Шанти смотрел на спящего быка и задавался вопросом, скольких его потомков ему довелось отправить на тот свет. Как часто открывалась заслонка конвейера, и он ловил себя на том, что смотрит в глаза СИНЕГО-792, только уже второго или даже третьего поколения. И вот сейчас перед ним был их прародитель, все еще живой. Все еще дающий жару, как сказали бы скотники.
СИНИЙ-792 зашевелился, и под ним зашуршала солома. Шанти замер на месте. Если бы бык понял, что за ним наблюдают, это могло бы вызвать проблемы. Животные, у которых формировались какие-то отношения с хозяевами, зачастую меняли модель поведения и становились неуправляемыми или, как говорили мясники, трудно поддавались обработке. На мясном производстве многим словам подбирали синонимы, связанные с мясом. Шанти нравилось наблюдать именно за этим быком. Ему совсем не хотелось увидеть однажды глаза своего любимца, устремленные на него в момент, когда он приставит дуло пистолета к его лбу. Нет, время еще не пришло. СИНИЙ-792 мог еще пожить в свое удовольствие.
Бык дернул головой, как будто его разбудил громкий звук. Шанти отпрянул от щели и задержал дыхание. В стойле слышался шум, пока бык тяжело поднимался на ноги. После этого некоторое время стояла полная тишина. Шанти намеревался быстро и бесшумно скрыться в том случае, если бык подойдет к стене, за которой он прятался. Но вместо этого, шурша соломой, бык направился в дальний угол стойла и принялся стучать по стенке обрубками пальцев. Шанти расслышал глухое шипение и вздохи. Ему стало интересно, замечает ли кто-то еще из рабочих Магнуса, как общаются между собой Избранные. Впрочем, он сомневался в том, что у кого-то было время для подобных наблюдений. Никто из работников не проявлял такого интереса к скоту, как он.
Перестук и вздохи продолжались, и Шанти снова прильнул к щели. Он увидел, как СИНИЙ-792 стоит прижавшись ухом к алюминиевой перегородке. Улыбка расплывалась по его лицу. Кто знает, может, утешением для него было слышать ответ от других, себе подобных, и знать, что он не одинок.
Ослабленный рвотой после химической ванны, Снайп уже был неспособен к сопротивлению, когда Рубщик потащил его к одному из рабочих столов в форме саркофага. Петля натянулась, сдавив дыхательное горло и перекрыв ток крови к голове и обратно. Не успев дойти до стола, Снайп потерял сознание.
Должно быть, в этом и заключался фирменный метод работы Рубщика с подопечными. Когда Снайп очнулся, ему в глаза снова бил резкий свет, а сам он лежал, распластанный, на плите стола. Рубщик затягивал ремень на его щиколотке. Остальные конечности уже были зафиксированы, но Рубщик добивался полной неподвижности, чтобы ничто не мешало его работе. Кожаный ремень обхватил грудь и был затянут так сильно, что Снайп едва мог дышать. Другие ремни стягивали кости таза и колени. И наконец, последний крепеж предназначался для головы. Он попытался было сопротивляться, потому что понимал, что в таком положении уже не сможет наблюдать за происходящим. Смотреть ему совсем не хотелось, но это была последняя возможность контролировать ситуацию. Он принялся крутить головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться от мертвой хватки Рубщика, и ему даже удалось выиграть время. Но как только он почувствовал, что под шею подсовывается гладкий деревянный брусок, он догадался, что Рубщик намеренно разрешил ему пошевелиться, чтобы проверить слабые места фиксации и как следует отрегулировать натяжение ремней.
Брусок под шеей стеснял движения, но Снайп не сдавался. Над правым глазом угрожающе завис огромный нож.
— Из-за твоей возни я не управлюсь вовремя, — выдохнул Рубщик. — Ослепление, правда, не входит в программу, но по твоей просьбе я его с радостью включу.
Снайп замер.
— Так-то лучше.
