Станислав решил остаться в Данциге и разделить судьбу своих защитников. Вдруг пришло известие, что форт Вексельмунд капитулировал. Эта капитуляция заставила город подумать также о своей сдаче, и король Станислав первым из всех объявил данцигцам, что возвращает им данное ему слово умереть под стенами города.
Станиславу нужно было только знать, как бежать из города, окруженного со всех сторон русскими.
Тогда каждый предлагал ему свой план побега. Каролина Чанская, пфальцграфиня Померанская, говорившая по-немецки так же хорошо, как на своем родном языке, предложила Станиславу переодеться мужиком и уйти вместе с ней, как бы со своей женой (графиня хотела одеться крестьянкой), из города.
Было предложено еще другое средство, состоявшее в том, чтобы во главе ста человек пробраться под видом дезертиров сквозь ряды неприятеля. Но как то, так и другое средство не было принято. Третий способ к побегу Станислава был предложен маркизом Монти, французским посланником. Он казался наиболее приемлемым: маркиз предложил королю выйти из города, переодевшись с двумя или тремя человеками в крестьянское платье.
Решив избрать это последнее средство к спасению своему, Станислав отправился в воскресенье 27 июня к посланнику, чтобы у него переночевать и защитить себя от бомб, начинавших уже достигать той части города, в которой он жил. Но, прибыв в дом посланника, Станислав встретил одно из тех препятствий, которые нередко обнаруживаются в делах крайней важности: маркиз Монти мог достать весь мужицкий костюм, то есть старый, изношенный кафтан, рубашку грубого, толстого полотна, грязную, засаленную шапку и палку в виде трости, с круглым набалдашником, обшитым кожей, но не мог достать лишь одного, и почти главного, – сапог. Дать королю новую пару сапог значило бы выдать его первому попавшемуся ему навстречу шпиону. Посланник в продолжение двух дней смотрел на ноги всякого, кто проходил мимо окон его дома, дабы сделать выбор между новыми сапогами, которые могли выдать короля, и изношенными, надеть которые королю было бы не совсем прилично. Наблюдая таким образом за каждым проходящим, посланник заметил, что один из офицеров гарнизона имел именно такие сапоги, какие были приличны обстоятельствам. Но каким образом и под каким предлогом мог посланник просить офицера подарить ему эту пару сапог? Вот вопрос, который, при всем умении маркиза Монти вести дипломатические переговоры, ставил его в большое затруднение. Маркиз долго думал и наконец лучшим средством для этого счел подкупить денщика этого офицера, велеть ему украсть сапоги своего барина и принести их к посланнику.
Но если Монти сделал удачный выбор относительно качества сапог, зато он обманулся в размере ноги офицера: у офицера нога была маленькая, а у короля большая, так что когда Станислав стал надевать сапоги офицера, то нога его в них не лезла. Чтобы поправить положение, Монти приказал собрать все старые сапоги, которые были у него в доме. Из них выбрал одну пару – сапоги эти принадлежали камердинеру посланника.
Переодетый король, имея при себе двести золотых дукатов, вышел из дома маркиза Монти и на углу улицы встретил генерала Штейнфлихта, который, также переодевшись в крестьянина, ожидал его в условленный час. Тогда они оба пошли к коменданту. Комендант, швед по происхождению, находившийся в чине майора, вызвался содействовать побегу короля и, по сделанному предварительно соглашению, должен был находиться в нескольких шагах от рва. Майор действительно находился в означенном месте и ждал. Внизу у рва приготовлены были два челнока, в которых сидели трое людей, знавших, как они уверяли, окрестности и вызвавшихся отвезти беглеца в город Мариенвердер, принадлежавший Пруссии.
