Туземец допил самогон с мужеством, безусловно достойным лучшего применения. «Будет знать, как мертвым притворяться и под себя гадить, – злорадно подумал Семен. – Этакого бугая я, наверное, больше месяца с ложечки кормил! Впрочем, доза нехилая, как бы чего с ним не стало… Хотя рвотный рефлекс перестает действовать только у алкоголиков третьей стадии…»
Успокоив себя такими рассуждениями, Семен пожевал мяса, попил водички и завел по полному кругу – от Галича до Гребенщикова. Впрочем, далеко он не уехал – все кончилось на Городницком, на песне про Африку: с криком «И жена хранцузского пошла!!» Аттуайр свалился набок и утратил жизненную активность.
– А блевать будешь? – поинтересовался Семен у бесчувственного тела. Вместо ответа тело всхрапнуло. Семен понимающе кивнул и отправился за ремнями, чтобы подобающим образом связать покойника.
Ночью его разбудил стон из могилы. Семен матерно выругался и вылез из шалаша – досрочное воскресение покойного в его планы никак не входило, и горшок с водой был приготовлен заранее. Он спустился в яму, сдвинул мамонтовый мосол в сторону, бесцеремонно ухватил Атту за отросшие уже кудри, приподнял голову и ткнул в рот край посудины. В горшке было не меньше двух литров воды, но туземец выхлебал все до донышка. Семен отпустил его голову, Атту удовлетворенно хрюкнул и снова уснул.
Утром, прежде чем отправиться на кладбище, Семен умылся и плотно позавтракал. После чего уселся на краю могилы и стал ждать. Некоторое время спустя храп внизу сменился сопением, а мамонтовая лопатка начала шевелиться.
– Свершилось! – торжественно объявил Семен и полез вниз. – В Средний мир вернулся великий воин, да еще и в собственном теле!
Кость он отодвинул в сторону, а ремни аккуратно развязал. Проще было, конечно, разрезать, но имущество следовало беречь.
Атту с трудом поднялся на ноги. Его покрытое шрамами лицо имело жизнерадостный бледно-зеленый цвет.
– С днем рождения! – поздравил его Семен и вручил глиняную лепешку со знаками, обозначающими Имя.
– Моя голова! – простонал воин.
– А как ты думал?! Легко ли возрождаться в собственном теле!
– О, духи света и тьмы! Неужели я опять живой?! Но как же болит голова…
– Ничего, – похлопал его по плечу Семен. – Главное, пережить этот день, а завтра все пройдет. Как теперь тебя называть?
– Бизон, Черный Бизон – мое внешнее имя, – пролепетал новорожденный и бессильно опустился на лопатку мамонта.
Глава 10
Из кустов они выломились уже в сумерках, и Семен наконец вздохнул полной грудью – как же хорошо на просторе! Слева до горизонта слабо всхолмленная степь в половодье трав, колыхаемых ветром. Справа и за спиной эти чертовы заросли верхней террасы. Вдали и чуть левее невысокий холм или каменистая грива.
После воскресения и преодоления похмелья туземец резко переменился: детская робость и любознательность исчезли, Атту вдруг стал взрослым солидным мужчиной, для которого окружающий мир ясен и прост. Никаких следов былого заискивания не осталось и в помине – он воин-лоурин, а Семен человек без Имени. Впрочем, держался туземец вполне корректно – на равных. Семен впервые заинтересовался, сколько же ему лет, и из расспросов понял – слегка за двадцать. Правда, совсем не факт, что в здешнем году двенадцать месяцев, а в месяце тридцать дней.
Свою новую жизнь Атту начал с изготовления одежды, но самым первоочередным ее элементом счел почему-то кожаный обруч для головы, а вовсе не набедренную повязку или рубаху. В качестве оружия он присвоил себе одну из палиц, оставленных хьюггами.
Семен предложил организовать экспедицию вверх по течению, на месторождение кремня – не возвращаться же в Племя с пустыми руками. Атту согласился даже как-то подозрительно легко. Уже на обратном пути Семен выяснил, что туземец надеялся встретить у обрыва хьюггов и разжиться парочкой скальпов. Слава богу, все обошлось мирно.
