— Меньше, блин, всякие глупости думать надо! — сказал вслух.
— Это точно, — ответили из темноты скрипучим голосом: с Мариком будто дерево заговорило. — Меньше думай, больше ешь.
Марик вздрогнул:
— Кто это там?
— Это я там, а зовут меня Маленький Мертвец.
Мальчишка прижался к стене и выдавил:
— Что еще за Маленький Мертвец?
— Тот, про которого тебе Катенька рассказывала; который в колодце живет.
— А что ты тут делаешь? — Марик едва сдерживался, чтоб не застучать зубами — событие, по его мнению, с трудом вписывалось в знакомую реальность дедова дома.
— Невидимое платье шью, — сказал Маленький Мертвец. — Для Катенькиного неслучившегося бала.
— Платье?
— И хрустальные туфельки мастерю. — Маленький Мертвец вздохнул — словно дверью скрипнул. — Вот только умения не хватает: неровные туфельки выходят, с хрустальными заусеницами.
Марик набрался смелости и подошел к шкафу, из-под которого доносился голос. Постоял, собираясь с духом. Лег на живот, заглянул под шкаф: пыль и больше ничего. Хотя нет, постойте: в дальнем углу что-то темнеет, какая-то объемная бесформенная тень.
— Маленький Мертвец, это вы? — позвал Марик.
Маленький Мертвец не ответил. Марик сунул руку под шкаф и дотронулся пальцем до тени: холодная, металлическая. Он залез под шкаф с головой и вытащил старую игрушечную машинку с отвалившимися колесиками. Вот так тень! Не похоже на Маленького Мертвеца.
— Померещилось, блин, — прошептал Марик, откладывая игрушку на полку. — Впрочем, во время бури и не такое случается, — успокоил он себя. — Помнится, как-то тур из ангара выбрался и замерз, в сплошную ледышку превратился; так мертвецы его в качестве детской горки использовали, катались. Вот тогда жуть была, а это разве жуть? Это глюк, а не жуть.
Более не задерживаясь, Марик бегом отнес Катенькины вещи в сушилку и вернулся в свою комнату.
— Тук-тук. Я тут.
Катенька вздрогнула и обернулась.
— Отнес, блин, — буркнул Марик. Подошел к компутеру, стараясь держаться подальше от девочки, — он еще помнил нелепое предположение Ионыча — и спросил: — Нравится музыка?
— Очень нравится, дяденька.
Марик вздохнул:
— Это мне друзья по сети прислали. Очень старая музыка. Классический русский рок. Ты, наверно, не знаешь, что это такое…
Но Катенька знала и поспешила обрадовать Марика:
— Я знаю! Дядя Ионыч играл на гитаре старую музыку. Он говорил, что это классический русский рок.
— Серьезно?
Катенька тонко запела:
— «Я пытался уйти от охотников на мертвецов… я брал острую бритву и правил твой нос… моя жертвааааа… жертвааааааа моя…» Это припев, — объяснила Катенька. — Он повторяется несколько раз, для усиления смысла песни. Правда, смысла я не поняла, — призналась девочка, — но песня всё равно нравится: пусть и без смысла.
— Это Желтый Наутилус или как-то так, — сказал Марик. — Очень старая и жестокая песня, деду она не нравится, а мне — да. Мне кажется, блин, что она о наших серых. Я как-то видел, как мертвяк осколком стекла отрезал… — Марик осекся, виновато посмотрел на девочку. — Тебе это неинтересно, наверно. Мы-то к Снежной Пустыне близко, серые часто попадаются, привыкли к их выходкам. А у вас там, возле Лермонтовки, мертвяков, говорят, вообще нет. Цивилизация!
— Нет. — Катенька кивнула.
— Смотри, у меня Желтого Наутилуса много, тоже по сети переслали…
— А как это — «переслали по сети»? — спросила Катенька.
— Ну мой компутер соединен с другими компутерами посредством проводов и беспроводных сигналов в одну огромаднейшую компутерную сеть. И по этой сети можно пересылать друг другу что угодно: музыку, запахи, игрушки, осязательные эффекты, видюшки с приколами. А можно просто болтать.
