Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Настроение Ожье слегка поднялось, когда судно затормозило, готовясь пристать. Впереди виднелась база Бюро древностей: шесть соосных орбитальных колес, вращающихся в разные стороны. Археолог не сомневалась: новости о ее открытии уже просочились и распространились по обычным дипломатическим каналам и скоро начнется давление, просьбы и пожелания опубликовать как можно скорее предварительное описание находки. Ей повезет, если в следующие сутки удастся хоть немного поспать. Однако такую работу она любила: утомляющую, но одновременно возбуждающую, по завершении оставляющую ее изнуренной, но счастливой. Это будет началом долгого процесса детального изучения, проверки на прочность предварительных догадок и гипотез.
Эскадра шаттлов причалила к первому «колесу», пришвартовалась в обширном доке с низкой гравитацией, заполненном судами и оборудованием. Ожье поморщилась и встревожилась: среди них затесался корабль прогров – вызывающе элегантный, длинный, тонкий, будто разогнавшийся кальмар; напоминающий морскую тварь еще и влажным поблескиванием. На кобальтово-голубой наружной оболочке мерцали приборы и маркировка. Окруженный надежными, но старомодными и неуклюжими судами ретров, корабль прогров выглядел оскорбительно футуристически. Хотя он и был намного совершенней их.
Ожье не могла понять, отчего вид корабля встревожил ее. Прогры нечасто бывали в Заросли, особенно в последние месяцы, когда заметно обострились отношения ретров с Полисами. Но их посещения не прекратились, и когда дело касалось дипломатических визитов, обычно ради эффективности пользовались кораблями прогров.
Но их судно в Бюро древностей? Вот уж странная новость!
Ожье усилием воли прогнала тревогу, сосредоточилась на предстоящих делах. Пока вездеход и суда подвергали агрессивной стерилизации, выскребали всевозможную грязь, подцепленную в Париже, Ожье рыскала по вездеходу, разыскивала ручку и журнал со стандартными формами Бюро. Затем села писать отчет о случившемся на раскопках. Как всегда, было важно провести черту между дерзким и неразумным пренебрежением правилами и профессиональным пониманием того, что правила допускают некоторую гибкость.
К концу стерилизации Ожье почти закончила отчет. К вездеходу присоединили шлюз, загорелся зеленый огонь, оповещая: «Высаживаться безопасно». Спасательная команда выбралась наружу первой, торопясь выпить с друзьями и рассказать о приключениях.
– Пойдем! – позвала археолог, махая рукой девочке.
– После вас, – ответила та.
Ее голос прозвучал как-то странно, но Ожье не придала значения – это наверняка сказывается усталость, нервозность и тревога при виде корабля прогров. Ожье подтянулась к шлюзу и, двигаясь с привычной сноровкой, поплыла по трубе перехода.
В дальнем конце ее ждала пара чиновников в полосатых серых костюмах. Ожье узнала одного: Карлос Да Силва, менеджер высокого уровня. Да Силва был мелкий, с гладким ангельским личиком, с шевелюрой, всегда безукоризненно расчесанной и закрепленной ароматическими маслами. Ожье приходилось встречаться с ним, обсуждая бюджет и мелкие нарушения формальных процедур.
Чиновник демонстративно разделил девочку и Ожье.
– Вам туда! – указал он.
– Мне нужно позаботиться о Кассандре, – возразила археолог.
Легким толчком Да Силва направил ее в небольшой вестибюль. За спиной немедленно закрылась и замкнулась дверь, оставив Ожье наедине с обитыми мягким материалом стенами. Археолог стучала, но никто не явился с объяснениями или без них. Она углубилась в злобу, повторяя и оттачивая фразы, которые скажет, когда ее освободят. Ничего подобного раньше не случалось, хотя бывали задержки из-за сбоев стерилизационных процедур. Но раньше власти всегда своевременно сообщали о причинах.
Еще полчаса, и дверь приоткрылась. В щель просунул благоухающую голову Да Силва и сообщил:
– Пора. Вас ждут.
