– Что? – ему удалось меня удивить. – Зачем? Я же полчаса назад тебе перевязал?
– И все же… – уклончиво ответил тот. – Понимаешь, на Гражданской меня дважды ранили, и я прекрасно помню те ощущения. Но сейчас определенно что-то не так. Свербит в боку, мочи нет. Давай отойдем?
– Ну, давай, – пожал я плечами. – Только выдумываешь ты, Коля. Ну что могло измениться за тридцать минут? Я же говорил, заживать будет несколько дней. Даже если в рану попала инфекция, ощутишь ты это через сутки, не раньше.
– Виталик, давай обойдемся без демагогии? – вымученно улыбнулся Гурский. – Просто осмотри рану, хорошо?
– Без проблем, – сухо буркнул я. Вот только не хватало, чтобы меня всякие белогвардейские поручики медицине учили!
Размотав бинт и подсвечивая трофейным фонариком, я осмотрел рану. И не поверил своим глазам. Блин, что за бред?! Нет, когда все произошло, я безоговорочно принял и наш перенос в прошлое, и всякие прочие связанные с фамильной реликвией Гурских чудеса, но это… это уже выходило за любые рамки! Рана, которой было от силы часа полтора-два, выглядела так, словно прошло как минимум пара дней!
Шумно выдохнув, я осведомился:
– Николай Павлович, и когда сие непотребство началось?
– Что началось? – искренне не понял Гурский.
– Свербление твое, что ж еще?
Поручик несколько секунд размышлял:
– Знаешь, ты не поверишь…
– Да уж поверю, так что давай коротко, нас бойцы ждут. Без эмоций и излишних подробностей.
– Ну, если коротко, то минут через десять-пятнадцать после того, как ты мне маменькину брошку вернул. Сначала появилось эдакое легкое, едва заметное тепло, разливающееся от левого кармана, а потом в раненом боку так засвербило, что хоть на стену лезь. Вот я тебя и попросил проверить.
– Ну, тогда я тебя поздравляю. Раны твоей по большому счету больше не существует. Ты о бритве Оккама слыхал?
– Разумеется. «Не следует множить сущее без необходимости», но при чем тут это?
– Да при том, что, согласно этому постулату, излечился ты исключительно благодаря своей брошке, понимаешь?
– Похоже, понимаю. – Гурский зябко пожал плечами. – И что?
– Понятия не имею. Но одно знаю точно: эта твоя штуковина определенно заточена на то, чтобы защищать твою жизнь. А вот зачем? Тут я не советчик, сам думай, что ты там в своем прошлом… гм, ну, то есть настоящем, такого насовершал, что тебя столь крутым оберегом одарили.
Несколько секунд поручик молчал, собираясь с мыслями, затем неуверенно изрек:
– Виталий, а если наоборот, если не совершил, а должен совершить? Как тебе такой вариант?
– Вполне, – буркнул я, вновь бинтуя поручика: рана все-таки свежая, несмотря на необъяснимое заживление, еще может открыться, так что пусть пока с бинтом походит. Да и ненужных вопросов не будет: тот же старшина видел, что Гурского ранили и я ему помощь оказывал.
– Пожалуй, так даже и правдоподобнее. Ладно, пошли, бойцы ждут…
Идя следом за поручиком, я продолжал размышлять: вот интересно, в критический для жизни момент Гурского забросило в мое время одного, а сюда нас перенесло уже обоих. Раньше я считал, что это связано с тем, что в момент выстрела пуля отбросила его на меня, но теперь начал испытывать некоторые сомнения. Если всерьез воспринимать то, что озвучил поручику, получается, брошь – ну, или чем там она на самом деле является – воздействует не только на поручика. А значит, вполне вероятно выполняет некую заложенную программу, преследуя какую-то вполне определенную цель? Или даже больше: ею целенаправленно управляют ? Кстати, есть и другой вариант: «процесс» все же замкнут на поручика, а я, Якунов, Феклистов и остальные бойцы – не более чем расходный материал? Вернее, вспомогательный? Ну, то есть я, например, был нужен, чтобы подготовить Гурского к переносу – ведь не просиди он целый день в Интернете, не поспорь со мной относительно истории, вряд ли смог бы с ходу воспринять реалии новой мировой войны, да еще и находясь на стороне бывшего противника. Брр, голова кругом…
Впрочем, поручику при любом раскладе не позавидуешь: я только сейчас окончательно осознал, насколько ему тяжело. Это для моих сверстников и молодежи перенос во времени хоть и фантастика, но в определенной мере привычная по многочисленным книгам и фильмам. Как там это называется? Формирование массового сознания, что ли?
