Андерсон глядит на девушку, остолбенев: она создана вовсе не для этого душного полузвериного мира. Рано или поздно город ее обязательно съест.
Эмико замечает его реакцию и, грустно улыбнувшись, говорит:
— Думаю, ничто не вечно.
— Да, — отвечает он сдавленно.
Оба молча смотрят друг на друга. Ее блузка вновь раскрылась — видно шею и ложбинку между грудей. Эмико глядит на него серьезно и не спешит поправлять одежду. Специально? Подталкивает? Или такова ее натура — соблазнять? Должно быть, она не может ничего с собой поделать, если эти инстинкты заложены в ее ДНК, как в чеширов — талант к ловле птиц. Андерсон неуверенно придвигается ближе.
Она не возражает. Наоборот, отвечает тем же. Очень мягкие губы. Его пальцы скользят по бедру девушки, распахивают блузку и ныряют внутрь. Эмико с легким вздохом, приоткрыв рот навстречу, льнет к нему — искренне или уступая? Может ли вообще отказать? — прижимается грудью, гладит, руки бегут вниз. Андерсон дрожит — трепещет, как шестнадцатилетний мальчишка. Неужели генетики научили это одурманивающее тело поражать феромонами?
Забыв обо всем — о городе, о Лао Гу, — он притягивает Эмико к себе, осторожно обхватывает грудь и ощущает под пальцами безупречную плоть.
От прикосновения сердце пружинщицы начинает колотиться как бешеное.
11
Чаочжоуских китайцев Джайди в некотором смысле уважает: у них большие, хорошо организованные фабрики, за несколько поколений они пустили корни в королевстве, истово чтят ее величество Дитя-королеву и совершенно не похожи на своих жалких собратьев-беженцев, которые хлынули сюда, на его родину, из Малайи в надежде на поддержку после того, как сами отвернулись от собственных земляков. Последним бы половину расчетливости чаочжоуских — давным-давно приняли бы ислам и нашли место в местном пестром обществе.
Вместо этого китайцы из Малакки, Пинанга и с Западного Берега надменно держались особняком и думали, что прилив фундаментализма их не тронет, а теперь пришли в королевство с протянутой рукой к родне из Чаочжоу, так как спастись своими силами ума не хватило.
Там, где малайским недостает сообразительности, чао-чжоуские не теряются. Они уже почти тайцы: говорят по — тайски, берут тайские имена. Пусть когда-то в роду у них и водились китайцы, но сейчас они — верноподданные граждане этой страны, а такое, если подумать, скажешь не о всяком тайце, а уж тем более об Аккарате и его выводке в министерстве торговли.
Поэтому Джайди даже немного сочувствует чаочжоускому заводчику, который расхаживает перед ним в белом балахоне, свободных хлопковых штанах и сандалиях по цеху и возмущается тем, что его фабрику закрыли из-за какого-то превышения нормы угля, хотя он платил каждому белому кителю. А значит, Джайди не имеет права — совершенно никакого права — останавливать его предприятие.
Слышать в свой адрес «черепашье яйцо» Джайди даже лестно, хотя и весьма неприятно — для китайцев это страшное оскорбление. Все же он спокойно выслушивает яростную тираду. Немного погорячиться — так по-китайски. Позволяют себе эмоции, как тайцы никогда бы не посмели.
Тем не менее этот человек ему симпатичен.
Но к тому, кто сыплет оскорблениями и постоянно тычет ему пальцем в грудь, испытывать симпатию Джайди долго не может, а потому уже восседает на груди бизнесмена, пережимает горло дубинкой и объясняет тонкости этикета по отношению к белым кителям.
— Похоже, вы приняли меня за очередного министерского служаку, — замечает он.
Тот хрипит, вырывается, но тщетно. Внимательно глядя на предпринимателя, Джайди поясняет:
— Вы, конечно, понимаете — лимиты на уголь введены из-за того, что город стоит ниже уровня моря. Вы свою углеродную норму превысили еще несколько месяцев назад.
