ИДЕЯ: вот такие
никому нельзя знать , кто когда и с кем и как. Всё должно быть в строжайшей тайне, потому что это слишкомдля них сильно. Если знать, что вот сейчас он с ней — это перетянет весь мир, накренит, обвалит. Или наоборот, нельзя будет не побежать к ним, не броситься, усилив всё взрывообразно, и тем ещё вернее сведя с ума остальных — будет как чёрная дыра, big bang любви. Поэтому — тайна, тем более трудная, что они куда чутче нас, и знают и видят неизмеримо больше. Все знают, что у всех со всеми, но смертельно важно не общее, а частное — кто вот прямо сейчас с ним, с ней, и этого знать нельзя, и они все знают что нельзя, но не хотеть знать не могут. Ходят по краю. Даже случайных фраз типа «он с ней» избегают, привычно, потому что слишком сильно бьёт по мозгам, даже когда речь о совершенно неодушевлённых и несимволических предметах. И чувство вины и тайной сладости у тех кто смог , всё-таки смог уединиться, и дичайший, на разрыв башки, неукладывающийся ни во что разнос между «все всех всегда» (и все знают!) и «мы с ним сейчас» — и никто не знает...Что-то в этом есть, но надо ещё думать.
ФИК, даже метафик: любили с детства, были разлучены бессчётно лет, и всё это время искали друг друга. Но в этом мире нельзя полагаться на узнавание по лицу, лица и тела меняются как одежды, как облака , вернуть нельзя и замереть нельзя, и чтобы узнать кого-то (в обоих смыслах!) нужно прожить вместе, дни или годы, но близко и тесно, чтобы наконец уверенно сказать: да. И вот он сходится, расходится, бежит, ищет, мечется, перебирает, влюбляется, иногда сразу в нескольких, живёт у них или увозит в далёкие страны. Но не знает, что на самом деле он её уже нашёл, да, это она , она давно его узнала и ждёт, ну когда же, когдаон её узнает, а он всё тоскует; она пробует и так и этак, пытается быть разной, вспоминает какая она была в детстве, живёт с ним теперь уже в нескольких телах, уходит одной и возвращается совсем другой — а на самом деле это всё она — и он любит её всякой, теперь уже любит, но всё равно мечтает о той , и не узнаёт её-их, вжимаясь ночью и восхищённо бегая кругами днём, и боится как бы «они» не ревновали его друг к другу, вот глупый. Эх, грустно вышло.
14. ПОРОСЁНОК И ПЕРЕЦ
— Маш... Можно?...
Скрип двери, шорох. Тихие шаги.
Молчание.
Глубокий вздох.
— Элли... Здравствуй, Элли. Вот ты какая... Проходи, я всегда рада тебе...
Шаги.
Шорох. Скрип.
Смущённый смешок. Тихое «ой».
— Ничего, ничего, сейчас я... Вот так. Садись. Прости меня... Я знала, что ты придёшь, но не успела... приготовиться. Подожди минуту...
Быстрые шаги босиком.
Металлический стук. Шум закрываемого окна.
— Спасибо, что ты пришла ко мне... девушка Элли. Позволь... послужить тебе...
Шорох. Шелест страниц.
Стеклянное звяканье.
— Ты... очень красивая, Элли. Можно, я тебе?... на волосы...
Слабый смех.
— ...Вот так... Теперь ты как улыбка возвращения домой... Ты дома, Элли...
Нерешительный выдох.
Долгое молчание. Шелест одежды.
Ритмичный неразличимый шёпот.
Тихий смех.
—(шёпот) Маша, Маша... глазищи хитрющи...
— ...Дык...
Смех.
— Маш... А вот что ты сейчас делала, расскажи?...
— ...Делала? Да что... Шью вот... штанишки мужу, чтоб не мёрз он в стужу. А в общем, ничего не делала. Тебя ждала.
Дрожащий вздох.
— Ну что ты, Эль... Ну всё же хорошо...
Глухой всхлип, но не без самоиронии.
