– Ах, ты…! – и тут же бессильно уронил руку, когда Наталья рассмеялась – словно горсть серебряных колокольцев рассыпали по полу. В этом смехе было что-то завораживающее, и смершевец невольно сделал еще шаг вперед.
На плечо ему легла твердая ладонь.
– Стоять.
Он не послушался, и тогда ладонь больно сжалась клещами, а неприятный голос снова повторил:
– Стоять, я сказал! Отойди, – и лейтенанта откинуло к дверям, крепко приложив спиной об доски. Он выругался и тут же опомнился, широко раскрытыми глазами глядя на мрачного Нефедова.
– Знаешь, что? Погуляй-ка ты, командир, за дверью, своих проведай. Заскучали поди. Кто это начертил? – вдруг спросил он, ткнув пальцем в прорезанную чем-то острым на земляном полу глубокую линию , размеченную символами. Линия замыкала стул, на котором сидела женщина, в полукольцо – от угла до угла.
– Это… наверно, сержант Плахтин. Он всегда так делает, сколько раз я ему говорил…
– Толковый парень, – задумчиво хмыкнул Нефедов, – надо бы его за такое поощрить. А ты иди, лейтенант, иди.
Когда ошеломленный и возмущенный смершевец послушно закрыл за собой дверь, Степан закурил и повернулся к связистке. Она по-прежнему сидела не шевелясь, но теперь в ее взгляде сквозила злоба и… что-то еще, похожее на опасение.
– Говори, – равнодушно сказал старшина, присев на стол. Наталья вдруг рванулась с табурета, ударилась обо что-то невидимое и зашипела. В этом не было ничего человеческого – словно смертельно ядовитая змея металась перед человеком, не в силах покинуть круг. Нефедов молча курил. Когда связистка снова затихла и с каменным лицом уставилась в пол перед собой, он аккуратно задавил окурок в пепельнице и встал.
– Ты – суккуб, – сказал он. Это не было вопросом, и ответа не последовало. Да Степану он был и не нужен.
– Я думал, вас таких давно не осталось. Ошибка вышла, значит. Долго разговаривать мне с тобой не о чем. Выбора у тебя два. Или рассказываешь все, что знаешь, называешь всех, с кем связана: позывные, время выхода в эфир – и тогда отправляешься в тыл под защитой моих Охотников. Волос с головы не упадет, обещаю. Или вариант второй – ты расскажешь все, что знаешь. Но уже не сама, а принудительно. Принудить я тебя сумею, опять же обещаю. Потому что ты не женщина, да и вообще не человек. И работать, значит, с тобой можно не по-человечески. Ясно?
– Да кто ты такой?! – крикнул вдруг суккуб и расхохотался. – Ты что, думаешь, что напугал меня? Чем ты хочешь меня убить, человек? Пулей? Ножом? Сейчас я пока питаюсь страхом этих идиотов. Они делают меня сильнее. К сожалению, один из них оказался чуть поумнее остальных.
– Это точно, – кивнул головой старшина, скучающе осматриваясь по сторонам, – поумнее.
– Ничего, – оскалилась Наталья, – я все равно выйду из вашего круга. И тогда…
– И тогда ты в него снова войдешь и будешь сидеть там столько, сколько я скажу, – медленно оборвал ее Степан. – Или там же умрешь. Ты вообще знаешь, кто я такой?
Суккуб снова зашипел – яростно, оскалив удлиняющиеся на глазах клыки. И тут старшина Нефедов метнулся к ней, размываясь в полете, на ходу достав словно бы из ниоткуда длинный черный клинок. Он пересек черту, неуловимым движением повернулся и приставил нож к горлу существа.
– А! А-а! А-а-а!!
Мучительный крик, перерастающий в страшный визг, заполнил все помещение. Суккуб выл и судорожно дергался всем телом, не в силах пошевелиться. На лбу у него злым светом наливалась медная пластинка амулета, словно бы вросшего в кожу. Черное лезвие, прижатое к шее, медленно багровело. Потом Степан поднес нож к лицу Натальи.
– Знаешь, кто я? – голос его был по-прежнему спокоен.
– Н-нет! – содрогаясь, прохрипела она, пытаясь откинуть голову назад.