— Гхрхха.
Поразмыслив над таким ответом, Джайди грустно качает головой:
— Нет, мы не можем позволить фабрике продолжать работу. Рама XII повелел, и на том же стоит ее величество Дитя-королева: мы не оставим Крунг Тхеп даже под напором наступающего океана, не сбежим из Города божественных воплощений, как те трусы из Аютии от бирманцев. Вода — не вражеские солдаты, стоит пустить — уже не прогонишь. — Он смотрит на вспотевшего китайца и прибавляет: — Вот поэтому каждый должен делать все, что от него зависит. Если не хотим пустить захватчика в свой город, то надо бороться плечом к плечу. Вы согласны?
— Гххрххгхх…
— Хорошо. Рад, что мы нашли общий язык.
Рядом кто-то вежливо покашливает.
Джайди, скрывая недовольство, поднимает голову и видит юного рядового в новенькой форме. Тот отвешивает почтительный ваи — пальцами сложенных ладоней до лба, — замирает ненадолго и говорит:
— Кун Джайди, мне крайне жаль прерывать вас.
— В чем дело?
— Чао кун генерал Прача изволит просить вас к себе.
— Я занят. Похоже, наш друг наконец согласен вести разговор в приемлемом тоне и с холодным сердцем.
— Я обязан сообщить вам… мне велели передать…
— Ну же!
— …чтобы вы тащили ваш… ваш, простите меня, «тщеславный зад», простите еще раз, в министерство. Немедленно и даже быстрее. — Мальчишка вздрагивает от собственных слов. — Если нет велосипеда, велели взять мой.
— Вон что. Тогда ладно. — Джайди слезает с заводчика и говорит Канье: — Лейтенант, разберешься тут?
Та в замешательстве.
— Что-то случилось?
— Думаю, Прача созрел на меня поорать.
— Пойти с вами? Этот червяк подождет, — кивает она на китайца.
Ее беспокойство веселит Джайди.
— Обо мне не волнуйся, заканчивай тут. Если нас отправят в ссылку на юг охранять лагеря желтобилетников до самой пенсии, я тебе сообщу.
Расхрабрившийся китаец бросает ему вслед:
— Ты у меня еще попляшешь, хийя!
Последнее, что слышит Джайди, выходя из цеха в компании рядового, — удар дубинкой и визг заводчика.
Снаружи печет солнце. Он и без того вспотел, трудясь над китайцем, поэтому отходит в тень кокосовой пальмы и ждет, пока рядовой подкатит велосипед.
Мальчишка смотрит на взмокшее лицо Джайди озабоченно.
— Хотите передохнуть?
— Ха, да ты что. Насчет меня не переживай — просто годы уже не те. Еще хийяпопался не слишком покладистый, а я уже не тот боец, что раньше. Но в прохладный сезон так бы не вспотел.
— Вы во многих боях победили.
— В некоторых да. И тренировался еще не в такое пекло.
— За вас бы все лейтенант сделала. Вам-то зачем так себя утруждать?
Джайди смахивает со лба пот.
— И что тогда скажут мои парни? Что я лентяй.
— Такого о вас никто и подумать не посмеет!
— Вот станешь капитаном — тогда поймешь, — снисходительно отвечает Джайди. — Люди тебе верны, только если показываешь им пример. Я никогда не заставлю своих обмахивать меня веером или крутить вентилятор, как эти хийяв министерстве торговли. Пусть командую я, но все мы — братья. Получишь капитана, обещай, что будешь делать так же.
Глаза мальчишки сияют, он снова делает ваи.
— Да, кун. Обязательно. Спасибо!
— Вот и молодец. — Джайди садится на велосипед. — Лейтенант Канья закончит и отвезет тебя на нашем тандеме.
