Второй серьезной проблемой в добыче пищи стал удивительный факт того, что все звери, которые прежде то и дело попадались мне на глаза, словно почуяли неладное и странным образом куда-то исчезли. Даже те лесные пташки, которые все утро горланили в ветвях деревьев, будто испарились. Обойдя прилегающий лес, я понял, что ничего здесь не найду. Оставаться на берегу больше не было смысла. Я собрал вещи, прихватил найденный кувшин с отколотой горловиной и отправился дальше, вниз по реке.
Дикость и дремучесть леса, чистая вода в реке и в родниках, попадавшихся с завидным постоянством, все больше убеждали меня, что это несовременный, незнакомый мне мир.
Какая-то совершенно нейтральная, отстраненная часть мозга, не зависящая от эмоций, анализировала события с бесстрастностью компьютера. И в то же время в голове насмерть бились ужас и отчаянье, пусть еще не в самой критической форме, что походило на откровенный бунт сознания. Одновременно меня не покидало какое-то восторженное, фантастичное ощущение собственной избранности, эйфория от одной только мысли о том, что мне удалось оказаться в мире, за один только взгляд на который прочие исследователи отдадут жизнь не раздумывая.
За то время, что бродил по лесу, покинув уютное лежбище на берегу, я сделал десять выстрелов по мелькавшему в зарослях серому ушастому призраку. В трех из них я был совершенно уверен, но, увы, все десять оказались холостыми. Вконец обнаглевший заяц, похоже, принял охоту на него за игру, то и дело попадаясь на глаза с наглой и тупой мордой, совершенно невредимый. Ни моим обедом, ни ужином он не стал, как и фазан, трепавший мне нервы тем, что пару раз вылетал прямо из под ног как раз в тот момент, когда я уже и не надеялся его найти. Одним словом, охотник сегодня из меня получился аховый.
Злой и голодный, вспотевший от беготни за бестолковой живностью, никак не желавшей угодить мне на обед, я уже подыскивал грибные полянки и место для ночлега. Думал, что хорошо бы было все-таки вернуться в ту деревню, если еще не ушли вниз по реке торговцы, напроситься к ним, пусть хоть не за плату, за еду, но все равно шел не оглядываясь.
Если я буду держаться в стороне от людей, я ничего не выгадаю. Так и не научусь общаться, понимать их язык, если стану бродить по лесам. Рано или поздно мне придется искать поселок или город, караван торговцев, к которому я смогу примкнуть или хотя бы напроситься в попутчики. Мои познания в истории на поверку оказались ничтожными. Что я знал об этом мире? Ноль! Ничего! Я даже не знал, что это за мир! Какое это время, что за место? Одних собственных умозаключений явно недостаточно, чтобы выстраивать картину окружающего мира. Просто необходимо выйти к людям и наконец все для себя выяснить! Где я, какой год, кто тут главный и как мне дальше жить. Сейчас каждый шаг в любом направлении – это шаг в пустоту, в неизвестность. Еще повезло, что сейчас лето. Зимой бы давно уже дал дуба, скрючился бы безымянным «подснежником» у погасшего костра на радость падальщикам. Если бы судьбе было угодно уничтожить меня таким сложным, экстремальным, я бы даже сказал, экзотическим способом, она бы давно уже это сделала.
Но я еще жив, а следовательно, имею право жить дальше. Но мне нужна информация. Без данных о местности и ее обитателях я не смогу принимать правильных решений, и промахи, как в сегодняшней охоте, будут только учащаться.
Я просто в приказном порядке решил для себя, что эта ночь в таких бессмысленных и пустых скитаниях по дикому лесу станет последней. Надо вернуться на ту дорогу, вдоль которой я шел все это время, и добраться до людей. Сейчас подойдет любой населенный пункт. Деревня, город – не имеет значения. Мне нужно общение, сумма информации, в противном случае я просто откладываю неизбежное.
Увлеченный собственными мыслями, я вышел к низине, обильно поросшей ярко-зеленым мхом, пейзаж был колоритный, живописный, но я подумал, что в таких оврагах не ровен час угодишь в болото, и тут мне в спину уперлось что-то очень острое.
В первое мгновение я решил, что это ветка дерева, но, увы, когда сознание сконцентрировалось, я понял, что за спиной у меня кто-то стоит, и легкое покалывание между лопаток – не что иное, как оружие, нацеленное мне как раз под сердце. Удивляюсь, как незнакомец умудрился подобраться ко мне так незаметно и бесшумно.
