Плечи у ехидны были костлявыми, безо всякого намека на женственность. Вадим с отвращением посмотрел на выпирающие ключицы, тонкую шею, обвитую замысловатым бриллиантовым колье, перевел взгляд на уши. Уши, пожалуй, были единственной деталью, которая не вызывала нареканий, и сережки с бриллиантами смотрелись в них весьма органично. Он старался казаться ласковым, нареченную привлек к себе почти нежно, просто пальцы сжал чуть посильнее, чтобы не вздумала вырываться. Нареченная зашипела, точно гадюка, повела плечом, но улыбаться не перестала. Вот что значит дрессировка. В этом деле деду нет равных, никакой строгий ошейник не нужен.
– Как вечеринка? – поинтересовался Вадим шепотом.
– Нормально. – Нареченная, прильнув к нему всем телом, потерлась щекой о его подбородок. Вот же зараза! – Только полегче. Останутся синяки, дедушка не одобрит.
– Моя бы воля… – Вадим примерился, куснул розовую мочку, больно куснул, от души. Нареченная дернулась. – Моя б воля, на тебе бы живого места не осталось.
Нельзя сказать, что он был сторонником жестоких мер, и к женщинам привык относиться предельно корректно, но то ж к женщинам…
– Какой ты страстный… – На мгновение ему показалось, что в желтых глазах ехидны блеснули слезы. Может, и блеснули, но тут же высохли.
– То ли еще будет, когда поженимся, – пообещал Вадим мрачно, но хватку ослабил. – Ты еще не раз пожалеешь, что не осталась на помойке.
– Я уже жалею, любимый. – Ехидна потрепала его по щеке и кокетливым движением поправила сползшую с плеча бретельку.
– Так отвали, а? – попросил он, всматриваясь в скуластое конопатое личико, пытаясь поймать ускользающий взгляд. – Сколько тебе мой дед заплатил?
– Много. – А ведь волнуется. Несмотря на всю свою кажущуюся невозмутимость. Вон как бьется жилка на шее.
– Так я больше заплачу. Ты ж видишь, не получается у нас с тобой семейная жизнь.
На мгновение ему показалось, что ехидна согласится. Не согласилась, сказала с поганой ухмылкой:
– А ничего, что не получается! Стерпится – слюбится.
– Так, значит? А не боишься, что…
Договорить ему не дал телефонный звонок.
– Что у вас там? – голосом строгого учителя спросил Вениамин.
– Нормально все. Вот, обнимаемся.
– Ты ее не обнимаешь, а душишь. Вадим, осторожнее. Камеры кругом, фотоаппараты. И за лицом следи. – В трубке раздались короткие гудки.
– Потом договорим, гадина. – Вадим, спрятав мобильник в карман, отсалютовал ехидне полным бокалом шампанского. К черту инструкции, напиться ему никто не запретит…
* * *
Вечеринка катилась к финалу. Гладко катилась, даже слишком. Напиться Вадиму не дал бдительный Вениамин, вежливо попросив его ограничить употребление алкоголя. Было желание послать надоедливого секретаря куда подальше, но проигнорировать приказ Вениамина – это все равно что не послушаться деда, очень рискованно. Да вроде бы и не с чего напиваться, нареченная ведет себя примерно, вилкой с ножом управляется ловко, шампанское пьет не из горла, а из бокала, аккуратными глоточками, точно понимает в вине толк, на других мужиков не заглядывается, в салат мордой не падает. Прямо не бомжиха, а аристократка в десятом поколении. Приходится, конечно, за ней ухаживать, по плечику поглаживать, в щечку целовать, но человек ведь ко всему привыкает. Вот и он привык. Почти.
Чей-то пристальный взгляд он скорее почувствовал, чем заметил, и обернулся, безошибочно вычленив из десятков нейтральных глаз пару заинтересованных…
…На ней было маленькое черное платье, немного строгое, но невероятно сексуальное. Вокруг шеи – нитка жемчуга. Никаких тебе вульгарных бриллиантов, красота в простоте. И прическа строгая, но с той долей изящной небрежности, которая лишь добавляет очков своей владелице. Она смотрела прямо на Вадима, не таясь, не опасаясь привлечь к себе внимание.