Рубщик туго перетянул ему лоб ремнем. Из-за подложенного бруска у Снайпа выгнулась шея, и горло теперь беззащитно было обращено вверх. Дышать он мог, но глотать — уже нет.
Когда Рубщик вонзил кончик скальпеля в его гортань, Снайп вскрикнул в первый и последний раз. Крик резко оборвался.
Рори Магнус откинулся на спинку кресла, которая привычно скрипнула, и взгромоздил ноги в ботинках на потрескавшуюся дубовую поверхность стола. Он прикурил очередную сигару от предыдущей, которую бросил в пепельницу, даже не потрудившись раскрошить.
Из приоткрытой задней двери доносились приглушенные звуки борьбы, телесных судорог, неизбежного окунания в ванну и сопровождающих его брызг. Он слышал все это сотни, тысячи раз, но никогда не уставал от этого и готов был слушать еще и еще. Только так можно было править городом. Только так можно было поддерживать высокие стандарты производства. Только так можно было заставить уважать себя и уничтожить несогласных.
От движения воздуха колыхнулась портьера, и потянуло дерьмом и рвотой, жгучими кислотными парами ванны. Странно, что до сих пор дояр-извращенец не произнес ни единого слова мольбы. Впрочем, ждать оставалось недолго. С минуты на минуту должен был прозвучать…
Крик.
Первый надрез было легче всего вытерпеть, но они все орали. Все без исключения. А потом крик обрывался, как будто кто-то разрубал топором тушу. Молодчина, Рубщик, знает свое дело.Он улыбнулся.
За криком следовал другой звук, такой же надрывный. А может, и более. Хрип отчаяния, изданного для того, чтобы быть услышанным. Магнус живо представил себе, как шевелятся губы Снайпа, но тот не может выдавить из себя ни слова. Это была немая мольба и бессловесный шепот трансформации.
А на очереди были другие, более глубокие и кровавые надрезы.
Магнус слушал так, как слушают знакомую мелодию в исполнении незнакомых музыкантов.
Он слушал, и ему было хорошо.
Глава 6
В архиве было пыльно. Чем дальше в историю углублялась проповедница, тем более пыльными становились папки и стеллажи. Тишина в хранилище тоже лежала пылью, укрывая своими пластами дерево, картон, бумагу.
Ее пропуск «Велфэр» отметил архивариус, тщедушный старикан с белыми волосами, торчащими из ушей и ноздрей, в линялом зеленом халате с потрепанным воротником. От архивариуса веяло глубокой древностью. И пахло от него одиночеством. Ему помогал клерк. Эти двое регистрировали все рождения, смерти и свадьбы в городе, скрепляя записи в скоросшивателях.
Поиск нужных документов увел проповедницу Мэри Симонсон в самую глубь хранилища, где пыль лежала нетронутой годами, а то и десятилетиями. Редко возникала необходимость в поиске столь давних записей, да и мало у кого из сотрудников «Вэлфер» был допуск к таким материалам. Седовласому Уиттекеру, главному архивариусу, и его помощнику, Роулинзу, платили, собственно, за строгий учет, а не за уборку помещения. И это бросалось в глаза. От ее шаркающих шагов на пыльном полу оставалась дорожка, а нижний край мантии заметал следы. Ей пришлось приподнять полы мантии, чтобы не унести на себе весь мусор.
Картонные коробки с архивными документами были ничуть не чище, чем окружающее пространство. Стоило их потревожить, как взвились тучи пылинок, от которых запершило в горле, й она закашлялась. Приступ кашля привел в движение целые пласты пыли. Мэри Симонсон уже была готова отказаться от своей затеи. Пыль была везде — в волосах, в глазах, в ушах. Пыль лежала на ее одеждах. Но тут ей на глаза попалась коробка, на которой значились буква «Ш» и интересующий проповедницу год. Отказываться от поисков было уже нелогично. У нее появился шанс удовлетворить свой интерес и выбраться из подвала. Выйти на воздух и привести себя в порядок. Она прикрыла рот и нос рукавом красной мантии и сняла крышку с архивной коробки.
