– То вся тундростепь превратится в одно большое кладбище, да?
– Во всяком случае, фауна крупных млекопитающих обречена. Вспомните свой собственный мир: на вашей планете климат, в целом, теплее, чем сейчас здесь, но ландшафты, подобные здешней тундростепи, отсутствуют.
– Да, я обратил внимание. Считается, что было оледенение и, соответственно, более холодный климат. И тем не менее остатки мамонтов находят в районах, где сейчас с трудом может прокормиться полтора оленя на сто квадратных километров. Загадка науки!
– Нет тут никакой загадки, Семен Николаевич! Дело же не в температуре! У вас на полюсе холода в Оймяконе летом картошка растет. Но от этого он не перестает быть полюсом холода. Дело в сезонных колебаниях. Если средняя температура летних месяцев, скажем, плюс пятнадцать градусов, зимних – плюс пять, а атмосферных осадков выпадает мало, то мы получаем этакую северную прерию, кишащую крупными травоядными. Если при том же суммарном количестве тепла летние температуры повысятся на пяток градусов, зимние на столько же понизятся, а влажность увеличится, то вместо благодатной степи мы получим приполярную пустыню, по которой в поисках корма будут мигрировать лишь стада мелких оленей.
– Но в моем мире люди живут в таких условиях!
– Разумеется! Люди склонны заселять любые районы, где есть хоть какие-то пищевые ресурсы. Но в суровые места они проникают из более благоприятных и приспосабливаются постепенно: учатся бить морского зверя, контролировать (приручать, по сути) стада оленей или приспосабливать свой быт к их сезонным миграциям. Ну и, конечно, делать долговременные запасы пищи, строить теплые жилища. Согласитесь, что это уже совершенно иной образ жизни и, если хотите, способ мышления. Но даже при таком мышлении, – Нит-Потим хитро улыбнулся, – придется согласиться, что вашей цивилизации северные народы решительно ничего не дали. Их вклад равен…
– А почему они что-то должны давать?! – невежливо перебил Семен. – С какой стати?! Надо спросить, что ИМ дали «белые люди», которые пришли на их землю: железо, порох, спирт, сифилис и грипп, который оказался еще страшнее?
– Ну-ну, Семен Николаевич, – примирительно проговорил начальник третьего отдела, – вы же сами предложили оценку «по вкладу». Так вот: при резкой смене климатических условий население, занятое «присваивающим хозяйством», а попросту охотой и собирательством, обречено на гибель. Чтобы приспособиться к резкой смене сезонов года, потребуется несколько поколений, а чудес, как известно, не бывает. Особенно при низком творческом потенциале. Тем не менее освободившиеся районы вскоре вновь будут заселены. Территориальная экспансия аборигенов, безусловно, тормозит социально-экономическое развитие любого мира, но остановить ее довольно сложно.
– Как у вас все складно получается – вот что значит опыт тысячелетий! – вздохнул Семен. – А в жизни – тьма, холод, вулканы, землетрясения, потоп – прямо Апокалипсис какой-то!
– А вы полагали, что ваш Иоанн Богослов все выдумал?
– Что за намеки?! – вскинулся Семен. – У нас что, тоже поработала ваша Миссия? А может, и сейчас работает?!
– Успокойтесь, Семен Николаевич, ну что вы, в самом деле!
– Так приложили вы к нам руку или нет?!
– Давайте я вам честно объясню ситуацию, – предложил Нит-Потим. – В конце концов, вы ученый, а не герой развлекательной литературы по имени Конан.
– Валяйте, – согласился Семен и подумал, что окончательно перестает что-либо понимать: «Если ему нужно, чтобы я добровольно отсюда смотался, то зачем меня грузить лишней информацией? Допустим, о судьбе туземцев он проболтался случайно, и пришлось рассказывать о грядущем „потопе“. А кто его сейчас за язык тянул? Он что, не профессионал? Вряд ли… Скорее, это я как щенок, которого тащат на поводке».