Лика… Как же он по ней соскучился! Точно вечность минула с того момента, как она ушла. И вот, пересеклись их пути-дорожки. Потому что судьбу не обманешь. Или судьба ни при чем? Может быть, Лика нарочно пришла в этот клуб, знала, что он здесь будет?
Знала. Точно знала. Потому и нашла его в этой толпе, потому и смотрит так… словно прощается.
А он не позволит! На кой хрен убивать время рядом с одной, когда душа рвется к другой. И гори оно все синим пламенем! Никакой инструктаж, никакие звонки его теперь не остановят…
Вадим уже поднялся из-за стола, уже развернулся к застывшей всего в нескольких метрах от него Лике, когда над ухом послышался вкрадчивый голос:
– Вадим, опомнись.
Вениамин! Точно почувствовал, что одного телефонного звонка сейчас будет мало, сам приперся. Склонился в галантном поклоне перед ехидной, приложился к ручке. Умеет маскироваться.
– Раз уж встал, то пригласи Ярославу потанцевать. – Голос тихий, спокойный, а во взгляде – молнии. Дедов прихвостень! – И перестань смотреть в ее сторону, ради бога! Как ты вообще додумался ее сюда позвать?…
– Кого позвать? – завертев головой, активизировалась ехидна.
Как же он ее ненавидел в этот момент! И ее, и Вениамина, и деда, но больше всего самого себя.
– Вадим! – повторил Вениамин с нажимом.
– Все в порядке. – Едва уловимая, только Лике адресованная, виноватая улыбка и взгляд такой, что не понять его невозможно. Завтра, нет, сегодня же он к ней приедет, еще раз все объяснит, заставит поверить в силу своих чувств, уговорит. А пока работа…
– Потанцуем? – В голосе мед пополам с угрозой. И во взгляде угроза. Пусть эта кошка подзаборная только попробует что-нибудь выкинуть.
– Конечно, дорогой! – Не боится ехидна его взгляда, она на Вадима даже не смотрит, а глазеет поверх его плеча на Лику. И улыбается так… понимающе. Гадина…
Музыка, до этого момента незатейливо-ритмичная, сменилась. Над танцполом полились звуки вальса. А может, и не вальса, но тоже чего-то медленного и интимного. А на кой хрен ему сейчас интимное?!
…Холодный шелк змеиной кожей скользит под взмокшими вдруг ладонями. У этой гадины даже платье гадское – змеиное. И тело змеиное – тонкое, гибкое. Извивается в такт музыке, покачивается, того и гляди выскользнет из рук. Приходится держать крепко, прижимать к себе сильно, чтобы не упустить. И отвлечься от танца никак нельзя, и обернуться не получается. Потому что музыка какая-то сложная, неправильная, и нареченная извивается змеей, и глазищи эти желтые гипнотизируют, не отпускают. И губы совсем близко. Губы – это не по инструкции, это от лукавого. Плевать ему на губы. И на саму ехидну. Быстрее бы эта пытка закончилась…
Ему плевать, а вот ехидне, оказывается, нет. Он и не понял, когда в змеином взгляде появилось это злое и вызывающее, когда холодные руки обвились вокруг его шеи, а губы приблизились на такое расстояние… на такое… Черт, да не приблизились! Не хрен себя обманывать! Это называется поцелуем. Жадным и злым одновременно, таким, что не высвободиться, потому что мозг отключается, и думать получается только о том, что у ехидны гибкое тело, земляничное дыхание и взгляд падшей женщины…
Поцелуй Иуды – вот что это! Понимание случившегося пришло в тот самый момент, когда музыка оборвалась на самой высокой, самой пронзительной ноте. И вместе с ней оборвалось что-то в Вадимовой душе. Ему хватило силы воли лишь на то, чтобы не отшвырнуть от себя ехидну прямо там, на танцполе, чтобы с невозмутимым видом довести ее до столика, по ходу скалясь в объективы фотокамер улыбкой записного плейбоя.
– Это было очень убедительно. – В чувство его привел голос Вениамина. – Вы произвели фурор.
