Часть первая
Глава первая
— Червонец, блин, два короля в отбое, два на руках! Забыл, что ли? Зачем до этого с валетов ходил? Ну, сейчас тебе Сова погоны и повесит, придурок! Га-га-га!
— Усохни, Гера.
Рыжий подросток с веером принятых карт в руках раздраженно покосился на лыбящегося комментатора. Ну, ошибся, бывает. Да и не всё ещё потерянно — есть козырь и пиковая дама в наборе и если зайти с девятки, то отбоя не будет и погоны отменяются.
Замусоленная девятка хлёстко бьётся рубашкой о плохо прокрашенную доску столешницы.
— Зашел!
— Принял. Снова ходи. Впрочем, подожди, Сергей.
Противник рыжего, темно-русый мальчик лет девяти с ярко зелёными глазами и необычно правильными чертами лица для столь юного возраста, без уничтожаемой только годами детской припухлости, еле заметно улыбнулся и бросил карты на стол.
— Смотри, Сергей. Сейчас ты идёшь с пиковой дамы. Отбой козырной десяткой. Все в отбое, «подброса» нет. Я иду с тузов, ты берёшь, у тебя один козырь. Затем два короля, один из них козырный — бить их тебе нечем и ты снова берёшь. Ну, а следующими идут шестёрки и одна из них козырная. Отбой, у меня карт нет, ты остался и проиграл. Дальше играть смысл есть? Смысла нет. И, хватит, больше не раздавай, будем разговаривать о желании.
Рыжий Сергей громко засопел, не отвечая партнеру, задвигал карты по столешнице, прикладывал одну к другой, менял пары и всё больше мрачнел.
— Ну, Сова! Ну, мать твою! Блин, Гера, ты видел как он, собака, красиво расклад на….й вывел?
Ошарашенный взгляд рыжего уткнулся в широкоскулое лицо приятеля, ища поддержки. Но закадычный приятель Гера только что ржущий и гоготавший вдруг стал скучным и упорно отводил глаза.
— Сергей, я ведь тебя просил не трогать мою мать и не обзывать меня? Просил?
Рыжий обмер, его рука с картами, задрожав, разжалась, засаленные бумажные прямоугольники выпали из пальцев падая под стол в траву в компанию к бычкам, линялым фантикам и блестящим «бескозыркам» от водочных бутылок.
— Сова, блин, кореш…. Вот гадом буду, забыл совсем! Сова, я…
Фраза так и закончилась не начавшись. Через столешницу по направлению к лицу рыжего подростка мелькнуло что-то быстрое. Сухой короткий звук, и нелепо раскинув руки, подросток упал на траву. Одна из карт, подброшенная подошвами кед, взлетела и словно издеваясь, прилипла к начавшей стремительно краснеть левой стороне челюсти.
— Гера!
— Да, Сова?
— Червонцу помоги, в тень отнеси. Когда придёт в себя пусть найдёт меня завтра в школе на большой перемене. Мы не закончили с ним разговор. Всё, бывай!
Твёрдая правая маленькая ладошка утонула в потной лапе полного Геры, левая ловко подхватила трёхлитровый эмалированный бидон. Время к обеду, должны уже были притащить к магазину бочку с молоком.
Невысокий мальчик с ярко зелёными глазами ловко проскользнул в щель между досками забора, еле слышно звякнул об ржавый гвоздь белый эмалированный бидон с кроваво-красной розой-мутантом на боку. Толстый Гера проводил уходящего взглядом, перевёл взор на лежавшего без сознания приятеля. Сплюнул. Вытащил из мятой пачки «Астру» без фильтра. Размял пальцами, разорвав бок бумажного цилиндра сигареты вылезшей из скверного табака соломинкой. Раздраженно сплюнул ещё раз и «залечил» сигарету, лизнув языком бок «Астры». По-модному, по-дворовому, зажав между указательным и безымянными пальцами спичку и щелчком подбросив коробок, прикурил. Снова посмотрел на приятеля, шумно выдохнул вонючий дым:
— Говорили тебе, Червонец, не любит Сова ругани и когда его мать х…. обкладывают, тоже не любит, предупреждали ведь. А ты, блин, пасть раскрыл ну и получил по своей рыжей морде кастетом. Тащи вот теперь тебя в тень, жердь тяжелую! Надо это мне, нет?
Приятель не отвечал. Гера докурил, со вздохом наклонился и, ухватив рыжего приятеля за рубаху, поволок его в тень под раскидистый тополь. Мысли, что можно не выполнять распоряжение Совы в его голове даже не возникло.