Разведя руки, я отбросил бестолковый и ненадежный лук, сверток из фартука с пожитками и стрелы: сейчас свободные руки – самое проверенное оружие. Посох прислонил к бедру. В голове промелькнули даже не воспоминания, а какие-то рваные эпизоды рукопашной подготовки. Вечно красневшая рожа майора, который с остервенением швырял нас сначала на маты в зале, а потом на голый асфальт…
Итак – разворот через левое плечо, рука вниз, правой в челюсть или в кадык. Перехват оружия, удар коленом в грудь, добивание локтем или оружием на поражение – зависит от ситуации… но почему-то не решаюсь. Нет, не страшно, как-то непривычно, неправильно. Вот так вот, сразу, с оттягом и… в челюсть. Ни здрасьте, ни до свиданья, хлоп – и готово. Хотя с какой стати я буду здороваться? Тем более когда тычут чем-то острым в спину. Секунды отщелкивались огромным маятником, медленно, неспешно. Если это просто грабитель, то действует он очень неверно. Нож, если это его лезвие прижалось к моей спине, так не приставляют. Если сабля или копье, то с ним еще хуже. Оружие громоздкое, в ближнем бою бестолковое. Надо полагать, что незнакомец хочет пообщаться, а оружие, приставленное к спине, не больше чем способ привлечь внимание. Будь я на месте грабителя, с любым оружием в руках, используя тот факт, что смог подобраться незамеченным, я бы просто бил. Без затей, не спрашивая имени и звания, на поражение. А этот даже кольнул как-то не сильно, словно бы нерешительно.
– Вицу рыть! Зинуть нать або диво, щербота козарьская!
От этой фразы мне стало только смешно. Хоть я и понял всего два слова. Больше веселила именно серьезность и тон, которым незнакомец произнес ее. Во мне совершенно не дрогнула ни одна клеточка, даже эффект неожиданности не заставил меня напрячься. Видимо, я был просто рад тому, что встретил в этой глуши человека, пусть и такого агрессивного, который при первой же встрече наставил на меня оружие. Наверное, здесь так принято. Не было сомнений в том, что я быстро отучу его от этой дурной привычки. Однако нельзя быть таким самонадеянным. Ведь застал же он меня врасплох. Сейчас главное, что это живой человек и, похоже, один, с которым можно пообщаться без лишних глаз, не стесняясь свой чуждости.
– Меня зовут Артур! Я здесь грибочки собираю, и мне очень не нравится, когда на меня наставляют оружие…
Сказав это, я мгновенно развернулся, как и планировал, резко, с перехватом оружия противника, но без продолжения, в смысле без последующего удара в челюсть.
Оружием, которое я отвел от себя, была сулица – короткое метательное копье или дротик. Надо быть опытным воином или охотником, чтобы использовать такое оружие. Это, конечно, не копье, но и не стрела, так, нечто среднее. Всегда удивлялся, как такой хлипкой штуковиной можно было добиться результата в бою или на охоте.
Человек, держащий ее, был коренаст, чуть выше тех, с кем мне уже приходилось встречаться, но все равно невысокий. Полтора метра с хвостиком, но широкий, почти квадратный.
Увидев улыбку на моем лице, незнакомец отпрянул, но его оружие, которое я крепко удерживал левой рукой, мешало отодвинуться дальше, чем на длину древка.
– Ты что же, мил человек! Грабить меня собрался?! Или у вас так принято с незнакомцами разговор заводить?!
– Волыкай! – ляпнул незнакомец и еще больше отшатнулся, безуспешно пытаясь выдернуть свое оружие.
Я уже слышал это слово в мой адрес от недавних знакомых, вот только не знал, что оно означает. Может какое-то особое прозвище для незнакомцев. Хотя сами-то они откуда? Чай, тоже не местные – босота казанская!
В глазах мужика читались испуг и гнев. Странный сплав чувств. Он понимал, что соперник на полметра выше и явно сильней. Догадывался также, что без боя я своих скромных пожитков не отдам, да и убежать от меня он так просто не сумеет. Без сомнений, во мне читалось намерение хорошенько навалять задире, а то и самого же его ограбить. Незнакомец то ли силы свои не рассчитал, то ли меня посчитал калекой убогим, не знаю, но он явно жалел о таком опрометчивом поступке.
