– Уходи отсюда! – сказал мастер, выходя навстречу. – Добра не будет. За то, что перед боярином меня посрамил, доброго слова не скажу, но вот руки мне сберег, за то спасибо. У меня семеро детей, руками кормлюсь.
– Да вот, видишь, без кузни, брожу, у прочих мастеров и не смею работы спросить, соскучился по ремеслу. Вот и взялся то дрянное железо поправить.
– Да уж, поправил, здешние кричники только за голову хватаются. Я им как тот твой меч показал, так сразу же все в один голос сказали, что кыпчакская работа.
– С каких это пор кыпчаки стали кузнечным делом промышлять, они ж кочевники!
– То мне не ведомо! А такое тугое железо, что ты тут выковал, у нас кыпчакским зовут.
– Да вам все, что рожа не русская, не половец, так кыпчак. А то, что он перс или индус, так вам все едино.
– Ты с чем пожаловал? Говори да ступай. Прознает боярин, что ты вновь наведывался, со свету меня сживет. А то и слух пойдет, мол, я с алырой знался, беса привечал. Умение твое – нездешнее, ты уж не серчай, да кому докажешь. Я смотрел, как ты молотом бил, да все боялся – треснет, родимый. С тех пор как епископ с монахами стали наведываться по боярина наущению, так я за инструмент свой бояться стал, не хочу знаться с заморскими этими богами. Они мне говорят – вера моя грешная да дикая! Отца своего почитать, Хороса, Чура, грех?! Мои родные – матери-берегини, отцы, мудрецы-защитники – все погань! Что мне до их бога? Проповедь мне читали, каракули свои толковали, а спроси их, как же от веры в отца своего отречься, променять, – не могут ответить.
– А и не отрекайся. Многие годы пройдут, а все новые монахи да пришлые эти кузнеца взашей гнать будут из церквей своих, покуда тот обрядов не свершит.
– Вот скажи мне, чужой человек, почему все бесы да духи по углам живут да сором из-под веника себя тешат, и в капище нет им ходу, потому что в Хороса храм не пройти, нет в нем углов. А божий дом из камня ставят, углов не счесть – а храмом называют?
– Это ты не к тому с таким вопросом, друг мой, я слов твоих и четверть малую с трудом понимаю, а уж на болоте в деревеньке так до сих пор волыкаем кличут. Да что там, коль просишь, уйду я, не стану мешать. Даст бог, сделаю свою кузню.
Мне не захотелось делаться в глазах мастера еще более загадочным и чуждым. Решись я сейчас попросить у него хоть немного поработать, рискую вовсе испортить о себе впечатление. Да и вдруг страшно стало. На все сто ведь уверен, что не сработает сейчас эта крученая железяка на подставке, но страшно стало не от этого. Я испугался того, что она все же заработает. Неизвестно, переживу ли я еще один скачок во времени. Нет никакой уверенности в том, как это произойдет и куда меня закинет. У любого инструмента, орудия, оружия или прибора всегда есть инструкция, или найдется специалист, который точно знает, как действует предмет. У меня не было ни того ни другого. Я ведь даже не пытался разобраться с теми надписями или узором, начертанными на подставке с камертоном, а уже собрался куда-то в неизвестность. Неумный поступок.
– Опять ты! С раменья пришедший, моего кузнеца донимаешь?!
Она стояла в проеме ворот, освещенная ярким солнечным лучом, невесть откуда взявшимся в серой мгле морозного утра. Чуть надменная, но не дерзкая. Доброжелательная, но и дистанцию держать умеющая.
– А, боярышня. Вот уж не думал, что опять с тобой свижусь. Но, признаться, рад встрече! Мое имя Артур, варяга сын.
– Ярослава Дмитриевна.
Я только сейчас разглядел, что она молода. Да и отчество Дмитриевна, надо думать, от того самого боярина, что калечил мастера. Рядом с боярышней были три женщины среднего возраста, а Ярославне, похоже, не больше восемнадцати, просто при ее дородной фигуре возраст определить нелегко. И вроде не толстая, но пухлая, округлая. В фотомодели ее бы точно не взяли. Такая на сгиб локтя пятерых фотомоделей уложит и не заметит. На лицо приятная, по поведению чуть резкая, видно, что в детстве была очень бойкой и проворной.