– Кто ждет, черт возьми?! – Она заставила себя дерзко рассмеяться. – Вы разве не понимаете: меня ждет работа!
– Работе придется потерпеть.
Насупившись, она вышла следом за Да Силвой. От него пахло лавандой и корицей.
– Нужно забрать газету и пленки, чтобы я могла документировать открытие. Большое открытие – тысячи людей с нетерпением ждут, что́ им поведает эта находка. Они уже, наверное, недоумевают, почему я не выпустила предварительного описания.
– Боюсь, пленки вы сейчас получить не сможете. Их уже отослали для обработки в безопасной обстановке.
– О чем вы? Это же мои данные!
– Это больше не данные. Улики в расследовании преступления. Мальчик умер.
Ожье словно ударили под дых.
– Нет! – воскликнула она, будто отрицание могло что-то изменить.
– Боюсь, это правда.
– Что случилось? – растерянно спросила она.
– Порвался скафандр, и до ребенка добрались фурии.
Ожье вспомнила жалобы Себастиана на головную боль. Наверное, тогда крохотные машины ворвались в его мозг, множась и разрушая все вокруг.
Ей стало дурно.
– Но мы же проверили по детектору фурий! Он показал ноль!
– Ваши детекторы слишком грубы, чтобы обнаружить новейший микроскопический штамм. Вы бы знали об этом, если бы дали себе труд ознакомиться с последними выпусками технических бюллетеней. Следовало учесть возможность эволюции фурий до экспедиции.
– Но как же он мог умереть?!
– Это случилось при подъеме. – Да Силва посмотрел на Ожье с сомнением, прикидывая, сколько ему позволено сказать. – Полная гибель мозга.
– О боже! – Она глубоко вздохнула, стараясь удержать себя в руках. – Кто-нибудь сообщил…
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Затылок пощекотало ветерком – Кюстин открыл двустворчатые двери, ведущие на балкон. В комнату незваным грубым гостем ворвался городской шум. Флойд инстинктивно потянулся к ручке настройки, чтобы погнать стрелку на освещенной полосе с длинами волн и названиями станций. Он знал все станции, еще передававшие музыку, которую Флойд с Кюстином любили слушать – и играть. Таких с каждым годом оставалось все меньше. А в последнее время, кажется, меньше с каждым месяцем.
Флойд оставил стрелку там, где ее расположила Сьюзен. Увеличил громкость. Ничего, только треск помех.
– Не настроено, – сообщил он. – Или станция больше не вещает на этой волне.
Он вынул блокнот, раскрыл на первой чистой странице и записал длину волны. Затем погонял стрелку по всей длине шкалы. Приемник трещал и шипел, но не выдавал ничего осмысленного.
– Что-нибудь обнаружили? – спросил Бланшар.
– Наверное, радио испорчено. Иначе что-нибудь звучало бы.
– Перед тем как мадемуазель Уайт заняла эту комнату, приемник работал безукоризненно.
– Может, он и продолжал работать так же, пока она была здесь. Но теперь он испорчен – конечно, если все передатчики Франции не вырубились разом. – Флойд вернул стрелку приблизительно в то же положение, в каком ее нашел, затем отключил прибор. – Впрочем, не важно. Я всего лишь надеялся узнать побольше о характере Сьюзен, выяснив, что она слушала по радио.
Кюстин вернулся с балкона, затворил за собой створки. Затем указал на середину своего живота:
– Досюда. Совершенно безопасные перила. Месье, какого она была роста?
– Приблизительно вашего.
– Значит, в принципе могла споткнуться и выпасть, если бы уж очень не повезло. Но она бы ни за что не выпала, просто опершись на перила.
– Что и опровергает версию о случайном падении, – заключил хозяин дома. – Подумайте теперь над тем, что ее столкнули.
– Или она выпрыгнула сама, – заметил Флойд, громко захлопнув блокнот. – Пожалуй, здесь мы закончили. Вы же оставите пока эту квартиру нетронутой?
