На суде Кларетт хамила и называла прокурора белой свиньей, источником зла на земле, тупым хонником, обманом захватившим власть над миром, и обещала ему, что власть скоро отберут у него, и так далее. В ее досье значилась предыдущая судимость за грабеж, кражу, порчу имущества, и отдельно фигурировала проституция. Ее обвинили в соучастии и дали пятнадцать лет без возможности выпуска на поруки.
Прошло два месяца. В тутумник, где сидела Кларетт, приехала делегация из восьми человек официального вида, с удостоверениями, в левом верхнем углу которых значилась темно-синяя латинская буква P . Несмотря на то, что прошли они прямо в кабинет начальника тутумника, все штрихетки каким-то образом сразу узнали об их прибытии.
Соседки Кларетт по камере засуетились.
– В чем дело? – спросила Кларетт.
Ей объяснили. Оказалось, грувели эти – из концерна под названием Пейлоуд, работают на космическую программу, ту самую, которая посылает репьев и репейниц с длинными сроками на Ганимед.
Кларетт слышала, что существуют космические программы, но что такое Ганимед – представляла себе очень смутно. Может, это такая звезда или галактика, или еще что-нибудь. Что такое галактика она тоже не знала.
– Там люди долго не живут, сразу дохнут, – объясняли сокамерницы. – Ну, может хонники живут дольше, у них кожа лунная, а нам там сразу белагра.
Зазвонил полуденный сигнал, и весь тутумник, поколыхивая бедрами и потрясая грудями под хлопковыми комбинезонами, вышел из камер и направился развязным шагом в кафетерий, нарочито по привычке шаркая кедами.
– Они там наверняка засели, – говорила одна из сокамерниц. – Будут отбирать. Понимаешь, что я тебе говорю? Сперва, наверное, привезут куда-нибудь, помурыжат, может пару раз выебут, а потом отправят на Ганимед, подыхать. Поняла?
– А почему там … подыхают? – спросила Кларетт.
– Где?
– Ну … на Ганимеде?
– А там везде космические лучи, стреляют все время, очень опасные. Просветит тебя таким лучом пару раз – и белагра. Да, ага? Хонникам лучше, но не думаю, что хонников или хонниц туда вообще посылают, им везде привилегии.
– А кто стреляет этими лучами?
– А я откуда знаю. Может, там инопланетяне какие-нибудь базу себе построили. Понимаешь? Может, туда людей на откуп этим инопланетянам возят. Понятно? Типа, скармливают. Никто из штрихов толком не знает, почему люди дохнут. Нам не скажут! Чего со штрихетками церемониться! Поняла?
– А по каким признакам отбирают? – спросила Кларетт. – Кандидаток?
– Не знаю. Но вот увидишь – как придем в кафетерий, так половина штрихеток будет либо притворяться немощными и увечными, либо косить под ебнутых. Поняла?
Кларетт решила, что будет действовать по обстоятельствам. Никаких незнакомых людей в кафетерии видно не было – но вдруг они маскируются, или следят через скрытые камеры? Обычным шагом, пошаркивая, не привлекая внимания, она отделилась от своих, смешалась с остальными, прошла вдоль стены, и, чуть приподнявшись на носках, втерлась в закуток, где торчали коммуникационные трубы. Одна из труб, с горячей водой, обожгла Кларетт щеку, но она даже не выругалась. Она просто постоит здесь, пока все не уйдут, а потом пойдет себе в камеру. Пропущенная кормежка – не такая уж большая плата за уверенность, что тебя не отправят к беларговым матерям под обстрел каких-то безумных разозлившихся инопланетян.
Загремели ложки, застучали тарелки, штрихетки заговорили, возбужденно обсуждая прибытие подонков из Пейлоуда. О деятельности Пейлоуда все они в той или иной степени оказались осведомлены. Кларетт было плохо слышно, а делать ей оказалось совершенно нечего, и тогда она стала вспоминать что-то из прошлого – детство, родителей, мужчин, приключения. Слегка удивилась тому, что когда-то очень интересовалась футболом, совершенно, вроде бы, дурацкой, бессмысленной игрой. Вспомнила, как муж учил ее стрелять.