Дзинь-дзинь-дзинь. Пустой бидон непрерывно раскачивался при ходьбе и звенел разболтанной дужкой. Раздражал. Я остановился. Поднял на уровень глаз посудину, осмотрел места крепления. Ага, тут поджать и чуть подогнуть пассатижами, а потом вставить обратно. Вернусь домой, обязательно сделаю, а пока потерпим. Да и до продуктового магазина идти осталось недалеко, через дворы минут пять будет, если свернуть на Луначарского и пройти по Маминому переулку. Или не сворачивать? Район не наш, бес его знает, кого нелёгкая на мой путь вынесет? Нет, не буду сокращать. Пусть и дольше шагать, но всё безопасней и спокойней для встретившихся со мной.
Прокатил последнюю мысль в голове и громко хмыкнул вслух — или безопасней для меня. Заноситься и считать себя Железным Арни, прибывшем в прошлое с целью уничтожения человечества, совершенно не стоит. Хоть и успел я сделать за неполные полгода себе грозное имя в среде сверстников и заработать своеобразную репутацию полного отморозка, но лишние конфликты мне всё же ни к чему — с более старшими парнями мне всё равно пока не справиться. Слишком я лёгок и кастет тут слабая помощь — вдруг не дотянусь? Акселерация ведь полным ходом прёт и такие лоси попадаются, что мама не горюй! Вот как этот, например. Я шагнул в сторону стараясь обогнуть появившуюся на моём пути тень, и упёрся взглядом во второго «лося» с ленцой заступившего мне дорогу. Да, интуиция, брат, великая вещь, эх ещё бы вовремя и правильно свои предчувствия понимать!
Шагнул назад, коротко стрельнул взглядом за спину — чисто, быстро просчитал возможность бегства — уйду. Поставил бидон на раскалённый пыльный асфальт, сунул руку в карман и, сплюнув, угрюмо поинтересовался у вставших на моём пути «старшаков»:
— Чё надо?
Левый угрожающе шевельнулся, пахнул запахом жареных семечек из открывающегося рта, но не успел ничего ни сказать, ни сделать. Правый «старшак» шагнул вперёд, закрыл туловищем в сетчатой «ковбойке» сердито сопящего напарника и протянул мне ладонь:
— Здорово, Сова!
— Привет!
Я сунул ему сложенную лодочкой ладонь — и не обидел и руку высвободить проблем не будет. Здоровающийся со мной акселерат опасно быстро глянул испытующе исподлобья, тщетно попытался удержать мою руку и уточнил, сверля меня взглядом:
— Ты ведь тот самый Сова с «Пятака»?
— Может быть и тот самый. Сам-то обзовись.
— Ты, щегол, зубцы тот не скаль, не борзей, а не то х…о станет!
Это в разговор сунулся второй. Я внимательно посмотрел на «плохого», перенёс вес на левую ногу — сами роли распределяют или так срослось? — и спокойно перевёл взгляд на «дружелюбного»:
— Твой кореш всегда с наездов разговор начинает или у него просто сейчас настроение херовое?
— Точно, это ты, Сова! Совсем ничего не боишься!
«Дружелюбный» улыбнулся и толкнул в плечо набычившегося приятеля:
— Успокойся, Утюг, это ж Сова — он авторитетов не признаёт, полностью чувак отмороженный, как Шуруп и рассказывал! И здоровается не как все люди, а по-хитрому руку сует! Верняк, он!
«Дружелюбный» прищурился и заговорщицки подмигнул мне:
— Слушай, Сова, человек очень уважаемый с тобой встретиться хочет, меня найти тебя попросил. Так что ты подгребай по вечеру за матросский клуб, я тебя там встречу и сведу с ним, добро? Меня Длинным зовут, пацанов спросишь — влёт подскажут, где найти.
И мой новый знакомый широко улыбнулся, сверкнув орандолевой фиксой. Я помолчал, соглашаясь, кивнул головой:
— Лады, договорились. До вечера, Длинный.
Наклон в сторону, рукоять подхваченного бидона гладкой деревяшкой тычется в ладонь, и я обхожу по дуге парочку посыльных очень уважаемого человека дружно разворачивающихся мне в след. Утюг провожает меня злым взглядом, а Длинный продолжает приветливо улыбаться. Опасный тип, совсем не обычный «баклан», умеет думать и сдерживать себя. Что есть совсем не хорошо для меня. Если у уважаемого человека такая «шестёрка», то уровень этого человека вовсе не незатейливый гоп-стоп и банальный «обнос» «хат» на ценные вещи, а что-то более серьёзное и намного денежное. А большие деньги — большие проблемы для маленьких мальчиков. Для меня, например. Итак, стоит мне с ним, уважаемым человеком, встречаться или нет? Так, неправильно поставлен вопрос, встречаться-то всё равно придётся — уважаемых людей надо уважать, а вот будет ли мне выгода от этой незапланированной встречи, вот в таком разрезе будем рассматривать эту нежданную головную боль. И что это ещё за излишне болтливый Шуруп взялся на мою стриженую голову? У кого язык за зубами себе места не нашел?