— Эля, Эля... Знаешь... Одна маленькая девочка сочиняла сказки о том, как вещи не любили делать то, для чего были предназначены: обувь не любила надеваться, каша — есться, книжки — читаться... Но конец всегда был счастливый: через приключения, или через уговоры других вещей, конформных... бунтари смирялись, начинали служить. И даже с любовью. Понимаешь?
— ...Маша, я... сама не знаю... Мне как-то... тревожно? Сама не знаю почему...
— Ты просто вживаешься... Сначала было странно и страшно... потом хорошо — да? ведь было? А теперь ты как бы всмотрелась и видишь, как у нас тут... всё...
— ...Как?
— Как на коленке сделано, да?
— Н-не знаю... Может быть... Ну да, наверно... тревога, что всё непрочно так... будто случайно...
— Во-от... Но ведь это потому, что ты пришла, когда уже... что-то есть. И боишься, что рассыплется. Или даже что ты сама, ненароком... Потому что трудно поверить вообще-то, да? Но я-то — я с самого начала, когда ничего ещё... видела, как всё строится. Оно ведь всё само, представляешь? И тогда само, и вот сейчас, с тобой... Андрей тебе расскажет, как мы с ним делали то и другое — не верь. Я уж точно ничего не делала. Просто... жила...
— ...А как же...
— Да вот так. «Просто жить», казалось бы... Но хорошее копится. Прорастает. И мне уже давно не страшно! Что бы там ни было потом, это всё у нас будет быть — will have been. Уже не отнять. Это часть нас уже... это мы и есть. Что бы ни.
Всхлипывания переходят в рёв.
— Элли, девочка моя... Когда попадаешь первый раз в Neverland, дрожишь и плачешь, страшно боишься его потерять. Это ещё не любовь — просто инстинкт, держаться, раз уж повезло. Но когда ты научишься любить свой мир — не сразу, очень не сразу, не торопись, многие вообще никогда, хотя уверены, что любят — тогда страх уйдёт: это уже будет в тебе. Ты уже... будешь уметь любить. И сможешь так же полюбить и другое... куда бы тебя ни забросило. Насколько бы хуже там ни было. Или лучше... В тебе затеплилось, теперь огонь можно кормить чем угодно...
— (шмыгая носом) А если не место, а... человек? Кормить огонь... кем угодно, что ли?
— Понимаешь... Перевлюбиться можно, да. Не в кого угодно, но можно. Труднее, конечно, и больнее... Но тут совсем уже другое. Тут надо не только о себе думать, да ведь? То есть перевлюбиться можно, но нельзя, потому что это не одной тебя уже касается. Это становится твой выбор, а не просто что тебе случайно выпало...
— Прям-таки выбор? Вот выбрал себе, и...
— Знаешь, полюбить — это... примерно как выучить новый язык. Не намного сложнее... и не легче, конечно. Но реально, и способ тот же самый: родиться и прожить детство, новое детство, с этим языком, с этим человеком. Стать опять ребёнком...
— М-м... То есть всё забыть... всё заново?
— А разве плохо? Забывание — добрая сила, полюби её... Ты никогда не забудешь до конца то, что по-настоящему тебе важно. Только лишнее. А нужное — вспомнишь, в самый нужный момент и вспомнишь, и тем больше обрадуешься. По-новому увидишь... И кстати — чем больше языков знаешь, тем легче же новые учить. Правда, язык можно любой, а человека всё-таки нет, тут химия... бывает с первого взгляда отторжение, не судьба. Но нам повезло... Да? И ещё: язык задан, не меняется, ну или почти. Люди меняются гораздо сильнее. И тот кто, и тот кого, и себя и друг друга...
— ...Ох, Маша... Ох. Просто... Страшно мне, страшно и...
Всхлип.
— ...А знаешь, что надо делать, когда страшно?... (громким шёпотом) Танцевать!
Смех сквозь всхлипывания.
— Я думала, ты скажешь...
Шёпот. Смех.
— А ты хочешь?... Ах ты же хочешь, милая девушка, прости меня, ну конечно ж...
Смех. Всхлипы. Вздохи.