Внутри оказались на редкость аккуратные папки, внешний вид которых так не вязался с окружающим запустением. Они сияли чистотой. Радуясь тому, что не отступила, она пробежала пальцами по рядам папок и отыскала нужное досье с фамилией Шанти. Вопреки ее ожиданиям, внутри не оказалось записи о рождении. Зато была запись о смерти ребенка по имени Ричард Арнольд Шанти. Мальчик умер от удушья при родах и был зарегистрирован как мертворожденное дитя матери Элизабет Мэри Шанти.
Проповедница стояла, неподвижно устремив взор в раскрытую папку, уже не воспринимая окружающую обстановку. Потревоженные пылинки легли в коробку и остались там вечными пленницами, когда она вернула досье на место и накрыла крышкой коробку.
Экспедиторский грузовик доставил Снайпа обратно на завод. Посадочных мест в кузове не было, а его высота не позволяла выпрямиться. Но это неудобство было несравнимо с тем, что ему уже довелось испытать.
Обрубки пальцев и глубокие раны на месте ампутированных больших пальцев рук Рубщик прижег раскаленными щипцами. Он работал с завидной быстротой, ловко отсекая верхние фаланги пальцев и тут же запечатывая раны их огнем. Боль, которую познал Снайп, стала для него апокалипсисом. Там, где когда-то были яички, теперь сверкали металлические скобы, скрепляющие то, что осталось от его мошонки. Розоватая слюна сочилась изо рта: в нем не осталось ни одного зуба.
Снайп мог видеть прозрачную плазму, застывшую на кончиках фаланг, и наблюдать за тем, как из паха капает на пол еще теплая кровь. Скобы скрепляли и края раны в гортани, но это ощущение было наименее болезненным. Грязь с пола кузова попадала на окровавленные культи больших пальцев ног, и он ничего не мог с этим поделать.
Грузовик подпрыгивал на ухабах проселочной дороги, которая вела к заводу, резко виляя в сторону, чтобы не угодить в ямы, перескакивая через бугры. Снайпа швыряло от борта к борту, тряской опрокидывало на пол, и удержать равновесие ему удавалось лишь ценой еще более мучительных страданий.
Когда грузовик притормозил и свернул, Снайп догадался, что они подъехали к главным воротам. Снаружи донеслись голоса: это водитель показывал охране свой пропуск. После этого грузовик продолжил движение, но уже медленно.
Когда открылся кузов, Снайп обнаружил, что его привезли на скотобойню. К месту разгрузки подходил пандус, по которому спускали скот, а следующий пандус, который был шире, вел в предубойный загон. Он был полон Избранных, которые топтались и толкались, впрочем довольно мягко, как будто ласкали друг друга.
Скот. Коровы. Как быстро мы становимся такими же.
Кто-то из них увидел его и замер. Вскоре все стадо стояло смирно.
Обжигающий электрический разряд, ударивший в ягодицы, заставил Снайпа проковылять по обоим пандусам, и вот он уже оказался среди Избранных. Они прощупывали его взглядами. Они принюхивались к воздуху, который он принес с собой. Многие отпрянули от Снайпа. Теперь он по-другому видел их глаза. Он вдруг поймал себя на мысли, что они такие же, как у него.
Бог мой, что скрывается в них? О чем они думают?
Угадать было невозможно.
Он боялся идти дальше, но у него за спиной закрылись ворота, подталкивая его вперед. Прихрамывая на обезображенных ногах, он пробирался в гущу стада, но коровы расступались при его приближении и поворачивались к нему спиной. Сотни гладких тел, гораздо более упитанных, чем он, они казались куда красивее. Они отстранялись от него, не позволяя до себя дотрагиваться. Он оглядел свое тело, перевел взгляд на них. Они были большими, цельными даже с ампутированными конечностями. Они были спокойными и невозмутимыми.