– Нет? Точно? А помнишь Суу-Л'ира, – спросил старшина, глядя в черные глаза без белков, – твоего брата? Помнишь, я вижу… Еще бы, он же, как и ты, работал на немцев. Только в нашем тылу. Красивый такой летчик-капитан, грудь в медалях. Человеческое имя, понятное дело, было у него другое. Все жены большого начальства от него с ума сходили. Помнишь?
Он отступил на шаг.
– Мне пришлось его убить. Вот этим ножом, другой бы просто не взял. Слушать меня! – чуть повысил голос Нефедов, глядя как голова связистки бессильно клонится вперед. – Убить насовсем. В пыль. Так, что ему больше не воскреснуть. Ты этого же хочешь? Твой брат был нелюдь, и умер как нелюдь. И как дурак. Ты тоже?
– Нет… – замотала головой связистка, – Нет! Я… нет! Я знаю тебя! Я сделаю все что скажешь, я хочу жить!
– Понятное дело. Все хотят, – пожал плечами Нефедов и отступил обратно за черту, сорвав медную пластинку со лба Натальи. Нож из его руки исчез так же мгновенно, как и появился. Старшина снова сел на стол и спросил:
– Значит, контакт можно считать налаженным?
Наталья кивнула, сгорбив плечи и неверными движениями длинных пальцев ощупывая исчезающий ожог на шее.
Старшина устало вздохнул и зевнул во весь рот.
– Не выспаться мне со всеми этими делами, – пожаловался он сам себе. Подошел к двери, распахнул ее и крикнул:
– Эй, лейтенант! Ты где там? Заходи…
Матвей Первый
Сын полка. Продолжение следует…
Старая деревянная дверь скрипнула, взвизгнула рассохшимися петлями. Солнечный блик скользнул по свежевымытому полу, поскакал на стену и там застыл, подрагивая в полумраке.
– Есть кто? – громко спросили у дверей.
Лязгнуло что-то – должно быть, жестяное ведро, – и из-за поворота коридора выглянула немолодая женщина в синем халате, стряхивая мыльные брызги с мокрых рук.
– Что ж вы кричите так? – укоризненным полушепотом сказала она, нахмурившись. – У нас тихий час. Всех перебудите!
– Извиняюсь. День добрый.
Посетитель шагнул от порога внутрь, но остановился, с сомнением глянул на свои грязные сапоги.
– Да заходите уж, – махнула рукой женщина, – ничего страшного, моем мы часто. Здравствуйте. Меня Людмила зовут, я дежурная сестра.
Она, щурясь, пыталась разглядеть лицо человека, стоящего напротив. В ореоле ослепительного солнечного света он показался очень высоким. Но тут дверь закрылась и оказалось что нет – самого обычного, среднего роста мужчина в военной форме, и фуражка на голове. На плечах – шинель, почему-то внакидку, не в рукава. "Старшина, – глянув на погоны, увидела она, – из пехоты, похоже". Муж у Людмилы тоже был в звании старшины, пока не погиб на Карельском фронте.
Оттого и в званиях она не путалась.
– Степан Нефедов, – старшина неловко кивнул и коротким движением плеч сбросил шинель прямо на пол.
– Ой, – испугалась Людмила и кинулась поднимать, но наткнулась на взгляд льдяно-серых глаз и застыла. Степан протянул ей что-то, закутанное в ватное одеяло.
– Надо думать, это по вашей части, Людмила.
Она подставила руки и тяжелый, нагретый сверток лег ей на ладони. Чуть шевелясь. Еще раз ойкнув, сестра откинула угол одеяла.
Младенец сладко спал, и чуть улыбался, словно в мамкиной колыбели. Но взгляд Людмилы будто почувствовал – повернул головку и открыл глаза.
– Тихо! – Нефедов положил руку на плечо Людмиле и успокаивающе повторил. – Тихо.
– Так он что… – пробормотала дежурная сестра, покачивая сверток на сгибе локтя.
– Ребенок он, – твердо сказал старшина Степан Нефедов, – значит, никакой разницы. У вас тут приют…
– Детский дом, – машинально поправила его женщина.