— Как же я не... Потанцевать всегда успеем, да?... Давай-ко ляжем, вот я тебе... колыбельную спою...
Вздох.
Шорохи. Шум постели.
— Шли мы долго... ох да по дороге... Ох да устали наши ноженьки, ох ноги...
Песня без слов.
Шуршание. Тихий стон.
— Маш... подожди... Я просто... посмотрю ещё на тебя, вблизи... можно?
Тихий смех. Дыхание.
— А хочешь?...
Детски-жалобное мычание.
Шорох. Рывок. Что-то мягкое падает на пол.
Шумное дыхание.
Судорожный счастливый смех.
— Ой... Маш... Ты правда мне... да?
— ...(глухо) Дык...
Жалобный стон.
— Ох... нет, нет, не так, а... ага...
Стон. Крик.
Срывающееся дыхание.
— Маша... Маша, Маша, Маша... Вот так тебе, вот...
Дыхание поднимается. Хрип. Мгновение стиснутой тишины.
Глубокий полувыдох, полустон.
Постепенно слабеющие всхлипывания.
Глубокий вздох.
Тишина.
— Маш... Маша... А у тебя висит — «одни»?
— ...А ты... хочешь?...
Заглушённый смех.
— Ты не забыла, у нас же сегодня... ночь...
— Да я помню... но до ночи ведь ещё...
— Время быстро летит... девушка Элли... Ничего, что я тебя так?
— ...Ага... А кто сегодня...
— У-у-у... это страшная тайна...
Смех, долгий шёпот.
Счастливый вздох.
Тишина.
Шорох. Тихое звяканье.
— Какой у тебя...
— Нравится? Я тебе такой сделаю... И всем бы надо сделать, хорошая вещь. Да ленива я, знать...
— Ты?!
— Ну... Видела водомерок у нас в ручье, в лесу? Висишь над прозрачной водой, разглядываешь камни на дне... время остановилось... медленно, медленно сносит течением к перекатам... вдруг рывок, жизнь, порыв, мгновение — и снова золотая лень, снова широкая вода, медленно проплывают камни... Вот это я и есть. А Катя — стрекоза.
— А...
— А ты... Дай подумаю...
— Нет, я про...
— ...Андрей... он просто мальчик. Гениальный счастливый мальчик... Он всегда мальчик и всегда растёт, и никто не знает, кем он станет... Ни ты, ни я, ни он сам. В каком-то смысле он наше будущее... если мы не отстанем по дороге...
— ...Маша... А ты ведь... ты его любишь?
— ...Да, Элли. Я его люблю.
— А Катю? А... меня?
— Да, Элли. Я люблю Катю. Я люблю тебя. Ты поросёнок, вот ты кто.
Тихий долгий смех.
— Я... эльф...
— Дык. То же самое. Оба розовые и с ушками.
Смех.
Мяуканье.
— О, кто к нам, смотри-ка... Где тебя носило, разбойниче... Ну-ко шасть сюда, шасть...
Мягкий стук лап. Беззвучный прыжок.
Шорох.
Мурчание.
— Ух ты, ох ты... Угнездился... Что в лесу делал, признавайся? Хороводы с мышками водил?... Дня три ведь его не было, да?
Мурчание.
— А лес-то наш... такой маленький стал, жалкий, как листья сбросил...
— Ой, да... Я как... летний ребёнок. В смысле, я будто родилась только вот... летом, это же моя первая осень...
— ...А воздух сегодня какой прозрачный — видела? Только осенью бывает... Дальний берег залива виден страшно близко... будто придвинулся. Или будто мир наш сворачивают трубочкой... как сухой лист...
Мурчание.
— Маш, вот всё-таки... мне это важно. Ты можешь мне объяснить... Как можно... любить всех?
— А как нельзя, если все хорошие? А как нельзя, если все плохие? Как нельзя, если все есть?
— Есть?...
— Вот да. Вы все у меня — есть. Вот я вас и люблю.
— Так просто... А вот как это — не сравнивать, не делить? То есть... я вижукак, но всё равно не...