– При первой нашей встрече не было возможности представиться и познакомиться, рад, что не обделили вниманием на этот раз, мимо не прошли.
Ярослава слегка покраснела, но не подала виду, что засмущалась. Наоборот, чуть подобралась, выпрямила спину, как бы готовясь к долгой беседе. Не знаю, чего она ждала на самом деле, но к дальнейшему разговору я оказался не готов. Девушка мне понравилась, этого вполне достаточно. Понравился ли я ей? Не знаю. Обычно, если человек не нравится, то даже короткий разговор с ним стараются по возможности не затягивать. В своем времени я бы действовал напористей и решительней. Вот именно поэтому, с удовольствием и даже каким-то трепетом, я торопился откланяться, понимая, что любым, даже самым осторожным действием могу обидеть или оскорбить наивную девушку.
– Ты опять уйдешь в свой лес? – спросила она, цепляясь за меня взглядом, воспользовавшись моментом, что нет посторонних и нежелательных свидетелей. Няньки да кормилицы, наверное, не в счет.
– У священников святой воды не хватит окроплять городище, пока я здесь ошиваюсь. Да и самому в лесу спокойней.
Выдерживая почтительное расстояние, я не спеша, словно кот, обошел красавицу вокруг, рассматривая детали одежды, фигуру, осанку. Принюхался к ее запахам, таким сложным и непривычным. Ярославна только вертела головой, стараясь не упустить меня из виду. Сопровождающие ее женщины осторожно попятились. Надо сказать, эти дамочки выглядели как гренадеры – с такими провожатыми гулять можно где угодно. Придется – и медведя заломают, не вспотеют. Голыми руками скрутят, похлеще тех охранников, что возле боярина прошлый раз отирались.
– Но, глядя на вас, прекрасная девушка, я готов оставаться в городе сколько угодно, лишь бы иметь возможность хоть изредка видеть эти чудесные глаза, чистые и глубокие, как небо над головой. Блеск драгоценных камней меркнет, золото тускнеет от светлого лика. И нужно быть слепцом, чтобы пройти мимо и не восхититься. Ради таких, как вы, прекрасная боярышня, свершаются великие подвиги, слагаются песни. С вами могут сравниться лишь солнца луч да свет луны, что кружат свой нескончаемый хоровод в небе над этой грешной землей.
Вот это я загнул! Не уверен, что милая девушка поняла хоть половину слов, что я изливал из себя, как мед, мурлыча котом, неспешно вышагивающим на мягких лапах. Но она наверняка почувствовала, что все сказанное – хвала ее небесной красоте.
Ярославна смеялась, прикрыв лицо краешком платка. На ее розовых щечках появились ямочки, веки томно опустились. Она почему-то не решалась посмотреть мне прямо в глаза. Да уж, эту девушку комплементами не баловали.
Такое удачное стечение обстоятельств, неожиданное знакомство. Я не мог упустить шанса.
– Смею ли я надеяться, увидеть вас вновь? Смотрю я, провожатые ваши дамы уж косо смотрят на меня, как бы не подумали чего плохого. Не стану испытывать их терпение и поспешу удалиться, но с робкой надеждой, что мы увидимся снова.
– Да тьфу на него! Свет наш! Золотко! Гони его! – запричитала одна из женщин в окружении девицы. – Щербота! Бесовское племя! Прочь поди! Откуда пришел, туда и сгинь, грязнушек варяжьих обхаживай, смерд, а на девку нашу не зарься! А вот сейчас как десятников кликну, натерпишься от них, невежда! Прочь с дороги!
– Вижу я, милая, что горят глаза, как ясные звезды, а сердце так и заходится, что у воробушка, – сказал я, совершенно не обращая внимания на угрозы со стороны ее теток. – Видел я города, видел страны, был в морях и в горах, но нигде не встречал такой чудесной и прекрасной, как ты, боярышня Ярославна! Рад был знакомству, уйду, коль гонят, дабы не прослыть грубияном и задирой. С нетерпением буду ждать следующей встречи.