Бить его я не собирался. Ну если только рыпнется, так, для профилактики, чтобы расставить акценты.
По опыту знаю, что любой острый предмет в руках даже полного профана – вещь очень опасная. И как несостоявшийся офицер десантных войск, и как кузнец я был великолепно осведомлен о свойствах и возможностях практически любого холодного оружия. Сулица в руках незнакомца в этом смысле ничуть не противоречила моим знаниям. Оружие крайне опасное. Достаточно острое, чтобы вспороть незащищенное тело, и легкое в применении. Проще говоря – небольшой нож на длинной палке. Еще не копье, но уже не стрела. Странно, почему он промедлил?
– Послушай-ка меня, мордатый! Если ты сейчас же не уберешь оружие, мамой клянусь, я тебе так наваляю, всю жизнь помнить будешь! – припугнул я зависшего было налетчика.
Он не понимал моих слов, я это видел, но вполне четко и однозначно уловил интонацию. Короткий дротик тут же принял вертикальное положение. Я еще раз демонстративно развел руки, показывая, что совершенно безоружен.
– Что означает слово «волыкай»? И не щурься! Я ведь знаю, что ты меня понимаешь!
– Волыкай, на язык косой! С раменья схожий.
– С раменья! – ухмыльнулся я – Кто бы говорил про дремучий лес, пугало ты косматое! Это я-то из дикого леса?! Ты когда в зеркало последний раз смотрелся?! Шиш ты кудлатый.
На лице незнакомца наметилась улыбка. Понял, гад, что я его высмеиваю. А коль понял, то все не так уж плохо. Значит, можно найти общий язык.
– И давно ты за мной хвостом увязался, шиш?
– Петр, – сказал охотник и стукнул себя в грудь кулаком.
Затем он оттянул ворот рубахи, демонстрируя мне нагрудный крестик. Довольно увесистый, бронзовый, грубо отлитый или выкованный в штампе.
– Рязанский? – спросил я, даже не ожидая, что тот мне ответит внятно.
На этот вопрос Петр только засмеялся и махнул рукой.
– От Славутича иду, высокой водой, семь зим как.
– От Славутича? – удивился я, не помня, где уже слышал это слово.
– От Киева шел в Новоград. В Суздале Мурома баять добрый лес аж по самый Этиль.
– Так, все, хватит! – возмутился я. – И, вроде, по-русски говоришь, а один черт – ни хрена не понятно! Меня зовут Артур. Я пришел издалека! Поможешь мне?
На мое счастье, парень попался сообразительный. Возможно, он даже понимал часть сказанного, но по-своему. В любом случае, оружие он опустил острием вниз и прошел чуть вперед. Дождался, пока я возьму обратно свои пожитки, и махнул рукой, предлагая следовать за ним.
Лес Петру был знаком как свои пять пальцев, ориентировался он так, будто в нем и родился. Прокладывая путь через заросли, он без умолку говорил, благо что не одна из его фраз не заканчивалась вопросительной интонацией. Он просто вещал, не очень-то надеясь, что я его понимаю. К счастью, я понимал примерно треть из всего сказанного. Интонация, знакомые слова и жесты руками значительно помогали в осмыслении безудержного потока информации.
Я узнал, что Петр пришел из Киева. Были какие-то весьма веские причины на то, что он, крещеный человек, чему он придавал очень большое значение, был вынужден покинуть теплые края и отправиться на север, в Новгород, если я правильно все понял. Затем он скитался в верховьях реки Этиль, возможно, что это просто неизвестное мне название реки. По всей видимости, судоходной, ведь я слышал уже это название возле пристани в поселке, куда пришли ладьи купца. В здешних лесах Петра привлекали, как я понял, огромное количество пушного зверья и вольница. Мол, «пока бояре овцу делят, половец стадо взял», примерно так я для себя перевел его высказывание. Речь Петра, такую знакомую и такую чуждую одновременно, действительно приходилось переводить, словно иностранную. Но надо отметить, что в его рассказе слышалось многим больше знакомых слов, чем даже в стане у лодочников, приютивших меня на ночь. Хотя они люди пришлые и общались в основном на своем языке. С жителями деревни я так и не успел пообщаться, так что словарного запаса для нормального общения не хватало.