До знакомых Атту мест они плыли три дня. Потом загнали плот в кусты и, оставив на нем весь груз, отправились дальше пешком. Семен захватил с собой только арбалет и посох, а туземец, разумеется, палицу.
– Почти пришли, – сказал Атту и поднял руки над головой.
Знаки, которые он изобразил поднятыми руками, на язык слов можно было приблизительно перевести как «все в порядке». Таких знаков у лоуринов было немного – десятка два, но их комбинации и разновидности создавали целый язык жестов, позволяющий общаться на расстоянии видимости. Овладеть этим языком оказалось для Семена значительно труднее, чем обычной устной речью. Атту пытался его учить, но дело продвигалось туго. Семен смог запомнить только короткую пантомиму: «Я – лоурин, все в порядке, не обращайте на меня внимания – иду по своим делам» и «Я в беде, срочно меня спасайте». «Читать» же он мог пока только комбинации из двух-трех знаков, да и то с ошибками.
В данном случае Атту как бы представился невидимому наблюдателю и призвал его не предпринимать в свой адрес никаких действий. Сколько ни всматривался Семен в сторону предполагаемого «адресата», ни малейшего признака людей или жилья не заметил. Атту понял его недоумение:
– Да вон там – за холмом.
– Ну а кому ты сигналишь? – удивился Семен. – Там же никого не видно!
– Как это не видно?! – в свою очередь изумился Атту. – Как бы мы жили, если бы всегда не смотрели в степь?
– А-а, – догадался Семен, – там, на холме, наблюдательный пост, да?
– Ну, что такое «пост», я не знаю, но глаза Рода там есть всегда. Еще не стемнело, и они, наверное, не закрылись.
– Ночью, значит, эти ваши глаза спят, да?
– А чего же им еще делать?
– Но ты же сказал, что они «всегда»? То есть постоянно?
– Конечно, – пожал плечами Атту.
После не очень коротких расспросов Семен уяснил для себя очередную тонкость мировосприятия туземцев: ночь в понятие «всегда» не входит. Темное время суток – это как бы разрыв во времени, пауза. Во время этой паузы границы между мирами истончаются и людям следует избегать активных действий, чтобы куда-нибудь не ухнуть.
Наблюдение ведется только в светлое время суток. Его цель – быть в курсе передвижения стад животных и не дать приблизиться к лагерю охотникам за головами. На ночь наблюдатель уходит спать в лагерь, и в этом есть глубокий философский смысл: во-первых, в темноте все равно ничего не видно, а во-вторых, ночью хьюгги не нападают.
Один вопрос тянул за собой другой, но Атту отвечал неохотно, и Семен не стал его мучить. «Волнуется перед встречей, – решил он, – или у них вообще не принято разговаривать на ходу». Впрочем, общаться вскоре Семену и самому расхотелось. По ровному месту и без груза Атту двигался как-то ненормально: он вроде бы просто шел, но угнаться за ним можно было только легкой трусцой.
Видневшийся вдали холм действительно оказался каменной гривой, метров восемь в самом высоком месте. Со стороны степи подъем был пологим и заросшим травой. Они успели пройти километра полтора, когда оттуда послышался разноголосый лай. Через минуту-другую Семен увидел, что им навстречу несется стая. «Сейчас порвут», – решил он и посмотрел на туземца. Однако тот не только не взял оружие на изготовку, но даже шага не замедлил. И оказался прав – стая разномастных собак «обтекла» их и устремилась куда-то дальше. Вскоре за спиной послышался отчаянно-злобный лай. Семен наконец понял, в чем тут дело.
– Стой, Бизон! – крикнул он. – Там же волк!
Семен бросил арбалет на землю и, с посохом в руках, помчался обратно – метрах в трехстах уже клубилась драка.