– Конечно, до окончательного результата расследования, – заверил Бланшар.
Флойд хлопнул Кюстина по спине:
– Давай поговорим с жильцами, может, они расскажут что-нибудь полезное.
Кюстин поднял жестяную коробку, которую Флойд оставил рядом с приемником.
– Скажите, когда Сьюзен погибла, дверь в квартиру была не заперта? – спросил Кюстин у старика.
– Да, открыта.
– Значит, девушку и в самом деле могли убить.
– Или она оставила дверь незапертой, потому что захотела оставить ее незапертой, – заметил Флойд. – Это ничего не доказывает. А входная дверь?
– Была заперта. Но там замок защелкивается. Уходя, убийца мог просто захлопнуть ее. Ключа не нужно.
– В комнате пропало что-нибудь?
– Если бы я заметил, сказал бы.
Кюстин постучал по коробке:
– Может, они искали это, а оно уже было у месье Бланшара.
– Что-нибудь из содержимого выглядит сто́ящим убийства? – спросил Флойд.
– Нет. Но когда я работал на Набережной, видел, как убивали за буханку хлеба.
– Я позвоню завтра, если мы обнаружим что-нибудь стоящее внимания. Если не обнаружим – позвоню, когда наметится хоть какой-то прогресс.
– Я хотел бы общаться с вами каждый день, вне зависимости от того, найдете вы что-нибудь или нет.
– Как вам угодно. – Флойд пожал плечами.
– Звоните мне вечером. В конце каждой недели я буду ждать машинописный отчет с перечнем расходов.
– Вижу, вы серьезно взялись за дело.
– Здесь произошло страшное преступление, – сказал Бланшар. – Я это чувствую. Мадемуазель Уайт жила одиноко, вдали от дома и чего-то боялась. Кто-то пришел и убил ее. Это нехорошо. Неправильно.
– Я понимаю, – поддакнул Флойд.
Когда подошли к двери, старик встрепенулся:
– Да, кое-что забыл упомянуть. Может, оно и не важно. В комнате мадемуазель Уайт была электрическая пишущая машинка. – Бланшар положил руку на деревянный футляр, стоящий на кривоногом столике. – Немецкая, кажется, фирмы «Хаймсоф унд Райнке». Очень тяжелая. Ее доставили сюда в этом ящике.
– Странновато для туристического багажа, – заметил Флойд.
– Я поинтересовался, и она ответила, что должна практиковаться в слепом печатании, иначе потеряет скорость к возвращению домой.
– Вы правильно сделали, что сказали мне. Наверное, это в самом деле не важно, но кто знает? Даже сущие на первый взгляд мелочи помогают иногда.
– Может, нам взглянуть на эту машинку? – осведомился Кюстин.
– В том-то и дело, что взглянуть нельзя. Ее больше нет. Машинку нашли разбившейся вдребезги рядом с мадемуазель Уайт.
Глава 4
– Привет, Верити, – сказал бывший муж. – Ты уж извини за визит, но наши общие друзья начали сомневаться, жива ли ты.
Питер Ожье был загорелым и мускулистым, словно только что вернулся из долгого приятного отпуска, а не из утомительной дипломатической поездки по Федерации Полисов. Носил он очень дорогой оливково-зеленый костюм, к нему красный шелковый шейный платок и со вкусом исполненный золотой нагрудный значок Дипломатического корпуса. Внимательные глаза Питера сверкали, будто ограненные изумруды. Казалось, в них застыло легкое удивление и насмешка надо всем и всеми вокруг.
– Конечно я жива, – раздраженно ответила Ожье. – Но знаешь, это называется домашним арестом. Трудновато социализироваться.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. Почему не отвечаешь на звонки и письма? – Питер указал на кучу цилиндров в приемном лотке пневматической почты.
– Я пытаюсь собраться с мыслями.
– Нельзя и дальше оставаться в подобном состоянии. Там, куда тебя призовут, надо быть сильной, а не хнычущей развалиной. Я слышал, что предварительные слушания будут уже сегодня, до полудня.