Гурскому же, воспитанному в православных догмах и на классической литературе, пришлось туго. Ну не писали Толстой, Чехов и Достоевский фантастику, в то время с этим литературным направлением и вовсе был неслабый напряг: Герберт Уэллс, Жюль Верн… вот и все практически. И никаких «попаданцев» и альтернативной истории… Так что поручик еще неплохо держится. Вовсе не уверен, что я на его месте уже не реализовал бы в жизнь известный детский стишок, касающийся отправившейся в путь шиферной крыши.
Подходящую позицию нашли только перед самым рассветом, отмотав вдоль грунтовки несколько километров. Наконец наш придирчивый командир решил, что место будущего боя его удовлетворяет, и отдал приказ оборудовать огневые точки. Не будучи большим спецом в области засадной тактики, я вынужден был признать, что место и на самом деле неплохое, по крайней мере, определенно лучшее из всего, что нам встречалось по пути. И без того узкая дорога здесь оказывалась зажата между двумя пологими холмами, поросшими поверху не особо густым кустарником. Кроме того, один из холмов вплотную прилегал к лесу, что давало нам шанс в случае неудачи быстро и относительно безопасно отступить в заросли.
Но самое главное: всего в сотне метров перед нашей будущей позицией грунтовка немного понижалась, после чего делала довольно крутой поворот, огибая особенно топкое место, заросшее камышом. Именно это и стало главной изюминкой плана поручика: во-первых, поворот и подъем делали невозможным заранее разглядеть, что находится впереди, за изгибом дороги. А во-вторых, если колонна наберет высокую скорость, здесь они в любом случае притормозят. Хотя какая там «высокая скорость» у автобронетехники начала сороковых, едущей по русской проселочной дороге, даже не смешно…
По обеим сторонам грунтовки оборудовали пулеметные позиции, на сей раз настоящие, с первым и вторым номерами и небольшим земляным бруствером впереди, благо шанцевый инструмент имелся, затрофеили у немецких батарейцев. Остальных бойцов Гурский самолично распределил по огневым точкам, заставив некоторых даже отрыть себе неглубокий лежачий окопчик. От последнего красноармейцы в восторге не были, но спорить с командиром, разумеется, не посмели.
Строго-настрого наказав без приказа огня не открывать, а после получения оного бить только по грузовикам или бронетранспортерам, но ни в коем случае не стрелять по легковым автомобилям, буде такие в колонне обнаружатся, поручик отозвал в сторону меня, танкиста и Феклистова. Эдакий мини-военный совет перед боем. Если он, конечно, вообще состоится.
– Короче, так, бойцы. – Гурский в очередной раз обошелся без столь нелюбимого им «товарищи». – Старшина с младшим лейтенантом остаются по левой стороне дороги, мы с Виталием – по правой. Как только наблюдатели за поворотом засекут приближение противника и подадут условный сигнал, никому даже головы не поднимать, ждать моего первого выстрела. Цели я стрелкам распределил, сектора огня, как мог, нарезал, вас же прошу проконтролировать. Гранаты применять только в крайнем случае, прошу особо довести это до личного состава. Вопросы?
– Так нет, – уже привычно ухмыльнулся в усы старый артиллерист. – Че ж тут не понять? Повоюем.
– Вот и ладно. – Гурский поддернул на плече автоматный ремень. – Тогда по местам. Удачи.
– Ну, с Богом, стал быть, – вызвав короткий недовольный взгляд Якунова, кивнул Феклистов. – Пойдемте, товарищ младший лейтенант, вот-вот светать начнет.
Дождавшись, пока артиллерист с Серегой перебегут на ту сторону дороги, мы присели под невысоким кривым деревцем неопределенной породы.