– Да хоть так. Значит, теперь вы ему вместо семьи станете, правильно? Могу я быть спокоен?
Людмила вскинула голову, прямо и твердо посмотрела в глаза старшине.
– Можете, товарищ старшина.
– Степан я, – Нефедов усмехнулся и достал из кармана коробку папирос, – не на фронте ведь.
– Скажите… Степан. А откуда он?
Нефедов промолчал. Он поднял с пола шинель, отряхнул ее, хотя ни пылинки не налипло на черный ворс. Надел – теперь уже в рукава. Перед глазами дежурной сестры мелькнул потрепанный шеврон – крест, вписанный в красную звезду, на фоне щита и меча. Старшина поглядел на побледневшую Людмилу и задумался, покусывая губу.
– Вы вот что, Людмила, – сказал он наконец, – вы пацана определите как следует и возвращайтесь. Все равно ведь, бумаги надо выправить, чтоб потом никаких лишних вопросов не возникло. А я пока покурю на крыльце.
Он стукнул мундштуком папиросы о коробку и вышел, осторожно притворив за собой дверь.
Людмила поглядела на младенца. Он уже не спал и улыбался ей, глядя на нее во все глаза.
Во все огромные, нечеловеческие, ярко-золотистые глаза с черным зрачком.
* * *
– Нефедов, – полковник Иванцов был зол как черт и спокоен, как камень.
Степан посмотрел на него и снова упрямо уставился в стену.
– Ты дурака не валяй, Степан! – в голосе полковника явственно скрежетнуло ржавое железо. – Сказано – нужно дать людей. Значит, дашь. Это приказ из Москвы, понял?
– А они в Москве понимают, что у меня во взводе всего половина осталась? – тихо ответил старшина, оскалившись в нехорошей улыбке. – Что в приграничной полосе зачистка идет, какая им и не снилась? Что на каждом шагу здесь – чертова каша, да такая, что ни в сказке описать…?
– Еще что скажешь, Нефедов? – полковник Иванцов сжал в зубах янтарный мундштук. – Короче. Приказ есть приказ. Выполнять. При себе оставишь пятерых на выбор. Потом подкрепление тебе кинем из пехоты. Сколько попросишь, столько и дадим.
Старшина махнул рукой. Потом четко, по-уставному, откозырял и уже стоя на пороге, покачал головой.
– Лучше бы СМЕРШевцев дали…
Иванцов не выдержал и рявкнул так, что в окне тонко взвизгнуло стекло:
– СМЕРШ тебе? А может, мехом внутрь наизнанку вывернуться здесь? Нету! Пехоты хватит! Грамотно поставь приказ – все за тобой пойдут!
– Мясо это, – тихо ответил Нефедов, – щенки. И учить их некогда.
Он вышел и прислонился к каменной стене. Место для штаба было выбрано грамотно – толстые своды, прочная монастырская кладка, черная от многовековой копоти.
Нямц. Монастырь-крепость.
Правда, ни одного живого монаха давно не осталось – всех вырезали эсэсовцы и свирепствовавшая здесь нежить, поднятая боевыми ритуалами. Гарь, кружащиеся над стенами тучи ворон, сбитые с куполов кресты, расщепленные столбы ворот – таким осенний Нямц запомнился тем, кто пришел сюда после.
Степан провел рукой по глубокому шраму в камне и вздохнул. Злость постепенно проходила, уступая место усталости. Третьи сутки на ногах, надо бы и поспать немного.
Особый взвод располагался в бывшей трапезной. Солдаты спали вповалку прямо на застеленном слежавшейся соломой полу, укрывшись куртками и плащ-палатками от ледяных сквозняков. Только альвы как всегда были на ногах – все до единого, они молча чистили оружие.
– Ласс! – негромко окликнул Нефедов одного из них. Альв обернулся и через миг, неслышно скользя, уже был рядом, оставив полуразобранную винтовку на столе.
– Я посплю немного, – Степан зевнул, – если что, сразу буди.
– Понял, Старший, – резкий шипящий голос над ухом.
Степан устроился на соломе, подгреб ее под бока и завернулся в шинель. Перед тем, как провалиться в сон, еще раз прислушался. Из людей тоже спали не все. За спиной кто-то тихо рассказывал: