— Тойво, доложи обстановку, — попросил я.
— Работай, Румянцев, небо чистое.
И даже Вестервальд не вставил никакой гадости из своего блатного репертуара.
Зато у меня в душе шевельнулось какое-то нехорошее чувство. Будто я что-то запамятовал важное. Соответствующее моменту и очень важное. Что-то из прошлой жизни. Или даже позапрошлой, когда я был счастливым кадетом Северной Военно-Космической Академии…
Да ну к лешему!
— Фэйри, ты готова? Давай, радость моя, давай помаленьку.
— Сейчас мы его разъясним, Румянцев!
«Не справится! — уверенно подумал я, глядя, как маленький, изящный „Черный гром“ ныряет в газовый поток и как непредставительно он выглядит на фоне станции. — Придется стрелять».
«Однако… БПКА „Метеор“… „Метео-о-ор“… Что-то я о нем читал? Или слышал на куцем спецкурсе по перспективным средствам автоматической разведки? Или не о нем, а о классе аппаратов вообще? Тяжкое это дело для истребителя — роботы. Вот Самохвальский точно вспомнил бы. С его-то безразмерной памятью! Колян, Колян, где ты сейчас?!»
Молнией на небосводе мыслей мелькнуло воспоминание: абзац из методички!
И я тут же заорал на весь эфир, во всю мощь голосовых связок!
— Фэйри! Вали оттуда! Слышишь?! Вали оттуда быстро! Вали!
В наушниках раздалось ее сосредоточенное сопение. Я видел «Черный гром» в струях голубого, светящегося тумана, плывшего вдоль его плоскостей. Истребитель висел над матовой спиной «Метеора» — такой незначительный, маленький. Висел там, где нельзя было находиться ни в коем случае!
— Без паники, Андрей! — пропела Вилсон, и я почти увидел, как она старательно прикусывает нижнюю губу цвета краснодарской сливы. — Я его почти зацепила! Ты чего разорался?
— Дура! Бросай все! Быстро оттуда!
Тосанен успел сказать, что, мол, не надо таких сильных эмоций на работе, когда «Метеор» взорвался.
«Все без исключения средства автоматической разведки оснащаются блоком самоликвидации. Стратегические аппараты, задачей которых является автономный поиск в масштабах звездной системы, во избежание захвата противником даже мелких деталей, составляющих государственную тайну Российской Директории, оснащаются сверхмощной бомбой семейства МА-500. При угрозе захвата бомба выпускает взрывчатый аэрозоль, заполняющий все объемы аппарата, что позволяет вовлечь в детонацию полный спектр активных реагентов на борту, включая люксоген из Х-передатчика, обеспечивая гарантированное уничтожение всех секретных узлов и деталей. Бомба активируется в ряде нештатных ситуаций — например, при аварийном отключении электронных систем БПКА».
Вот что было написано в методичке!
Контроллер активации у мины релейный! А детонатор — тупая батарейка! Им фокусы с ЭМ-импульсом не страшны, они его даже не заметят! Точнее, заметят. Как надо заметят…
«Метеор» рванул, как карманная сверхновая!
Ослепительная полусфера огня в доли секунды испарила центроплан робота, разметала посадочные опоры, ударная волна смела эфемерную красоту кометного хвоста! А затем ядро кометы откликнулось впечатляющим снопом осколков и фонтаном брызг аммиачно-метановой жидкости, которые унесли прочь то, что недавно было истребителем «Черный гром».
Плоскости разлетелись, как крылья бабочки. Лапа и двигатель манипулятора препарировали нос. А раскаленная плазма неизбежно затекла в маршевые дюзы, после чего сдетонировало топливо.
Таков был конец флуггера.
И конец Фэйри Вилсон, в этом я не сомневался, потрясенно разглядывая место катастрофы.
Слов не было.
Я даже не мог ответить на вопли Тосанена, Вестервальда и капитана Крулевича, которые темпераментно матерились, пытаясь узнать, что это там так красиво бабахнуло.
И вдруг в наушниках раздался слабый женский голос, то и дело прерываемый помехами.
— Андрей… пшшшш… эйри… пшшшшш… скафандр цел… пшшшшшшш… уносит в открытый… пшш… смос… пшшшшш… если меня слышно… пшшшш… уносит в открытый космос… пшшшш… лечу в хвосте коме… пшшш…
Этого просто не может быть!
— Фэйри, не замолкай! Слышу тебя! Продолжай давать сигнал, я сейчас тебя засеку!
— …пшшшшш… дрей…. пшшш… ада слышать… пшшш… если нетрудно, поспеши… пшшшш… чень красиво, но очень страшно… пшшшш…
— Трам-тарарам, Румянцев! Что вы там творите?! Что происходит? — надрывался Крулевич на весь эфир.