Сказав это, я повернулся и пошел по центральной улице к воротам. Больше ничего не удерживало меня в этом месте – назвать городом это сборище вкривь и вкось натыканных где попало домишек, опоясанных частоколом, у меня просто язык не поворачивался. Не было ни гроша в кармане, чтобы задерживаться в лавках торговцев, а без дела топтаться на рыночной площади, привлекая к себе внимание, ни к чему.
Произошел какой-то переломный момент, событие, которое расставило все по своим местам. Я прошлый, человек из будущего, наконец-то догнал сам себя в этом времени. Словно бы душа и тело до этого момента были отдельно, далеко друг от друга, но теперь все вернулось на круги своя. Я стал самим собой. Тем веселым и компанейским парнем Артуром, какого знали все. Плевать на условия, в которые я попал, главное – жив, здоров, и должен радоваться этому. Мне удалось освоиться, принять эту реальность как единственную, а не как одну из возможных форм существования, что само собой порождало бы неуверенность и апатию.
Настроение улучшилось, голова прояснилась. Мрачность, злоба, вечное недовольство и воинственная неприязнь ко всему, что меня окружает, разом исчезли. Я вдруг понял, что не нужно выживать, можно просто жить и заниматься своим делом, тем, которое по душе, которое, возможно, не мог позволить себе в той прошлой (или будущей?) далекой и утраченной жизни. Вот и проверка на вшивость, вот испытание для настоящего мужика. Скисну, сдамся – затопчет колесница истории, захлестнет вал событий. Упрусь рогом, пойду напролом, буду вертеть ситуацию по собственному усмотрению – глядишь, чего и добьюсь.
4
Петра в хижине не было. Он часто уходил, порой на несколько дней, я даже не беспокоился по этому поводу. К вечеру подморозило, и я решил прибрать в доме. Даже простенькая хижина на болоте без хозяйки быстро превращается в берлогу, и от этого становилось неуютно. Честно сказать, вся моя уборка больше напоминала распихивание по углам того хлама, что валялся под ногами, но в зачет шло хотя бы желание навести порядок. Я и дома у себя убирал так же и терпеть не мог, когда это делал кто-нибудь другой.
Чувствовал я себя хорошо. Свежий воздух бодрил, припорошенное снегом болото уже не казалось таким зловонным. Лес с непугаными лесными тварями, который в первые дни казался мне дремучим и заповедным, теперь больше напоминал центральный городской парк, где все было знакомо и понятно. Я уже очень хорошо научился ориентироваться в этой непролазной чаще, наконец запомнил дорогу через топь, хоть скоро и шарахнут морозы, и домик в лесу будет доступен с любой стороны – даже с берега реки можно будет добраться без проблем. Противоположный берег мной был еще совсем не изучен, так что на предстоящую зиму дел у меня было достаточно. В голове крутились наметки планов. Мне просто необходимо было перестать зависить от Петра и перестать злоупотреблять его гостеприимством. В зиму можно будет навалить достаточно леса, ровных и стройных сосен, чтобы уже весной начать строительство собственного дома. Мелькнула было мысль заняться производством кирпичей, но я вовремя сообразил, что ближайший строительный рынок остался в двадцать первом веке, и будь у меня даже миллион кирпичей, они ничего не стоят без цемента. Так что в любом случае придется готовиться пока к строительству деревянного дома, а там уж куда кривая судьбы вынесет. Соорудить кузницу придется, и даже по самым завышенным подсчетам сделать это будет не сложно. Болота здесь на руду богатые. В зиму займусь тем, что стану выжигать уголь да строить кричные ямы. Одному будет непросто, но, может, Петр изъявит желание принять участие. Даже если стану производить гвозди, уже смогу сколотить себе неплохое состояние, а так, были бы кости – мясо нарастет. Стоит только начать, а там дело само пойдет, материалом обзаведусь и рынок сбыта найду. Освоюсь с технологиями, стану делать вещи посложней.