Днем в засушливый сезон в самое пекло на дорогу выезжают в основном сумасшедшие и те, кому очень надо. Зато под арками и в укрытых тентами переулках раскинулись рынки, заваленные овощами и кухонной утварью.
Проезжая Тханон На Пхралан, Джайди отпускает руль, делает ваи в сторону Священного столпа и молится за невредимость души Бангкока. Здесь Рама XII заявил, что народ не бросит город под напором наступающего океана. От монашеских распевов во спасение Крунг Тхепа на душе делается спокойно. Он трижды поднимает ладони ко лбу. Море людей вокруг делает то же самое.
Четверть часа спустя впереди возникает министерство природы — покатые крыши из красной черепицы выглядывают над зарослями бамбука, тиковых и дождевых деревьев. Вся в разводах от ливней и в бахроме из мха и папоротников вокруг высокая белая стена, стоят охранные статуи гаруд и сингхов.
Однажды Джайди видел этот комплекс с высоты — его, одного из немногих, в облет на дирижабле взял с собой Чайанучит. Еще в ту пору, когда тот руководил министерством, когда власть белых кителей была непререкаемой, когда по королевству со страшной скоростью катился мор и никто не знал, выживет ли хоть что-нибудь.
Чайанучит помнил (а сказать о себе такое могли немногие), как начиналась та эпидемия. Джайди, тогда еще совсем молодому призывнику, повезло — он попал в министерство курьером.
Чайанучит понимал, чт о стоит на кону и как надо действовать. Если требовалось перекрыть границы, вывести из игры какое-нибудь министерство или сровнять с землей Пхукет и Чиангмай — он не колебался; когда зараза моментально охватила джунгли на севере, жег их беспощадно и безостановочно. И вот однажды Джайди получил благословение подняться с этим человеком в воздух на дирижабле его королевского величества.
Тогда главной заботой было очистить королевство. Но едва «Агроген», «ПурКалория» и прочие, требуя невообразимых денег, стали присылать невосприимчивые к мору семена, местные генхакеры-патриоты, глядя, как одни за другими сдаются бирманцы, вьетнамцы и кхмеры, взялись ломать ДНК растений, созданных компаниями-калорийщиками, стараясь накормить страну. «Агроген» и им подобные за посягательство на интеллектуальную собственность пригрозили ввести эмбарго, но Тайское королевство держалось, выживало вопреки всему. Остальные ломались под напором калорийщиков, а тайцы стояли.
— Эмбарго! — смеялся Чайанучит. — Именно то, что надо! Никаких связей с ними иметь не желаем.
И встала еще одна стена — к той, что возникла, когда кончилось топливо, и к той, что возвели, обороняясь от гражданской войны и голодных беженцев; последняя преграда угрозам внешнего мира.
Кипучая жизнь министерства природы потрясла юного новобранца Джайди. Белые кители, борясь с тысячами напастей, безостановочно сновали между штаб-квартирой и местами происшествий. Так остро неотложность дел не ощущалась ни в одном другом министерстве. Эпидемии никого не ждали. Единственный долгоносик в каком-нибудь отдаленном районе — и за считанные часы, промчавшись через всю страну на пружинном поезде, белые кители оказывались в центре событий.
Всякий раз у министерства возникали новые обязанности. Мор стал лишь очередным бедствием. Сперва королевству угрожал подъем моря — пришлось строить плотины и дамбы; потом из-за недосмотра за контрактами на энергию и загрязнение и за квотами на выбросы кители стали сами раздавать лицензии на производство метана; затем занялись рыболовством — следили за уровнем токсинов в этом последнем источнике калорий для всего королевства (счастье, что мысли фарангов крутились только вокруг суши и потому рыбным запасам они вредили походя). И наконец, нагрянули человеческие болезни, вирусы и бактерии: H7V9, цибискоз-111b, с и d, фаган, а еще морские моллюски, которые, заразившись, мутировали и легко перебирались на землю, а еще пузырчатая ржа… Заботам не было края.