок спустился ко мне.
С Гарольдом я опять встретилась в темноте. Он ждал. Его глаза пылали ненавистью. Не обращая на него внимания, я начала спускаться по лестнице.
– Шлюха! – прошипел он. – Шлюха!
Мистер Форсайт был точен. К его приходу я сидела на полу рядом с Фло и вместе с ней играла мелками, потому что от других занятий она отказывалась. Я привезла из Бронте свои старые игрушки – куклу с целым гардеробом, трехколесный велосипед, кубики с буквами. Но Фло на них даже не взглянула. Она не расставалась с мелками.
– Открыто! – крикнула я.
Первое, что увидел ошарашенный гость, была его подружка, сидящая на тряпичном коврике и играющая с четырехлетним ребенком. Мистер Форсайт так старательно делал невозмутимое лицо, что я не выдержала и расхохоталась.
– Нет, это не мой ребенок, – объяснила я, встала, обняла его, притянула к себе и коснулась губами и носом белоснежной пряди волос на виске. От него приятно пахло дорогим мылом, он не портил волосы бриолином. Я взяла его за руку и подвела к Фло, которая бесстрашно взглянула на гостя и сразу улыбнулась. – Это Фло, дочка нашей домовладелицы. Я присматриваю за ней каждое воскресенье, с четырех до шести, так что, если ты торопишься, нам придется ограничиться разговорами.
Он присел на корточки, погладил Фло по голове и улыбнулся ей:
– Привет, Фло!
Ортопеды умеют ладить с детьми, которых много среди их пациентов, но, несмотря на все старания, мистеру Форсайту так и не удалось разговорить Фло.
– Она ведет себя будто немая, – объяснила я, – хотя мать утверждает, что она говорит. Ты, конечно, не поверишь, но мы с подругой считаем, что Фло с матерью общаются без слов, как телепаты.
Он и вправду не поверил, чего и следовало ожидать, – ведь он врач. Врачи недоверчивы, особенно когда речь заходит о телепатии и экстрасенсорике. В этом можно убедить разве что психиатра и, пожалуй, врача с азиатскими корнями.
Сегодня Гарольд отстрелялся в рекордные сроки: Фло не пробыла у меня и получаса, когда в открытую дверь торопливо вошла миссис Дельвеккио-Шварц.
– А, вот ты где, ангеленок! – неестественным голосом воскликнула она, будто уже обыскала весь Дом в поисках пропажи. Внезапно она замерла, точно плохая актриса, и притворилась, будто только сейчас заметила в комнате мужчину. – О-о, сам Король Пентаклей! – взревела она и схватила ошеломленную Фло. – Идем, ангеленок, не будем мешать. Оставим их наедине, хе-хе.
Взглядом я дала ей понять, что менее правдоподобной комедии еще не видывала, и произнесла:
– Миссис Дельвеккио-Шварц, это доктор Дункан Форсайт, один из моих начальников из больницы. Сэр, это мать Фло и домовладелица.
Старая калоша изобразила реверанс.
– Счастлива познакомиться с вами, сэр. – С Фло под мышкой она широкими шагами покинула комнату, не переставая посмеиваться.
– Боже мой! – Мистер Форсайт уставился на меня. – Фло ее родная дочь?
– Миссис Дельвеккио-Шварц говорит, что родная, и я ей верю.
– Наверное, малышка родилась уже в период менопаузы.
– Ее мать говорила, что до самых родов даже не знала, что беременна.
После этого нам целый час было не до слов. Ах, какой мужчина! Мы будто созданы друг для друга.
– Перестань называть меня мистером Форсайтом и сэром, – попросил он первым делом, когда отдышался. – Меня зовут Дункан, ты это знаешь. Я хочу слышать, как ты зовешь меня по имени, Харриет.
– Дункан, – сказала я и повторила: – Дункан, Дункан, Дункан.
Мы опять надолго умолкли, а потом я подогрела тушеную баранину, которую приготовила еще утром, и сварила к ней картофель. Он ел, словно изголодался.
– Тебя не смущает то, что я женат? – спросил он, подбирая соус кусочком хлеба.
– Нет, Дункан. Вчера я поняла, что ты сначала все обдумал и только потом приехал ко мне. Если ты считаешь, что твой брак ни при чем, значит, он и меня не смущает.
Но разумеется, он не мог не думать о том, что женат, и пустился в объяснения – более подробные, чем мне хотелось бы. Как тяготило его чувство вины! Он винил себя в том, что его тянуло ко мне; его жена была бесчувственной ледышкой и воспринимала его как живой кошелек. Так относятся к врачам многие женщины, которые выходят за них замуж. Слушая разговоры Крис и нашей медсестры, я уже знала, что мистер Форсайт женат на их однокурснице – самой хорошенькой и веселой медсестре выпуска. В те времена сам Дункан был наиболее видным и симпатичным холостым ординатором Королевской больницы. Вдобавок ко всему его семья до неприличия богата. Старая финансовая аристократия, как выразилась медсестра с затаенной завистью в голосе. Это звучит внушительно в стране, которая сама еще очень молода, но вряд ли австралийские представления об аристократии совпадают с английскими.
Первые несколько лет Дункан и Кэти были счастливы, он приобретал известность как специалист, а она родила двух мальчиков. Марку тринадцать лет, Джеффри одиннадцать. Дункан нежно любит их, но почти не видит: мотается на своем «ягуаре» от пациента к пациенту, пропадает в операционных, консультационных центрах, палатах, принимает амбулаторных больных. У меня на языке уже вертелся вопрос, какого черта они поселились в Северном предместье, если все больницы находятся на противоположном конце Сиднея, – это же неудобно для всех. В больнице Винни почти все штатные врачи – католики или евреи, которые благоразумно селятся в Восточном предместье.
Но я ничего не сказала – сообразила, что ответ Дункана не будет иметь никакого отношения к действительности. А действительность такова: женам наших врачей нравится жить не где-нибудь, а в Северном предместье. Они вьют гнездышки между Линдфилдом и Варунгой, где можно без опасений кататься по пустым шоссе на симпатичных британских автомобильчиках, собираться, чтобы поиграть в бридж и вист, заседать в дамских комитетах, играть в теннис. Их дети посещают шикарные частные школы в том же районе, где сохранились большие участки настоящего леса. Северное предместье – идиллическое место обитания богатых жен.
Во всяком случае, Кэти Форсайт представлялась мне избалованной стервой, хотя Дункан решительно защищал ее и считал виноватым в измене только себя. И подсознательно взваливал часть вины на меня.
– Ты ведьма, милая моя, – сказал он, взяв меня за руку. – Ты меня околдовала.
Ну и что тут скажешь? Я промолчала.
Он поднес мою ладонь к губам и поцеловал.
– Ты не представляешь, каково это – слишком преуспевать, – продолжал он, – но я тебе объясню. Близкие не в состоянии понять, что ты любишь не деньги, а работу как таковую. Создается впечатление, будто ты принадлежишь всем, но только не себе. Даже на работе, которая в том и заключается, чтобы дарить людям радость, приходится постоянно следить за тем, как бы не всколыхнуть затхлый больничный пруд. Мой дядя – председатель правления больницы, и это долгие годы здорово мешало мне. Мне вполне хватало должности младшего врача: время оставалось и для научной работы, и для пациентов. Но с тех пор, как я стал старшим врачом отделения, мне приходится часами торчать на собраниях и совещаниях. Больничная политика ничем не лучше любой другой.