– Привет, Федя!
– Привет, только я не Федя!
– А, – машет рукой мужичок, – я всех «Федями» зову. Давай выпьем, а то мне одному скучно!
И достает из сумки солдатскую флягу. После этого сумка оказывается совершенно пустой.
Потом они сидят на обочине старой колеи и пьют из горлышка теплую брагу. Мужичок рассказывает:
– Я, понимаешь, с буровой. Вахту отработал и отдохнуть решил – на Дагын на рыбалку сходить (по дороге, Семен знал, еще километров двадцать – тридцать). Что, думаю, в поселке сидеть – здесь лучше! Порыбачу пару недель и опять на буровую.
– Как же ты… – пытается понять Семен, – так идешь? Без всего?!
– А чего мне надо, Федя?! – смеется мужик. – Соль вот в кармане есть, спички, ножик. Леску взял с крючками, а удочку там срежу.
– Ну а… ночевать как?
– Так лето же! Или на пожоге – делов-то куча! Ладно, работай, Федя, а я пошел!
И легким шагом, помахивая веточкой, мужичок отправляется дальше. «Вот как надо жить!» – подумал тогда Семен.
«Вот так и придется жить! – думал теперь Семен, озирая бескрайнюю даль чужого мира. – Здесь бы на джипе кататься. Или хотя бы на лошади…
Кстати, о лошадях! Между прочим, племена североамериканских индейцев в своих миграциях по континенту вышли к границам прерии и остановились – в глубь степей не пошли, хотя там одних бизонов бегало, кажется, миллионов шестьдесят. Так ведь нет: тормознулись в лесостепной зоне и даже начали переходить к оседлому хозяйству. И перешли бы! И, наверное, карта США сейчас выглядела бы совсем по-другому. Но в степях появились мустанги – одичавшие лошади Старого Света. И индейцы не устояли перед искушением: мгновенно, чуть ли не за одно поколение, научились их приручать и ездить на них! И просторы прерий стали им доступны вместе с бескрайними, казалось, ресурсами мяса. Со всеми вытекающими последствиями: развалились едва наметившиеся племенные союзы, заброшены были огороды и плантации кукурузы. Результат известен. Отсюда вывод: чтобы «жировать» в степи, по ней надо быстро передвигаться. Раз нет ни машины, ни лошади, придется бегать самому. А для этого надо быть легким. Но как?!»
После долгих душевных терзаний Семен оставил себе три болта и кусок мяса. Все остальное закатал в шкуры, сходил к лесу и засунул сверток в развилку веток метрах в трех над землей – авось никто не достанет. Потом вернулся на бугор и разделся догола. Рубаху затолкал в рюкзак, обвязку надел на голое тело, взвалил на плечо арбалет и легкой трусцой устремился (в смысле побрел) вперед.
* * *
Эту ночь (уже третью по счету!) Семен провел на вершине холма со скальными выходами на вершине. Разжигать костер было не из чего, да он и не пытался: огрызок деревяшки, которая когда-то была мясом, можно сжевать и так, а для тепла надо жечь не кустики, которые тут растут, а бревна. В общем, ночью он делал все что угодно: любовался на звезды, слушал звуки ночной степи, размышлял о смысле жизни, только не спал. И не то чтобы было очень холодно, а, скорее, недостаточно тепло, чтобы спать, ничем не прикрывшись. Зато, когда выглянуло солнышко и пора было куда-то идти (куда именно, Семен уже не знал), он заснул как убитый.
Разбудил его какой-то рокот и топот, от которого, казалось, слегка подрагивает земля. Семен выглянул из-за камней и надолго застыл, забыв принять более удобную позу: рядом с ним в широком сухом распадке дрались два мамонта. Вряд ли до них было намного больше сотни метров…
Про этих хоботных Семен читал, видел картинки реконструкций и сами реконструкции. И тем не менее…
Безусловно, это были два самца: массивные головы, крутые горбы над передними лопатками, возвышающиеся над землей не менее, чем на два с половиной метра, огромные бивни. Тела сплошь покрыты густой бурой шерстью, особенно пышной по бокам, с плеч и груди свисают гривы густых длинных волос. Оценить вес трудно: тонн по пять-шесть, наверное. Один чуть пониже ростом, но массивнее, бивни его кажутся чрезмерно длинными (метра по четыре?!), они спиралью загнуты внутрь. Шерсть темно-бурого цвета (Семен назвал его «Черным»). У второго шерсть с рыжеватым оттенком, он чуть выше, но как бы стройнее противника, трехметровые бивни лишь слегка загнуты.
Вероятно, начало боя Семен проспал: противники стояли друг против друга, мотая хоботами и поводя головами. Бока их тяжело вздымались. Вот Черный взревел – протрубил что-то, задрав хобот вверх и присев на задние ноги так, что передние оторвались от земли. Потом он разом опустил их и ринулся в атаку. Чуть запоздав, Рыжий устремился навстречу. Он двигался немного быстрее, и к точке встречи оба набрали почти одинаковую скорость…
Примерно такие, наверное, звуки должны раздаваться, если с небольшой высоты уронить на штабель десяток промороженных бревен. Сопение и хриплые взрыки… Они сцепились бивнями, пытаясь вывернуть противника в сторону, завалить на бок. Пять, шесть, семь секунд – они с тупым лязгом расцепились и отпрянули друг от друга.
И без всякой передышки Черный атаковал снова! Он опустил бивни к самой земле и пытался таранить противника лбом в голову сбоку. Рыжий почти успел повернуться, но зацепил своим бивнем бивень противника и смог лишь слегка смягчить удар. Он пошатнулся, хрипло взревел и мощно двинул головой, заставив противника переступить ногами, чтобы сохранить равновесие.
Со стуком разомкнули бивни, разошлись… И вновь лобовой удар!
Наверное, и на экране такое зрелище было бы не для слабонервных, а ту-ут… Когда дрожит земля, когда во все стороны хлещут волны ненависти и злобы…
Вот они сошлись, сцепились бивнями, гнут друг друга к земле – сила на силу. Топчутся, подаваясь то вперед, то назад… Ну, кто кого?!
Рыжий слабее, передние ноги подгибаются… Еще! Встал на колени!!
«Господи, я-то что делаю?!» – спохватился Семен и кинулся к арбалету.
Он давно перестал снимать обвязку – так и таскал ее на голом теле. Когда становились холодно, он надевал сверху рубаху, в которой, не долго думая, прорезал дырку, чтобы можно было пользоваться крюком. Но сейчас руки у него тряслись, крюк за что-то зацепился и никак не хотел вылезать наружу. Он все-таки достал его, зацепил тетиву, а она не натягивалась – все время оказывалось, что он не так стоит, неправильно держит ложе. Приходилось отпускать и начинать сначала…
Пока он возился с арбалетом, сквозь собственное кряхтение и сопение он дважды слышал характерные звуки схватки – значит, Рыжий все-таки смог встать, смог уйти из смертельного захвата и бой продолжается.
Семен вложил болт в паз и выглянул из-за камней. Черный лежал на боку. Нелепо загнутый правый бивень торчал вверх. Рыжий стоял, покачиваясь, метрах в пяти, бока его тяжело вздымались и опадали. Он стоял так минут пять, глядя, как поверженный противник ворочает головой и беспомощно перебирает ногами, потом опустил бивни к земле и начал водить ими по траве из стороны в сторону. Остановился. Поднял голову. Вскинул вверх хобот и издал долгий трубный звук.
И не было в этом звуке яростного ликования победителя, а была какая-то мрачно-удовлетворенная констатация: «Я победил!»
Потом он повернулся и тихо побрел прочь, опустив голову и медленно переставляя огромные ноги.