Внезапно ее осенила интересная мысль. Вот этот ее поступок – то, что она решила спрятаться – не является ли самым первым сознательным ее поступком, который она произвела самостоятельно, без постороннего влияния? С чего бы это?
Наверное я повзрослела, подумала она. Двадцать два года – взрослый возраст. Ну и помимо этого я совершенно не хочу подохнуть на … как? … на Ганимеде. Это, наверное, хонники придумали – нас туда посылать. Бездушные свиньи. Ну, ничего, придет день и час … наверное … А еще я скучаю по юноше-мулату, мне он больше всех нравился. Где он сейчас? Что с ним сейчас? То, что отец его мне мозги пудрил про передоз – это, конечно же, грузди – вовсе он не наркоман. Интересно, на что он действительно истратил двадцать тысяч.
***
– Это весь список? – сурово спросил один из представителей Пейлоуда, мужчина солидного вида с бычьей шеей и бритой головой.
– Весь, – кивнул начальник тутумника.
Представитель обернулся к своим.
– Росси, вроде бы нам обещали больше. А?
Росси, тощий, длинный хонник с унылым скучающим взглядом, пожал плечами.
– Также, мне говорили, что именно в вашей тюрме содержится Ридси.
Начальник поднял голову. Имя, вернее, кличка, была ему знакома.
– Ридси была, – сказал он.
– Была? И что же?
– Ее перевели в другое место.
– Какое именно?
– Не знаю, но могу узнать.
– Ну, хорошо, – сказал бычешеий. – Ну и рожи у них … Хорошо, берем вот эту … эту, эту … эту … эту … и эту. И хватит.
Начальник тутумника кивнул. Оформление документов заняло около получаса, и все участники, как это часто бывает в жаркую погоду при оформлении документов, слегка осоловели, и глаза их подернулись поволокой.
Несколько охранников сбегали в кафетерий и привели отобранных женщин. Им надели наручники и вывели наружу, и погрузили их в фургон, но не гепардовский, а новый, обтекаемый, сверкающий, светлых тонов и элегантных форм, с большой буквой Pна обоих бортах. В этот же фургон забрались восемь охранников в формах с той же буквой на рукавах, с автоматами. Представители в штатском сели в двa легковыx вуатюрa.
– А ну, подожди, – сказал бычешеий.
Шофер, собравшийся было ехать, вернул переключатель скорости в нейтральное положение. Бычешеий достал планшет и некоторое время что-то проверял.
– Забыл! Ах ты … Семь, а не шесть. Из этой тюрьмы особый набор. Из-за Ридси. Но ее здесь нет. Белагра, с этой жарой я скоро перестану вообще что-нибудь соображать. Парит и парит, а дождя нет. Росси, возьми троих охранников и приведи какую-нибудь, все равно какую. Нет, я с тобой не пойду, мне здесь лучше, здесь кондиционер работает. Не смотри на меня так, ты моложе и выносливее. Иди, иди.
Росси с тремя охранниками вернулся в кабинет начальника тутумника.
– Ну, знаете! – сказал начальник.
– Я и сам не рад, – ответил Росси. – Честно. Где списки?
– Уничтожены, как велено.
– Печатайте новые.
– Система стопорит.
– Ну не могу же я у вас тут целый день торчать! – возмутился Росси и отошел к двери, где тень была гуще, а из коридора поддувал ветерок, хоть и теплый. – Грузди … Полная белагра…
Какая-то тень в коридоре привлекла внимание Росси. Он высунулся и увидел Кларетт, идущую по коридору от кафетерия спокойным шагом.
– Эй, красавица! – позвал Росси.
Кларетт остановилась как вкопанная и уставилась на него, не зная, что предпринять.
– Иди сюда! Сюда, сюда! Не бойся!
Один из охранников тоже выглянул в коридор.