В десяти шагах находился караул, занимаемый сержантом и несколькими солдатами. Сержанту отдано было, вероятно, строгое приказание не пропускать никого, ибо Станислав два раза заметил, что он целился из ружья в майора, который хотел пропустить беглецов, не предупредив его об этом. Два или три раза майор, выведенный из терпения, хватался за пистолет, спрятанный в кармане своего сюртука, но он рассудил, что выстрел наделает шуму и поднимет большую тревогу, когда узнают об убийстве сержанта, поэтому решил обо всем ему сказать. Сержант потребовал тогда, чтобы король лично пришел к нему, дабы он мог узнать его в лицо. Станислав согласился на это: сержант поклонился и приказал солдатам пропустить Станислава и его свиту.
Майору не нужно было идти далее, поэтому Станислав отпустил его и сел в челнок вместе с генералом Штейнфлихтом. Король сам начал грести и надеялся, что на рассвете будет уже на другом берегу Вислы, чем и избавит себя от всякой опасности.
Но, отплыв с четверть мили, спутники короля, заметив на болоте хижину, объявили, что они уже довольно далеко отъехали, что теперь поздно и небезопасно продолжать путь до другого берега и что поэтому надобно будет остановиться и переночевать в этой избушке.
Как ни старался король уклониться от этого предложения, провожатые его настаивали на своем: надобно было уступить. Король вышел из лодки и вошел в избу. Он со вниманием осмотрел всех, кто в ней находился. Хозяином избушки был человек лет тридцати трех или тридцати пяти, простой, грубый, необразованный, принимавший вид начальника своих товарищей. Двое других, сидевших у него в избе, принадлежали к тому разряду бродяг, полусолдат, полуцыган, которых называют обыкновенно Sznapans и о которых мы дадим более ясное понятие, если скажем, что это название перешло во французский язык и переименовано в слово che.na.pan, то есть мошенник, негодяй. Четвертое лицо, которое король никак не надеялся встретить среди такого невежества и грубого состояния, было действительно лицом, не принадлежащим к этой компании. Это был обанкротившийся купец, который во избежание судебных преследований удалялся в Пруссию, под защиту правительства.
Все это заставляло беспокоиться беглеца-короля. Поэтому неудивительно, что он с некоторым страхом и нерешительностью вошел в избу и ждал с нетерпением дня. С наступлением утра король вышел из избы. Он находился в полумиле от Данцига, который русские войска продолжали бомбардировать, и с любопытством следил за результатом этого бомбардирования. Он весь день провел в нетерпении, ибо все ждал, когда оно кончится. По счастью, хижина, в которой он находился на временном постое, была так бедна и удалена от всего, что в нее никто более не приходил.
С наступлением ночи Станислав и его свита снова пустились в путь, и, после различных опасений и страха быть открытым, король прибыл наконец в Мариенвердер, едва не будучи пойманным русскими казаками, имевшими пикет на Нерингенском берегу.
Что касается французов, оставшихся в Данциге до дня сдачи этого города, то храбрость их была им зачтена в награду: от Русского и Венского дворов прислано было приказание не считать их военнопленными и разрешить пользоваться своими правами, как иностранцам. Императрица Екатерина II в особенности выказала им свое внимание, послав каждому французскому офицеру, находившемуся при осаде Данцига, мундир из отличного русского сукна, присвоенный его форме, с роскошным золотым и серебряным шитьем.
Таким образом кончилась экспедиция, оказавшаяся столь пагубной для короля Станислава Лещинского. В этой экспедиции Россия и Австрия нанесли постыдное поражение Франции. Русские войска настичь было нельзя и тем более с ними сразиться, ибо они стояли по ту сторону Вислы и Немана; зато с австрийцами можно было начать вражду в Германии и Италии.
Испания вызвалась оказать Франции помощь. В ту эпоху между Филиппом V и Людовиком XV не было даже и тени согласия. Рождение двух принцев заставило Орлеанский дом прекратить дальнейшие домогательства и требования и отняло у внука Людовика XIV всякую возможность надеяться на соединение этих двух королевств. Притом же Испания, как и Франция, желала унижения достоинства Австрийского дома. Не было ли у нее Неаполя и Пармы, на которые бы она могла претендовать в Италии?