– Как считаешь, Коля, поедут немцы? Наследили мы с тобой ночью мама не горюй.
– Сложно сказать, – задумчиво ответил поручик. – Я карту внимательно проштудировал, других подходящих дорог тут нет, так что, возможно, и поедут. Иначе крюк в добрых сорок верст выходит.
– А насчет позиции, как думаешь?
– Что насчет позиции? – не понял тот.
– Удобная больно. Если вдруг фрицы решат эти холмики заранее под контроль взять? Передовой дозор, все дела. Не дураки же они, воюют, сам знаешь, грамотно, а тут на ближайший десяток километров это самое подходящее место, сам же сказал…
Поручик размышлял несколько секунд, затем отрицательно помотал головой:
– А знаешь, не думаю, Виталь. Смотри: немцам необходимо еще затемно добраться до некой точки, причем время, похоже, поджимает. Скорее, усилят охрану да попытаются проскочить с максимальной скоростью.
– «Усилят охрану» – это ты хорошо сказал. А если ее танками усилят, нам что делать? Трофейными гранатами мы эти железяки не остановим.
– Вряд ли. Танк намного медленнее автомобиля или броневика. Я бы так не поступил, глупо снижать скорость движения. Вот сам посуди, как они должны рассуждать: кто-то расстрелял мотоциклетки, причем на дороге и обочине нашли множество гильз от их же собственного оружия. По отпечаткам колес станет понятно, что обстреляли их не во время движения, а при остановке. Значит, что? Значит, напал некто, вооруженный трофейными автоматами, то бишь очередные окруженцы. Получается, передовой дозор утерял бдительность, остановившись, допустим, по нужде, и, не наладив должным образом боевое охранение, попал под огонь противника. Который после боя немедленно ушел в лес, даже не забрав ни оружия, ни боеприпасов. Как мне кажется, именно последнее должно убедить их в случайности произошедшего. Понимаешь?
– Хотелось бы верить, – пробурчал я. – Кстати, насчет медлительности современных танков ты не совсем прав, на дворе все-таки не империалистическая, но в целом в твоих рассуждениях что-то есть. Ладно, будем надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Расходимся?
– Давай, Виталий, и удачи.
– Тебе тоже. – Я хлопнул поручика по плечу.
Чинарик выплюнул и выстрелил в упор…
В. Высоцкий
Если честно, я не особо верил в успех нашего мероприятия, хоть и держал сие глубоко пораженческое мнение при себе. Относительно «большой шишки» поручик мог просто напутать, неправильно переведя треп расстрелянных мотоциклистов. Кому, скажите, придет в голову рассекать вблизи линии практически не существующего фронта, да еще и по темноте? Немец комфорт любит, по крайней мере пока. Это ближе к Сталинграду он завшивеет и станет вмерзших в лед лошадей да отловленных по подвалам кошек жрать, а сейчас воюет по правилам.
Пока я предавался размышлениям, небо на востоке заметно посветлело: мои навороченные «будущанские» командирские показывали четыре с минутами утра. Скоро совсем рассветет, июль на дворе. Если в ближайший час на дороге никто не появится, можно будет спокойно отходить в лес. Хотя напуганные ночным происшествием фрицы, конечно, могли и изменить время поездки. Но это уже так, натягивание совы на глобус и наивная попытка убедить самого себя, что ты тут вовсе ни при чем, а во всем виновны исключительно обстоятельства, которые сильнее тебя…
И в этот момент раздался короткий свист одного из высланных за поворот наблюдателей, означавший, что дозор засек приближающуюся колонну. Опа, неужели?! Ладно, посторонние мысли прочь, пора действовать.
– Боец! – окликнул я ближайшего ко мне красноармейца с пехотными петлицами, последние полчаса мирно клевавшего носом. От того, чтобы окончательно уснуть, его удерживал лишь приказ поручика, пообещавшего лично покарать каждого задремавшего как предателя Родины, и находящийся под подбородком затвор «трехи», об который он неминуемо расквасил бы нос, опусти голову еще на десяток сантиметров. – Спишь?!