– А может, нам расширить штат и приставить к каждому по паре личных воспитателей… нет, лучше сказать, надзирателей! Интересно, выдержит такую нагрузку школьный бюджет?
– «Свести свободу к минимуму» – каково, а? Между прочим, у нас престижная школа, а не исправительное заведение для малолетних!
– Да-а! Вы, мистер Веттели, стратег, ничего не скажешь! Если в нашей армии все офицеры такие – не удивительно, что мы проиграли войну в песках! – ага, значит, всё-таки проиграли. Ну, хоть какая-то ясность.
В общем-то, коллеги напрасно упражнялись в остроумии – Веттели их выпады нисколько не задевали, он, как всегда отстранённо, наблюдал за развитием событий – и только. Но Эмили, кажется, была расстроена, а профессора Инджерсолла последний пассаж так задел за живое, что на скулах заиграли желваки, а по щекам пошли красные пятна. Ещё ни разу Веттели не видел его таким рассерженным.
– Господа, да что с вами? Опомнитесь, всему есть предел! Капитан Веттели попал на службу в колонии, когда ему и семнадцати не минуло…добрые боги, да он был младше нашего бедного Мидоуза! Из целого эрчестерского выпуска, ушедшего на войну младшими офицерами, он единственный остался в живых. И вам хватает совести пенять этим несчастным мальчикам за проигранную войну?
– Но я же совсем не это имел в виду, я никого не винил, – принялся запальчиво оправдываться Уилберфорс Дампти. – И вообще, знаете ли, когда все погибают, а один остаётся жив, невольно напрашивается вопрос…
– Да как вы можете? – взорвалась Эмили. – Кто дал вам право…
– Так, знаете что? – это встала со своего места ведьма Агата. – Профессор, вы не станете возражать, если мы с мистером Веттели и мисс Фессенден покинем почтеннейшее собрание? Боюсь, оно послужит очень дурным примером для наших молодых коллег.
– Разрешите и мне к вам присоединиться, леди? – поклонился ей доктор Саргасс. – А то здесь стало как-то… не свежо.
– Вы правы, профессор Брэннстоун, – в голосе директора Инджерсолла звучал металл. – Это собрание пора прервать. Мы слишком далеко уклонились от основной темы. Жаль, что в час тяжелых испытаний в нашем обществе нет должного единства. Кажется, моё прежнее представление о нём было слишком идеализированным. Не смею вас дольше не задерживать, господа!
Это было так трогательно, так мило с их стороны, что они решили за него вступиться. Но лучше бы всё пошло иначе. Лучше бы совещание продолжилось, и какое-нибудь практическое решение было бы принято. А уж нападки коллег он бы как-нибудь пережил, не рассыпался бы. В конце концов, это всего лишь слова. В отличие от колющих предметов в руках неизвестного убийцы.
– С-скотина! – оказавшись в коридоре, в сердцах выдохнула Эмили.
– Кто? – полюбопытствовал Веттели.
– Да этот! Историк! Хампти-Дампти! И как ты это вытерпел? Я бы на твоём месте, наверное, дала бы ему в морду… в смысле, ударила бы по лицу, – поправилась она, вспомнив родительские наставления о том, как должна себя вести молодая леди, а как, наоборот, не должна.
Веттели улыбнулся – ему нравилось, когда Эмили вела себя не совсем как леди, это придавало ей очарования – и посоветовал:
– Не обращай на него внимания. Он смешной, пусть болтает, что хочет.
– И тебе даже не обидно? – не поверила Эмили. – Ведь он тебя бог знает в чём обвинил!
– Нисколько. Это же Хампти-Дампти, такой уж он есть, прекрасный в своём безобразии. Если бы он стал вести себя иначе, то был бы уже не самим собой, а кем-то другим, А мне нравится именно этот, понимаешь? – немного путано объяснил Веттели.
– Не совсем, – честно призналась она. – Я поняла так, что ты питаешь странную симпатию к безобразным типам. Тебе нравится Дампти с его ужасными манерами, Харрис с авокадо, Гаффин с мнимыми болезнями, инспектор Поттинджер с…
– А-а-а! Нет!!! – протестующе завопил Веттели, напугав пробегавшую мимо прислугу. – Поттинджер мне совсем не нравится! Я его просто не выношу!
– Вот этого я и не понимаю! – обрадовалась Эмили. – Какая разница между ним и тем же Дампти, к примеру. По-моему, они одинаковые невежи.
– Нет! Совсем не одинаковые! – для Веттели разница была очевидной и несомненной. – Один принадлежит Гринторпу, другой – нет.
– Во-он оно что! – протянула Эмили понимающе. – Тебе нравится не конкретно Дампти, а Гринторп во всех его проявлениях. Ладно. А убийца – как быть с ним? Ведь он, скорее всего, тоже принадлежит Гринторпу?