Занятый обдумываньем данной проблемы я на автомате дошагал до магазина. Покрутился у деревянных витрин, вышел на улицу с булкой свежего хлеба, отстоял короткую очередь, вьющуюся до желтой бочки на колесах с молоком. Сунул тётке в белом колпаке и замызганном фартуке металлический блестящий рубль и, дождавшись сдачи, забрал свой бидон наполненный самым-самым натуральным молоком. Не удержавшись, я приподнял крышку и втянул запах белой вкусности. Хорошо! Вроде бы и время достаточное прошло, чтобы привыкнуть, а я всё никак не могу надышаться. М-да, всё-таки в этом замшелом прошлом есть и свои достоинства и одно из них — гора абсолютно натуральных продуктов! Прямо Монблан с Эверестом! Я помотал головой, зажмурившись от удовольствия, ткнул на место крышку. Эх, вот только у всех натуральных продуктов есть кроме достоинств и существенные недостатки — портятся они быстро. Не «сублиматы» и не обезвоженные «вакуумники», что могут храниться лет по двести без потери вкуса и качества. Но до моего дома молоко доживёт! А дома мама его вскипятит, намажет мне кусок батона с маком золотистым маслом, а я суну этот кусок в сахарницу и, увернувшись от лёгкого подзатыльника, с упоением хлебну горячего молока, запивая откушенный кусок белого, свежего и хрустящего хлебобулочного изделия. Я улыбнулся собственным мыслям и почти вприпрыжку направился к дому. Июнь, лето, жара, каникулы — что ещё мне для счастья надо? А встреча с уважаемым человеком будет только вечером и до вечера ещё целая вечность!
Матросский клуб на самом деле являлся Дворцом культуры Пермских авиамоторов, но вот приклеилось к нему почему-то данное название и по-другому его уже и не называли. Даже сами работники клуба. Монументальное здание с пузатыми, офигенно высокими колоннами, возле которых советские лётчики стоят, крыша «ёлочкой», а на крыше полуголые мужик с бабой арфу продают. Двери из массива сосны почти в три моих роста, бронзовые «ёлочные» ручки. Рядом с дворцом памятник вождю пролетариата с вытянутой вперёд рукой, с непременной кепкой, газетой в кармане и кучкой засохших цветов у подножья. На правой стороне памятника еще не стертая надпись мелом: «Косой — дурак». Ступени центрального хода закатаны в мраморную крошку, золотыми жилками блестят вмурованные в них медные полоски. В общем, дворец культуры Пермских авиамоторов был стандартным, как и все дворцы во всех городах Советского Союза. В меру обшарпанный, в меру подновлённый, огромный и угрюмый, он прикрывал своим фронтоном заросший сквер, пряча за чугунной решеткой заросшие травой прогулочные дорожки и вросшие в землю с вычурно изогнутыми спинками разломанные лавки. Спинки гнул кузнец, лавки ломали гуляющие в сквере. Просто так, от избытка чувств и недостатка в ландшафте требуемого хаоса. К скверу с боку ютилась крашенная в синий цвет хоккейная коробка, полностью пустовавшая по причине лета. В футбол гоняли чуть дальше на просыпанной песком площадке, падать голыми коленками на асфальт желающих не было, а баскетбол…. А уличный баскетбол сейчас никого не интересовал, ибо уделом этого вида спорта в это время были потные и гулкие залы дворцов спорта и укрытые крышами спортивные манежи. И не катались здесь роллеры и скейтбордисты, не выёживались своим внешним видом готы и эмо и тем более «чистомиры». О первых ещё не знали, вторых просто ещё не существовало, третьих…. А третьих, может и не будет. Так что царствовали в окрестностях дворца футболисты с ободранными коленками в невероятно тяжелых черных с красным китайских кедах, прогуливались собачники с шотландскими колли и восточно-европейскими овчарками, а заросший сорняками сквер был отдан в безраздельное владение любителям солёной рыбки, холодного пивка, «беленькой» и местному хулиганью. И вот именно туда, в этот гадюшник и рассадник порока, весьма и весьма редко навещаемый патрулями ДНД, я и направился.