— Ты можешь разговаривать с другими людьми через эту штуку? — удивилась Катенька. — Вот так чудо!
— Да какое там чудо, блин! Вот, смотри… — Марик нажал на кнопкодавке пару клавиш. В видеоящике появилось белое окошко в зеленой рамке. Внутри окошка располагалась колонка, состоявшая из разнообразных имен и кличек. — Видишь? Моя знакомая Drakonitsa в сети. Она из Лермонтовки: твоя соседка, считай. Хорошая, блин, девчонка, хоть и заносчивая чутка. Если хочешь, можем с ней поболтать.
— У нее такое странное имя?
— Это не имя, а ложноним. На самом деле ее зовут Оля Тер-Молодцова.
— Оля, — прошептала Катенька, до крови кусая мизинец. — Я запомню. Это, наверно, важно.
— Ну не так уж и важно, — пробормотал Марик. — А если начистоту, то совсем неважно: вся эта болтовня в сети бессмысленна. — Он нажал кнопку:
— Олька? Ты тут?
— Марик! — Катенька вздрогнула и обернулась, пытаясь понять, где прячется неизвестная девочка, голос которой она только что услышала. Но вот что удивительно: рядом не было никаких девочек!
Не сразу Катенька сообразила, что голос идет из звучалок компутера. Компутер каким-то непостижимым магическим образом превратил голос неизвестной девочки в разумное радио, которое не только произносит слова, но и может в прямом эфире отвечать на вопросы.
— Марик, братишко! Че да как? — воскликнула Drakonitsa.
— Намано всё. — Марик усмехнулся. — Вот, показываю знакомой сетку.
— Знакомой? Че за знакомая, почему я как всегда не в курсах? Ну-ка, знакомая, прояви себя!
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Катенька с девчачьим радио. — Меня зовут Катя.
Drakonitsa захохотала:
— Приветище, подружко!
— Че да как, Олька? — спросил Марик. — И ваще?
— А че ты интересуешься?
— Да, блин, интересно.
— А че я должна отвечать?
— Да ни че!
— А че ты такой дерзкий?
— А вот так!
— И че?
— Вот че!
— Ха-ха!
— Че «хе-хе»?!
— Нихехе! Нихехе!
У Катеньки голова пошла кругом: она совершенно не понимала, о чем говорят Марик и Drakonitsa. Видимо, подумала Катенька, их речи слишком умны для меня; подожду, может, перейдут на язык попроще.
— У нас тут буря, — сказала, наконец, Drakonitsa. — Родаки сидят у телеящика и трясутся от страха, как трусливые мохноклюи. — Она захохотала. — А мне пофигу! Если захочу, паду гулять по крышам, как кошко! И никто меня не остановит, если че!
Марик бросил взгляд на зарешеченное окошко, расположенное под потолком. Снежная буря лепила на стекло символы новой власти — хаотичной власти разбушевавшейся стихии. Среди снежинок вспыхивали и гасли злые синие искры.
— Я б на твоем месте не стал выходить из дома, — сказал Марик. — В такую погоду даже я не рискну — в клочки порвет.
— Ну да, как я забыла про нашего смелого погонщика туров! — Drakonitsa захохотала. — Если ты не падешь, то никто не падет! Куда мне до тебя, п-п-плин!
— Зря ты, Олька, — мягко сказал Марик. — Я ж о тебе забочусь, а ниче-то там.
— Лана, сорьки, — буркнула Drakonitsa. — Я с родителями погавкалась, че-то настроение нулевое… не хотела тя обидеть, Маричек, прости засранку.
— Да ниче.
— А откуда твое подружко взялось? Эй, Катюха, ты откудова такая правильная на Марикову голову свалилась?
Катенька понурилась.
— Не доставай ее, Олька, — поспешно вмешался Марик. — Она жила на ферме возле Лермонтовки, всего боится.
— Ферма? — Drakonitsa задумалась. — Цыплячья, штоле? Че за ферма, почему я как всегда не в курсах?