Итак, Франция и Испания в союзе, и вот план кампании.
Одна армия пройдет через Лотарингию, Три-Епископства, направится к Филиппсбургу, этому ключу Германии, и приступит к осаде города.
Взяв этот город, она проникнет в центр Швабии и пойдет через германские владения подать руку Польше.
Другая армия перейдет, при содействии пьемонтцев, союзников Франции, через Альпы и пойдет на Милан. В то время как испанская армия высадится в Неаполе и пойдет с востока на запад, французская направится с запада на восток.
Главнокомандующими этими двумя армиями были: германской армии – герцог Бервик, итальянской – маршал Вильяр.
Герцог Бервик, Жан-Фиц-Джемс, был побочным сыном короля Иакова II и Арабеллы Черчилль, сестры герцога Мальбруга. Он родился 21 августа 1670 года, на седьмом году жизни был отправлен во Францию, воспитывался в Жюильи, Плесси и Ла Флеше. Первую свою кампанию он сделал в Венгрию, в 1703 году перешел во французское подданство, в 1704-м командовал войсками в Испании, в 1706-м был в походах в Испании, Фландрии и на Рейне. С 1719 года этот отличный воин пользовался спокойствием, но в 1735-м снова был назначен на войну. Ему было уже более шестидесяти четырех лет. Это был человек храбрый, неутомимый, чуждый страха и опасности.
Мы знаем, что в описываемую нами эпоху маршалу Вильяру было более восьмидесяти лет, но это был все тот же человек, с той же энергией, с той же надменностью и с тем же живым характером.
Под начальством герцога Бервика должны были состоять генералы:
Карл-Людовик-Август Фуке, граф Бель-Иль, внук того знаменитого Фуке, министра финансов, о котором мы говорили в прежнем сочинении нашем – «Людовик XIV и его век». Графу Бель-Илю так же пришлось встретить в жизни своей горе и несчастье, как и деду его Фуке. Произведенный во времена регентства в чин генерал-майора, он был назначен в поход в Испанию. Замешанный в деле Леблана, лишенный благорасположения к себе двора, он был заключен вместе с Лебланом в Бастилию в эпоху регентства герцога Орлеанского, и если был из нее освобожден, то с условием удалиться в свои земли. Наконец, в 1732 году он был произведен в генерал-лейтенанты и сделан командующим одним из увеселительных лагерей, учрежденных в том же году; другим генералом был Адриан-Маврикий де Ноайль, родившийся в 1678 году. В молодости своей он был известен под именем герцога Ажана. Ноайль служил корнетом в легком кавалерийском полку маршала Ноайля, в 1693 году получил эскадрон, в 1695-м был сделан помощником начальника легкой кавалерийской дивизии, в 1702-м – бригадиром, наконец, в 1704 году – генерал-майором и вскоре произведен в генерал-лейтенанты; третьим был Клавдий-Франциск Бидаль, кавалер д'Асфельд, сначала командир драгунского полка, в 1694 году бригадир королевской армии, в 1702 году генерал-майор и, наконец, в 1704-м генерал-лейтенант; наконец, граф Маврикий Саксонский, молодой человек лет тридцати семи – тридцати восьми, о котором мы говорили по поводу смерти актрисы Адрианы Лекуврер, так же незаконнорожденный, как и Бервик, имевший отцом сына короля Августа II, курфюрста Саксонского и короля Польского, недавно еще до этого умершего, и Авроры Кенигсмарк. Графу Маврикию Саксонскому было всего двенадцать лет, когда под ним была убита лошадь и прострелена шляпа в сражении при Турне. В бегстве при Мальплаке, когда ему было тринадцать лет, он в самом кровопролитном бою показал чудеса храбрости и мужества. Наконец, в шестнадцать лет, будучи захваченным врасплох неприятельским патрулем в деревне Трахнице, он, во главе нескольких солдат, оказал столь храброе сопротивление, что историки нашли справедливым сравнить его с сопротивлением, оказанным Карлом XII в Вендорах.