– Да иди же! – приказным тоном сказал Росси, и Кларетт послушалась.
Она вошла в кабинет. Росси положил ей руку на плечо.
– Вот эту возьму, – сказал он начальнику тутумника. – Черт с ней, с системой вашей, пишите от руки, вон форма лежит.
– Э … – сказал начальник тутумника, рассматривая Кларетт и явно сомневаясь.
– Что? – спросил Росси.
– Да ведь дылда она, вон какая, – сказал начальник. – Вам такие, вроде бы, не очень подходят?
– Да ее все равно отчислят и вернут к вам, – Росси махнул рукой. – Она вообще лишняя, просто галочку поставить. Вместо Ридси.
– Отчислят?
– А может и не отчислят. А может натренируют, научат премудростям, и будет она бороздить пространство, как какая-нибудь отважаная амазонка-первооткрывательница, – с раздражением сказал Росси. – Вам-то какое дело? Пишите, я спешу.
Кларетт некоторое время смотрела, как начальник пишет, охранники скучают, а Росси вытирает лоб, оправляет пиджак, и снова вытирает лоб. Чуть придвинувшись к Росси, она стала смотреть ему в профиль настойчиво, пока он не повернул к ней голову.
– А там очень опасно? – спросила она осторожно.
Росси покривился и пожал плечами.
– Да нет, совсем нет, – ответил Росси. – Ну, может, еда непривычная, помучаешься животом пару дней.
***
Выйдя из фургона, Кларетт старательно прочла надпись над входом в двухэтажный бетонный хутень. «Во Имя Благополучия Человечества». Никаких ассоциаций надпись эта у нее не вызвала.
Рассказ второй. Кейп Амити
Стихии, ворчавшие всю неделю, окончательно рассердились и забуянили с большим размахом. Волны перехлестывали через гранитный парапет набережной, ливень без перерывов лупил по зданиям, мостовым, и редким прохожим, порывы ветра следовали один за другим, раскачивая и грозя свалить опознавательный знак с жирной готической Pна главной магистрали. С корнем вырвало несколько деревьев в сквере. Такой погоды ни сам Кейп Амити, ни окрестности, ни вообще регион, не помнили. При этом влага, падавшая на городок, вовсе не казалась тропической. Tемпература от часа к часу падала все ниже.
Подача электричества с местной станции прекратилась. Немногочисленные жители, в основном обслуживающий персонал, попрятались в своих барачного типа хутенях. Центр Подготовки компании Пейлоуд – двухэтажный бетонный пареллелепипед – включил аварийные генераторы в подвале.
По гладко асфальтированной трассе к центру подошли на небольшой но уверенной скорости один за другим четыре автобуса с красно-белыми эмблемами, и заехали под широкий навес, поддерживаемый цементными колоннами. Под навесом зажглись прожекторы. Из первого и последнего автобуса вышли вооруженные автоматами люди в водонепроницаемых комбинезонах. К ним присоединились вооруженные люди из здания, в прозрачных водозащитных плащах.
Через двери второго и третьего автобуса по одному стали выходить мужчины и женщины в одноцветного покроя одежде, в наручниках.
Внутри Центра везде горели яркие неприятные лампы. Строгая функциональность помещений не удручила гостей – люди привычные. Сорок мужчин и женщин отправились в кафетерий под охраной. Их покормили и распределили по комнатам с решетками на окнах. На следующий день в семь часов утра их собрали в конференц-зале на верхнем уровне. Охрана встала по углам с автоматами наперевес. В зал вошел небольшого роста лысый человек с брюшком, небрежно одетый. Одной рукой он оперся о стол, стоящий по центру у одной из стен, а другой выволок из стояка, привинченного к столу, бревнообразный микрофон.
– Доброе утро, – сказал человек, и голос его, унылый и неубедительный, зазвучал в динамиках. – Меня зовут господин Дуэйн. В следующие три недели я – ваш бог. То, что я говорю – закон. Малейшее нарушение ведет к наказанию и отчислению.