– Я тебя уничтожу, – не переставая улыбаться, Вадим посмотрел на нареченную.
– Меня? За что? – Удивленно приподнятые брови, почти искреннее изумление в глазах. – Я всего лишь выполняла инструкции. Вениамин, скажи.
– Так и есть, – Вениамин кивнул. – Ближе к финалу вам все равно пришлось бы поцеловаться. Я просто не ожидал, что поцелуй получится таким эффектным.
Инструкции. Да врет она про инструкции! Она – чтобы ему назло, змеиным своим чутьем почуяла, когда можно куснуть побольнее. Наверное, и не поняла до конца, что происходит, но то, что он взволнован и причиной тому женщина, уловила безошибочно. И куснула. Ехидна.
А Лика ушла. И попробуй теперь докажи ей, что все происходящее – всего лишь фарс, что поцелуй этот ровным счетом ничего не значит.
– Мы уходим! – Бороться с накатившей яростью было так же тяжело, как с недавним помрачением рассудка.
– Еще бы полчаса, – Вениамин посмотрел на наручные часы, – чтобы не показалось странным.
– Сейчас! – уже не таясь, рявкнул он и сдернул ехидну со стула.
– Вадим, – предупреждающий голос Вениамина немного привел его в чувство, – ты рискуешь все испортить.
Да, он рискует. Он рискует потерять Лику.
– Все нормально. – Он привлек к себе ехидну жестом, полным в равной мере и страсти, и ненависти, и шепнул на ухо: – Готовься, дорогая…
…Он думал, что время способно остудить ярость, и честно боролся с собой целых полчаса только затем, чтобы понять, что потерпел поражение.
– Зачем ты это сделала? – Ярость вибрировала в унисон двигателю, разгоняя по жилам шальную кровь.
– Что? – Ехидна разглядывала свои коготки и в его сторону даже не смотрела.
– Ты знаешь.
– Инструкции. Твой дед…
– К черту инструкции! – Вадим ударил по тормозам. На пустой ночной дороге машину занесло, ехидну швырнуло на лобовое стекло.
– Что ты творишь?! – Вот теперь она на него смотрела, во все глаза.
– Пошла отсюда. – Давно надо было. Лика там одна, а он возится с этой шалавой.
– Куда пошла? – А ведь она его боится. Точно боится, по голосу слышно.
– А куда хочешь! Откуда пришла, туда и иди!
– Слушай, твой дед…
Зря она вспомнила про деда, ох зря!
– Считаю до трех. Раз…
– Ночь же!
– Два…
– Подожди, ну давай договоримся!
– Три!
Дверца распахнулась с привычной легкостью, и с такой же легкостью ехидна очутилась на улице. Не без Вадимовой помощи, надо признать. Он хотел всего лишь придать ей ускорения, но, похоже, погорячился, не рассчитал силы. А может, это из-за того, что ехидна запуталась в своем змеином платье. Как бы то ни было, но равновесие ей сохранить не удалось. Она рухнула на асфальт с протестующим воплем, ойкнула и затихла. Вот черт…
Вадим уже собирался выйти из машины, убедиться, что приземление прошло успешно, когда услышал злое шипение:
– Скотина! Больно же!
Ну, если шипит и злится, значит, жива. Да, такую будешь стараться – сразу не зашибешь.
– Ты тут полежи пока, отдохни. – Вадим захлопнул дверцу, на полную мощность врубил проигрыватель, чтобы не слышать возмущенные вопли нареченной. – А у меня дела…
Мобильник зазвонил минут через десять. К черту! Ветровое стекло скользнуло вниз, впуская в салон свежий ночной воздух, телефон ударился об асфальт и замолчал. Вот такой у Вадима сегодня вечер – вечер избавления от балласта…
Приземистый сталинский дом спал, погруженный в темноту, только в знакомых окнах на втором этаже горел свет. Значит, Лика дома. Это хорошо…
На стук Вадиму не открыли. И на звонок тоже. Обиделась, не хочет видеть. Но он не может просто вот так взять и уйти! Он приехал, чтобы поговорить, и сдаваться не намерен. Пусть ему здесь не рады, пусть теплого приема ждать не приходится, он все равно войдет.