Он не успел – на его глазах куча лохматых тел рассыпалась и образовала широкий лающий круг. В центре лежали, дергаясь в агонии, три крупных пса. Над ними стоял, вздыбив шерсть, волчонок. Было видно, что этот детеныш на самом деле давно уже и не детеныш, а здоровенный сильный зверь, крупнее любой из собак. И самое главное – он их не боится, ни в чьей поддержке не нуждается, а хочет и может драться один. Семену показалось, что он уловил полный презрения призыв волка к противникам: «Ну же! Давайте!! Я хочу еще!» Но собаки поджимали хвосты и пятились. Приближение человека придало им смелости, и они двинулись было вперед, но Семен взмахнул палкой и заорал на них: «Кыш!! Пошли отсюда!!» Похоже, приказ соответствовал их собственным желаниям – лай начал стихать, а круг распадаться.
– «Зачем ты прогнал их? Было так хорошо…»
– «Их много!»
– «Оказывается, я сильнее! Оказывается, я могу убивать врагов (тех, кто нападает, а не убегает)».
– «Ты стал настоящим волком – не ребенком».
– «Да, я понял. Очень хочу в стаю».
– «Иди!»
– «Ты?»
– «Я возвращаюсь в свою стаю».
– «Ухожу…»
«Ну, вот и попрощались», – вздохнул Семен и побежал догонять Атту.
* * *
На вершине, среди рыжих каменных глыб, располагалась утоптанная площадка размером примерно три на три метра. Как объяснил Атту, это и есть «место глаз» – наблюдательный пункт. Часового здесь не было, так как, пока они сюда добирались, окончательно стемнело. Впрочем, видимость вскоре отчасти восстановилась, поскольку освободившаяся от туч луна оказалась полной и яркой.
Со стороны, обращенной к лагерю, под площадкой был почти отвесный обрыв, вправо и влево сменяющийся каменными осыпями. Лагерь представлял собой несколько вольно расставленных жилищ, похожих на «вигвамы», – отдельных или попарно соединенных широкими крытыми переходами. Возле некоторых жилищ догорали костры, народ же тусовался на свободном пространстве недалеко от обрыва, где костер горел вполне нормально.
– Угадал! – облегченно улыбнулся Атту. – Скоро начнется!
Спускаться вниз к сородичам он явно не торопился, и Семен стал потихоньку у него выпытывать, в чем тут дело. К чему было нестись сломя голову по степи, чтобы потом сидеть между камней и смотреть вниз?
Для начала выяснилось, что никуда они не бежали, а, наоборот, шли тихим шагом в ожидании, когда стемнеет и часовой покинет свой пост. А во-вторых, в племени лоуринов принято регулярно (как именно, Семен не понял, кажется, раз в два-три месяца) проводить некое культмассовое мероприятие. Почему-то Атту пожелал приурочить свое возвращение именно к нему. Что и как они будут делать дальше, туземец не объяснил, но попросил просто сидеть и смотреть. Впрочем, некоторые пояснения он все-таки дать соизволил.
– Понимаешь, у нас нет шамана, и старейшины все будут делать сами. Впрочем, Хиалан-ти предлагал нам своего ученика, но они отказались – может, молодому не доверяют, а может, привыкли сами с духами разговаривать.
– Это которые тут? Вот эти трое? – показал Семен на фигурки у костра, которые в общей суете участия не принимали.
– Они самые. Маленький – это Медведь, вон тот, который пошел помочиться, – это Кижуч, а лысый – Горностай.
Семен уже уразумел (не менее чем наполовину, как он считал) всю их чехарду с именами. У каждого мужчины есть тайное Имя, которое, конечно, в быту не употребляется. Они пользуются кличками – названиями зверей, птиц и рыб с двумя-тремя прилагательными. Последние, впрочем, при обращении произносить не обязательно, поскольку служат они в основном, чтобы не путать дубли: Волк Серый и Волк Быстрый – это разные люди. Реже используются наименования предметов (Перо Ястреба) или явлений природы (Восточный Ветер). В этих кличках мистики нет (почти), их иногда изменяют или меняют по собственному желанию либо по требованию коллектива.