– Он не принадлежит Гринторпу, он его разрушает. Ставит под угрозу его существование. Так что покрывать убийцу из симпатии ко всему безобразному я не стану, если ты это имеешь в виду, – рассмеялся Веттели.
– Уже легче, – хихикнула Эмили в ответ, и вдруг подступила свирепо: – А ну-ка, Норберт Реджинальд Веттели, немедленно признавайся!
– В чём? В убийстве? – удивился тот.
– Хуже! Признавайся, если бы я не принадлежала твоему любимому Гринторпу, ты бы в мою сторону и не посмотрел, да?
– Эмили Джейн Фессенден! Даже если бы ты принадлежала не Гринторпу, а самой гадкой, грязной, вонючей и жаркой деревне Такхемета, и ходила закутанная в тряпки с ног до головы, так что на волю выглядывал бы один лишь кончик носа, и целыми днями толкла в ступе зерно, я всё равно только на тебя и смотрел бы всю свою жизнь! Клянусь! – на одном дыхании выпалил Веттели.
Несколько секунд Эмили Джейн Фессенден эту информацию переваривала, потом изрекла с чувством:
– Да! Вот это комплимент! Не каждой леди доведётся подобное услышать!
Чем ближе к ночи, тем тревожнее становилось на душе. Не радовали синие гринторпские сумерки, расцвеченные вдали уютными огоньками деревенских окон, не радовал вечер, в кои-то веки свободный от тетрадей, конспектов, планов и прочей учительской премудрости, и даже ужин показался почти безвкусным, проглотился как-то незаметно, хотя все очень хвалили ростбиф.
Но Веттели было не до ростбифа и прочих житейских удовольствий, потому что из головы не шёл капрал Барлоу, так некстати вспомнившийся днём. Точнее, рядовой Барлоу: как лежит он навзничь в коридоре казармы, а из окровавленной глазницы торчит рукоять ножа… Спроста ли такое совпадение? И совпадение ли это вообще? Что сталось с негодяем после смерти, учитывая, какую жизнь он вёл? Обратился полковник Кобёрн в управление магической безопасности, или пренебрёг советом мальчишки-капитана? Не шляется ли мятежный дух разжалованного капрала средь живых? Не задумал ли отомстить своему убийце?
От таких мыслей становилось жутковато: с живыми Веттели умел воевать лучше, чем с мёртвыми. Конечно, есть управа и на них – не в том суть. Не давала покоя тягостная мысль: если дух Барлоу притащился в Гринторп по его следу, если именно он привёл за собой в школу проклятого мертвеца – значит, в том, что двое погибли, а третий стал невольным убийцей, есть доля и его вины? Что там бормотал бедный Гаффин?«Беды в Гринторпе начались с вашим появлением, до этого у нас не случалось никаких преступлений». Верно. Не случалось.
Сколько-то месяцев назад, ещё в Баргейте ему случайно попалась в руки газета. Их, вернувшихся с фронтов солдат, кто-то из журналистов назвал «поколением, опустошённым войной». Тогда эта фраза показалась ему очень меткой: действительно, на душе было пусто, как в старой дырявой бочке – ни боли, ни радости, ни стремлений, ни надежд… Но теперь он начал подозревать худшее: не опустошённое –отравленное! Война настолько въелась в их души и тела, что они стали частью её самой. Война приходит туда, куда приходят они. Как зачумлённый разносит по свету заразу, так они разносят беду. И значит, им не место среди людей, значит, нужно бежать без оглядки от тех, кто дорог их сердцу. Надеждам на новую, мирную жизнь сбыться не суждено. Так может, им лучшесовсем не жить?
Вот и попробуй, засни с такими мыслями!
Веттели промучился до пяти утра, потом всё-таки заснул, да так крепко, что не расслышал звонка и проспал. В результате, завтрак пропустил, на первый урок чуть не опоздал, стопу проверенных тетрадей забыл в комнате, а послать за ними воспитанника не рискнул – мало ли что с ним приключится по дороге?
Начал день неудачно – и дальше всё пошло вкривь и вкось.
На страницу классного журнала посадил жирную кляксу, похожую на амёбу-переростка.
На перемене заметил, что у авокадо опали три нижних листка – доказывай теперь Харрису, что сами опали, что никто не ободрал.
К уроку по анатомии вынес из лаборантской скелет, и обнаружилось, что в глазницу вставлен кусок губки, из неё торчит карандаш – кто-то уже успел развлечься. Старый, добрый чёрный юмор. Всем, кроме мистера Веттели, было очень весело. Разозлился и пообещал мрачно: ничего, когда в следующий раз кого-то из вас найдут в подобном виде, я тоже посмеюсь. Всем стало страшно, и мистеру Веттели тоже – надо же было такое сказать! Тьфу-тьфу, чтобы не накликать!