Способность соображать вернулась к Семену не сразу. А когда это случилось, он понял, что ему крупно повезло. Черный, похоже, тяжело ранен, а он, Семен, оказался на месте первым из… стервятников. Уж, во всяком случае, это лучше, чем пытаться подстрелить здорового и сильного зверя. Есть шанс выполнить поставленную задачу, так сказать, малой кровью. «И что теперь делать? Стрелять? Но он лежит спиной ко мне, и в какое место нужно целиться в таком положении, совершенно непонятно. В голову, наверное, бесполезно – только сломаю болт. Дождаться, пока Рыжий уйдет подальше, и подойти с той стороны?»
Победитель давно скрылся за перегибом пологого склона, а Семен все не решался покинуть свое ненадежное укрытие. В конце концов он заставил себя действовать: не дай бог появятся дикие псы или волки – прогнать их с арбалетом и палкой, конечно, не удастся – еще и самого загрызут! Чтобы не возвращаться, он надел рюкзак, благо тот был практически пуст, взял арбалет, посох и двинулся вниз, обходя по широкой дуге раненого мамонта.
Он приблизился со стороны ног, наверное, метров на тридцать и все равно не сумел выбрать место, попав в которое можно было бы все разом закончить. Пока он шел, мамонт то начинал шевелиться, то надолго затихал. И вдруг…
То ли раненый почуял приближение постороннего, то ли это была агония, только он начал ворочать головой, двигать ногами, раскачиваться и вдруг, издав низкий утробный звук, перевернулся на живот! Уперся бивнями в землю и разогнул задние ноги! А потом и передние!
Встал!!
То ли он хотел сделать шаг, то ли его просто качнуло – он переступил ногами…
Такой звук издает разрываемая ветхая ткань, так шипит проколотая шина… Тело гиганта содрогнулось, и из его живота на землю обвалилась гора красно-серых бугристых внутренностей. Они шевелились…
Мамонт вскинул вверх свои огромные уродливые бивни, поднял хобот и издал мощный короткий рев.
Он был адресован куда-то вверх и вправо, но это был не крик боли, нет! Это был призыв противника, вызов на бой!
Казалось, что передать словами все, что вложено в этот звук, просто невозможно: «Дай мне сражаться! Ты не можешь уйти, не можешь бросить меня! Я на ногах и могу сражаться!» И в то же время это была отчаянная в своей безнадежности мольба: «Дай мне умереть! Дай!! Я соберу все силы, все, что осталось, и нападу – только убей!! Только не оставляй!!!»
Семену стало настолько страшно, что на несколько мгновений он потерял контроль над собой. Ничего больше не видя и не слыша, он упер приклад в плечо, прицелился поверх болта в так называемую «сердечную область» и спустил тетиву.
Мощная отдача. Чмокающий звук попадания.
Мамонт стоял, наверное, еще секунды три.
А потом рухнул.
И по тому, как упала лишенная внутренностей туша, как вздыбились бивни, вывернув голову, как обмякли ноги, Семен безошибочно понял, что Черный больше не шевельнется. Потому что мертв.
А потом он понял, к кому был обращен последний призыв.
Метрах в пятидесяти стоял Рыжий.
Мгновения хватило, чтобы в человеческом мозгу промелькнуло все: победитель не бросил подранка, он просто ходил около него кругами. Большими. Он не прятался, но Семен смотрел только на раненого, на его агонию. И не видел ничего больше. Теперь он пришел…
Стресс? Шок? Или как там называется состояние, в котором время растягивается, а расстояние сжимается? Перезарядить арбалет, бежать – даже тени такой мысли не мелькнуло на границе сознания. И не потому, что это было заведомо бесполезно. Просто…
Просто они стояли и смотрели друг на друга.
Глаза в глаза.
Пятитонная бурая громада и маленький хрупкий человечек.
Вместе со всем, что у него есть, он, наверное, весит меньше, чем вот этот бивень. Левый.
Маленькие, пронзительно пристальные глазки мамонта покачивались из стороны в сторону. И росли.
Расстояние между глазами увеличивалось, и вскоре Семен видел уже только один. А потом и его заслонил розово-серый раздвоенный конец хобота.
Лица коснулось теплое и такое шершавое, что на коже, наверное, остались мелкие царапинки.