— Большой серый дом, — прошептала Катенька. — Из северного окна видно черные пятна на горизонте, черные линии и холодные черные огни.
Она обняла себя за плечи:
— Наверно, это и есть Лермонтовка.
Drakonitsa долго молчала.
— Как-то ты странно говоришь, будто не по-русски или чё там, — настороженно сказала она. — А че, ты в Лермонтовке ни разу не была или чё?
— Нет.
— А чё так? Там же, наверно, час езды на драндуплете. Или даже меньше. Или че?
Катенька молчала.
— Але, гараж!
— Олька! — Марик нахмурился. — Девчонка черт знает скока жила без общения. Не доставай ее.
— Тоже мне, прынц на белом коне! — Drakonitsa фыркнула. — Ферма на севере… — Она постучала пальцами. — Чета я слышала недавно про ферму на севере или че там… не знаю тока про твою или че ваще… в новостях чета было. Ща вспомн…
Что-то загремело неподалеку, ударило по ушам ватными молотками и резко стихло — будто радио выключили.
Drakonitsa замолчала.
— Ну вот и всё, — грустно сказал Марик, нажимая клавиши. Катеньке показалось, что кнопкодавка вместе с громом испустила свой маленький пластмассовый дух.
— Случилось что-то ужасное, дяденька? — испуганно спросила девочка.
Марик улыбнулся:
— Ничего особенно ужасного. Буря, блин. Снег вспучило где-то у Камней из-за перепада температур. Искры метров на сто вверх поднялись и зафигачили радиоволны или че там; несколько часов доступа в сеть не будет.
— Очень жалко, — прошептала Катенька. — Мне понравилось слышать голос тетеньки.
— Да какой, блин, тетеньки? — Марик раздраженно ударил манипуляшкой по столешнице. — Ты чего, блин, несешь? Она твоя ровесница, может, чутка старше. Кто тебя научил так говорить? Этот твой грязный турище… как его там… Ионыч?
Катенька покраснела:
— Не говори так про дядю Ионыча! — Ее глаза засверкали ярче драгоценных каменьев. — Ты ничего не знаешь о нем! Дяденька хороший, заботится обо мне!
Марик долго смотрел на девочку, удивленный произошедшей с ней переменой: казалось, еще немного, и она кинется на него с кулаками.
— Ладно, — сказал Марик. — Прости или чё там.
Катенька опустила руки. Марик коснулся ее щеки кончиком пальца. Девочка вздрогнула. Марик провел пальцем по свежей царапине:
— Это тоже твой «хороший дяденька» сделал? — спросил.
Катенька оттолкнула руку:
— Тебе-то какое дело? Али ты мой брат?
— Ты — моя гостья, — сказал Марик. — Гостья, она как родственник. Даже роднее. Так что ты теперь моя сестренка. А если сестренке кто-то или что-то, блин, угрожает, я хочу знать, что именно — чтоб помочь.
Катя отвернулась:
— Я упала, Марик. Упала и ударилась об стену, вот и весь сказ.
— По крайней мере, ты не назвала меня дядей, — заметил Марик. — А про Ионыча мой дед как-то рассказывал. Говорил, он взял из приюта девочку, но не для того, чтоб заботиться, а чтоб она работала у него по дому. Еду готовила, прибиралась и так далее. Такой вот он человек.
Катенька промолчала.
— Еще дед говорил, что девочку хотели забрать обратно в приют, но Ионыч каждый раз откупался от инспекторов посредством самогонной взятки. А еще, блин…
— Замолчи! — Катенька замахнулась.
Замерла на секундочку.
Ударила — звонко, отрывисто.
Марик удивленно потрогал щеку. Катенька сидела рядом, склонив голову, и била себя по руке:
— Плохая, плохая! Что ты натворила, мерзавка такая? — Она заплакала.
— Кать, да ладно тебе, не изводись…
Катенька вздрогнула, медленно сползла со стула на пол и упала перед мальчишкой на тощие коленки.
— Простите, дяденька. Ради всего святого, простите. Иначе я и не знаю, что делать: со скалы в пропасть разве что, да и на том свете покоя, наверно, уже не найду.