А меж тем у него было множество известных ему одному «яманов». В одном, дескать, никак нельзя оставаться на ночлег — иначе ночью припрется горный дух с железным лицом и вывернутыми назад ступнями, передушит всех, как цыплят. В другом вот уже лет пятьдесят бродит с самыми недобрыми к путникам намерениями душа зарезанного разбойниками купца.
В третьем давным-давно закопали проклятый клад, и лучше там не задерживаться без особой нужды, проезжать побыстрее. И так далее — дэвы в развалинах заброшенного кишлака, огромные, с кошку, пауки-кровососы, девушки-оборотни...
Сейчас, однако, проводник угрюмо молчал, почесывая в затылке обеими пятернями сразу.
Потом пожал плечами:
— Знать не знаю... В жизни не слышал ни про какой город. Посмотри, он совсем старый... Сам по себе помаленьку рассыпается. Если бы тут жили, про них обязательно бы знали старики.
Или охотники. Старики и охотники все знают.
А про такое никто ничего не знает... Люди отсюда очень давно ушли.., или очень давно умерли.
Так давно, что и памяти не осталось. Давно...
— Ерунда! — крикнул подъехавший к ним товарищ Аршак. — Не должно тут быть никакого города! Потому что здесь никогда не было ни единого государства. А большой город никогда не бывает сам по себе, понимаешь? Большой город означает — государство. Я помню, чему меня учили... По науке, здесь никаким городам не полагается быть. Государства здесь не было. Одни дикие горы...
Он был армянин, вспыльчивый и горячий. Кто-то говорил командиру, что товарищ Аршак в свое время и в самом деле был студентом в Петербурге, в каком-то крайне удачном заведении, пока его не сорвала с места революция. Сам командир, откровенно говоря, закончил лишь реальное училище и унтер-офицерские курсы. Однако реальное от гимназии отличалось лишь тем, что в реальном не преподавали древних языков, а вот историю учили по тем же учебникам, что и в гимназии. Он и сам понимал, что большие города — признак государства. И помнил с грехом пополам, что никаких государств тут и в самом деле не было.
Однако данный город был чертовски убедителен. И командир, ткнув плеткой в ту сторону, проворчал:
— Наука наукой... Это что, мираж?
— Вряд ли, — вынужден был признать товарищ Аршак. — На мираж ничуть не похоже. Но все равно, по науке не положено...
— А что, наука знает все на свете? — пожал плечами командир. — На худой конец, ради пущей надежности, можно проверить...
Он тряхнул плечом, ловко уронив карабин прямо себе в руки, приложился, уверенно выпустил три пули. Покосился на товарища Аршака. Тот с удрученным видом поцокал языком. Как и все остальные, он прекрасно видел — пули выбивали крошку из каменного быка, того, что справа.
— Командир! — прямо-таки взвыл проводник. — Ну зачем? А вдруг это плохое место? В таких местах как раз и поселяются те, которые...
— Ох, да хватит! — в сердцах сказал командир. — Снова не начинай... И без твоих яманов тошно.
А кто-то из бойцов протянул мечтательно:
— Говорят умные люди, что в таких вот местах кладов навалом...
Вот эта реплика командиру не понравилась вовсе уж категорически. Он хорошо знал своих людей — надежные были ребята — и вовсе не боялся, что дисциплина в одночасье рухнет, и красные конники, пренебрегши присягой, полезут искать клады. Просто-напросто такие вот реплики настраивают личный состав на отвлеченный лад, меж тем погоня силами мангруппы — дело серьезное и не терпящее отклонений от маршрута даже в мыслях...
А потому он непререкаемым тоном распорядился:
— За мной, рысью марш!
И первым направил коня к выходу из ущелья, явственно видневшемуся впереди.
..
А потому он непререкаемым тоном распорядился:
— За мной, рысью марш!
И первым направил коня к выходу из ущелья, явственно видневшемуся впереди.
Остальные, конечно же, двинулись следом, больше не оглядываясь на таинственный город.
...Джантая они так и не догнали, — ускользнул, старый черт. Их, конечно, ругали, но подобное случалось в этих краях не впервые, и все обошлось, дальше ругани не продвинувшись. Возвращались они другой дорогой и города больше не видели. Командир о нем все же упомянул в рапорте — мимоходом, одной фразой. Несомненно, то же сделал по своей линии и товарищ Аршак.
Этим дело и кончилось. Снедаемых научным любопытством ученых поблизости не обреталось, а специально писать в Академию наук никто не стал бы, хватало своих, более приземленных и насущных забот. Товарищ Аршак, правда, грозился потом, что, когда будет в Ленинграде, непременно зайдет к какому-то профессору и расскажет о загадочной находке, но вряд ли у него выдалось время. На фоне того, что творилось в стране, чекист не нашел бы время ходить по профессорам.
А в тридцать шестом, долетали слухи, товарищ Аршак оказался прикосновенным к правотроцкистскому блоку — и как сквозь землю провалился.
А вот командиру повезло — он уцелел в бурные годы, не выйдя в большие чины, служил не лучше и не хуже многих, отшагал Отечественную, в отставку ушел полковником в пятьдесят пятом.
Эту историю он рассказал племяннику во времена оттепели, а племянник в начале восьмидесятых рассказал мне.
Если этот загадочный город существует на самом деле, он так и стоит в той горной долине — циклопические стены, башни, каменные быки у ворот. Вот эти быки, кстати, служат стопроцентным доказательством того, что город этот — не мусульманский. Ислам, как многие, должно быть, знают, запрещает изображать живые существа. Вот с древнеиранской мифологической традицией бык как раз связан теснейшим манером и служит образом лунного божества, — каковым был и в Средней Азии две-три тысячи лет назад. Вот только неизвестный «товарищ Аршак» был кругом прав: современная историческая наука ничего не знает о каких бы то ни было древних государствах в тех местах. Ну, а всякого, кто рискнет заикнуться, что современная историческая наука, деликатно выражаясь, не всеобъемлюща, моментально зачислят в презренные атлантологи, рехнувшиеся морозианцы и выкормыши академика Фоменко.
Поэтому поставим точку. Если город существует, он так и стоит в той долине. Но никто не знает, где эта долина...
Героический пес
1929 год, осень. Где-то неподалеку от афганской границы.
Пограничный наряд попал в засаду, и дела складывались плохо. Старший наряда, раненный в грудь, уже перестал вздрагивать и хрипеть, лежал совершенно неподвижно. И две попавшие под меткий и неожиданный залп лошади уже не бились (что в сложившемся раскладе для двоих оставшихся пограничников было только на пользу, за лошадиными трупами они с грехом пополам и укрывались от града пуль).
Нельзя сказать, чтобы басмачи особенно наседали. Не было нужды. Очень похоже, они знали расписание нарядов и тактику патрулирования — очень уж уверенно, несуетливо держались. Точно, полное впечатление, знали, что наряд был застигнут в начале длинного маршрута и тревожиться на заставе начнут только к вечеру — а до вечера еще далеко, едва минул полдень...
Басмачи не лезли на рожон. Они залегли и постреливали из винтовок, даже не пытаясь пока что сжать кольцо. Все повадки выдавали людей поднаторелых, уверенных, что добыча никуда не денется. Походило на то, что собирались брать живьем, а это было совсем уж скверно.
Те двое были тоже не новички.