– Поскольку предполагается ваше возвращение домой, я не имею права сообщать вам какую-либо сверхнормативную информацию о вашем мире. Отрицательный или положительный ответ на заданный вопрос именно такой информацией и будет являться. Думайте сами. Особо хочу подчеркнуть, что запрет наложен совсем не из опасения, будто вы сможете словом или делом помешать выполнению наших задач – отнюдь! Предположить такое – значит заподозрить всех нас в некомпетентности, а мы, поверьте, этого не заслуживаем. Запрет наложен исключительно в интересах вашего собственного психического и, если хотите, интеллектуального здоровья. Хотя лично я в данном конкретном случае никакой опасности не вижу. Вряд ли вы станете вскакивать по ночам и шарить под кроватью в поисках притаившегося инопланетянина. Или возьметесь за цикл работ по пересмотру истории родной планеты.
– Но факт постороннего вмешательства действительно меняет взгляд на историю!
– Полноте, Семен Николаевич! Идея вмешательства неких высших сил не моложе вашего мира! Она появилась, наверное, вместе со способностью мыслить. Духи, демоны, боги или единый Бог, Высший Абсолют, инопланетяне… До сих пор у вас живет даже научное течение, где эту высшую силу называют «природой» – она как бы сама в себя вмешивается и что-то в себе корректирует. Но это нормально, это болезнь, так сказать, роста. Это с возрастом пройдет. И процесс взросления вы не сможете ускорить, даже если предъявите научному миру справку с печатью и подписью нашего Координатора о том, что вмешательство было или его не было! Вашим самым свирепым оппонентом окажется какой-нибудь псевдоученый, который с пеной у рта будет доказывать, что инопланетяне на самом деле были трехногими и одноглазыми.
– Ну, уж до этого-то, – вздохнул Семен, – я бы и сам мог додуматься.
– Рад слышать. Между прочим, именно таков принцип нашего вмешательства: никого ни к чему не принуждая, направить мышление в нужную сторону, предоставить людям дополнительную свободу выбора.
– Насчет свободы выбора я уже понял…
– Чтобы закрыть этот вопрос, Семен Николаевич, давайте подойдем к нему с другой стороны. Представьте себе, что перед вами японский военачальник, принимающий решение об атаке на Пирл-Харбор. Вы, в отличие от него, знаете, что после атаки последуют Хиросима и Нагасаки. Вы бы оставили ему полную свободу выбора?
– А при чем тут охотники из тундростепи? Кому они мешают? Чему угрожают?
– Еще раз напоминаю, что за нами опыт развития тысяч миров, причем сотни из них похожи и на этот, и на ваш. Вспомните сравнительно недавнюю историю Евразийского континента, все эти степные-кочевые псевдоцивилизации: Чингисханы, Тамерланы и иже с ними. Вспомнили? Их армии пролили реки крови… И что? Каков их вклад хоть во что-то? Зачем? Их жестокость настолько иррациональна и бессмысленна, что жертвы склонны были считать их карающим орудием в руках Бога или богов, созданным для выполнения одной задачи – наказания их за что-то. После чего этот бич будет выброшен на свалку истории, поскольку ни для чего больше не годится.
Представьте себя всезнающим и почти всемогущим. Вы бы устояли перед искушением подставить ножку повитухе, спешащей в юрту к женщине, рожающей ребенка, который станет Чингисханом? Допустим, подставили, и этот урод так и не родился. Но беда-то в том, что осталось МЕСТО, жизненное пространство и для него, и для тех, кто станет его армией. Значит, с вероятностью девяносто восемь процентов кто-то другой станет Чингисханом, и совсем не факт, что он будет лучше. Выход? Ежегодно отстреливать половину боеспособных мужчин-степняков? Внести изменения в генетический код, чтобы мужчины рождались без больших пальцев на руках и не могли держать оружие? А может, будет вернее и гуманнее увеличить количество атмосферных осадков в регионе, чтобы степь стала лесом? Или, наоборот, уменьшить влажность и превратить степь в пустыню? Да, жертвы будут – ломка привычного уклада без них не обходится. Но сопоставимы ли они?
– Допустим, я понял. А дальше?
– Дальше совсем просто: сдвиньте абрис этой ситуации на восемь-десять тысяч лет в прошлое. Похоже?
– Это чем же? Где цивилизованные оседлые народы и дикие степные орды?
– А вы не видите? Давайте оперировать историей и географией вашего мира. Ну, скажем, в интервале двенадцать тысяч лет назад плюс-минус тысяча. Почти вся Европа – мамонтовая тундростепь с охотниками, а Ирак, Палестина, Малая Азия – земледельческие районы, в которых уже есть почти города. Культурная пропасть между населением того и другого регионов ничуть не меньше, чем при Чингисхане и Тамерлане.
– Просто блеск! – рассмеялся Семен. – Последнее напряжение фантазии, и я представлю орду кроманьонцев, которые с дубинами наперевес верхом на мамонтах штурмуют стены Чатал-Гуюка! Смешно?
– Нет, не смешно. Правда, Чатал-Гуюк возник чуть позже, но под стенами Иерихона их вполне можно представить.
– Однако!
– А знаете, почему в вашем мире этого не произошло? Потому что как раз в это время началась стремительная деградация ландшафтов приледниковой зоны.
– Послушайте, Нит-Потим, вы это серьезно? Или это такой юмор?
– Никакого юмора. Это точный прогноз развития событий без постороннего вмешательства. Между прочим, этот сценарий реализован в двух десятках наблюдаемых миров, подобных вашему.
– И что, – окончательно обалдел Семен, – так прямо и на мамонтах? А почему не на носорогах?
– Примерно в половине случаев – на лошадях. А носороги, насколько я знаю, для этого не годятся. Во всяком случае, ни в одном из миров не зафиксировано сколько-нибудь успешных попыток их одомашнивания. Лошадь же является универсальным объектом для этого. Мимо нее никто никогда и нигде не проходит.
– Та-ак… Дайте привыкнуть к новой системе координат… А мамонт, значит, кое-где стал домашним, да?
– Семен Николаевич, не забывайте, что речь идет о других мирах. Подчеркиваю: не планетах, а мирах! То есть это, конечно, планеты, но разделяет их не только пространство, но и время. Если некое животное из мира «А» морфологически похоже на животное из мира «Б» и занимает при этом такое же место в природе, то мы называем их одним именем – скажем, тигр или кролик. Только это совсем не значит, что они идентичны. Понимаете, о чем я?
– С трудом, но, кажется, врубаюсь.
– Я не биолог, и знания мои в этой области скудны, но попытаюсь на ваш вопрос ответить. Если ничего не путаю, то считается, что мамонты и их иномирные аналоги ни ручными, ни домашними не могут быть в принципе. В отличие, кстати, от современных вам слонов.
– Но вы же сказали…
– Это, пожалуй, единственное животное, которое может СОТРУДНИЧАТЬ с человеком. Если захочет, если найдутся общие интересы.
– Так они, что же, разумны?! Бред!!
– Семе-ен Николаевич, – урезонил его Нит-Потим, – вы совсем-то уж почву под ногами не теряйте, ладно?
– Постараюсь! Так что?
– Конечно же, они не перешагнули барьер, за которым начинается то, что мы с вами называем разумом. Соображать они вроде бы могут, а мыслить – нет. Или обладают каким-то иным разумом, который нашему не адекватен, – простите, в этих вопросах я не специалист.
– И это чудо природы вы обрекаете на гибель?!
– Оно и без нас обречено. Вариантов развития человеческих цивилизаций не так уж и много. И в результате реализации любого из них места для подобных животных на планете не остается. В качестве иллюстрации можно привести ситуацию в вашем мире на территории Североамериканского континента в восемнадцатом – девятнадцатом веках: прерии, бизоны, индейцы… Попробуйте придумать хоть один сценарий развития событий, при котором первые, вторые и третьи могли бы сохраниться в первозданном виде.