— Плохо дело, кэп. Не отвлекай, пожалуйста.
Вот оно что! Отличный скафандр «Гранит» (интересно, где Блад раздобыл их в таком количестве?) не только уцелел при взрыве и спас пилота, но у него еще и рация пашет! Фэйри просто вышибло из кокпита, как карту из колоды!
Где же она?..
Ага, да вот она! Летит, как и было доложено, в хвосте кометы! Удивительно крепкая девчонка! Сознания не потеряла и не паникует, судя по голосу! Даже пейзаж успела разглядеть, хоть и боится, надо полагать, до чертиков. А кто бы не испугался?!
Я нежно завел флуггер в струю газа. Телеметрия намертво вцепилась в кувыркающуюся фигурку. Теперь никуда не денется. Надо бы подобраться по нормали к плоскости вращения… Маневровые дюзы отыграли аккорд, и машина переместилась на девяносто градусов дуги.
Через пять минут я догнал ее. Парсер виртуозно уравнял скорости, и могучее брюхо «Хагена» накрыло скафандр Фэйри Вилсон.
— Внимание! Я открываю стыковочный кессон!
— Пшшшш… очень приятно, но я не могу остановиться… пшшшшш… кувыркаюсь… пшшшш… не достать, дистанция три — три с половиной метра… пшшшшш…
— Вижу, что дистанция. — Лидар выдавал расстояние в три метра двадцать сантиметров. — Сейчас я подойду ближе.
Три метра, черт! Не долбануть бы днищем, а то потом ловить придется по всей системе!
Я скомандовал парсеру сближение, и он справился. Я видел, как рука в летной перчатке намертво ухватила люк и разом втянула фигуру внутрь кессона.
— З-задраивай! Я… я н-на б-борту! — Судя по голосу, у нее зуб на зуб не попадал.
Ваш покорный слуга буквально стек по креслу и облегченно выдохнул.
— Ф-фух…
— Ч-чт-то?
— Фэйри! Ты чего трясешься?! Ты пилот-истребитель или мышь?!
Она немного помолчала. Зубовный стук в трансляции постепенно утих.
— Я полагаю, все-таки пилот. Мыши не гадят в штаны.
Я облегченно заржал. Везет мне на спасенных красавиц в скафандрах!
И мы полетели домой. Робота-шпиона взять не удалось, зато все целы, что по нашим временам уже немало!
А дома меня ждали Иеремия Блад и очень серьезный разговор.
Глава 6
СЛОВА, СЛОВА…
Сентябрь 2621 г.
База «Последний Ковчег»
Система Шао, астероидный пояс Дун-шань, планетоид Кровавая Мэри...
«Когда старая континентальная Европа в союзе с Россией одолела англосаксонский мир, были похоронены концепты личной свободы, свободы личности, да и классическое западное понятие личности как таковое. Похоронены навсегда ли? О том моя книга».
Если вам станет скучно, поглядите на планетоид Кровавая Мэри. Там, в одном из бесчисленных черных и красноватых разломов, ведущих к жилам из химически чистого железа, а равно из химически нечистого марганца, стоит база «Синдиката TRIX».
Лазерные и лазерно-пушечные установки ПКО на гребнях скал. Там же выносные посты слежения: радарные, визуальные, детекторы Бруно-Левашова — всякие. В грандиозном распадке прячется флуггерный космодром со всеми атрибутами: диспетчерской вышкой, системой радиотехнического приведения, замаскированными под скалы ангарами и посадочными площадками. Площадки хаотически разбросаны и не оформлены контрастными, геометрически правильными линиями, что, само собой, было бы нормально для любого обычного космодрома.
То, что находится на поверхности, впечатляет, ибо велико. Подземная часть, как водится, еще больше. Там расположены термоядерная электростанция, склады боепитания, просто склады, важные производства, станции регенерации воды и воздуха и несколько мощных силовых эмуляторов, которые непрерывно жрут дейнекс и электроэнергию.
Их прожорливость — источник постоянной головной боли начальства. Но иначе нельзя! Планетоид Кровавая Мэри имеет солидные размеры — почти триста километров в поперечнике, а значит, обладает собственной гравитацией. Но она слишком незначительна, люди не выдержат по несколько месяцев, а то и лет, хотя бы без 0,5 «же», то есть без половины земной гравитации. А лучше бы и 0,7–0,8 «же»!
Впрочем, не увидеть тебе «Последнего Ковчега», мой любопытный читатель! Все размолото в пыль конкордианскими торпедами и главным калибром его шахского величества линкора «Шапур»! Даже картинки теперь не сыскать. Кровавая Мэри превратилась в скучную запись Астрографического Реестра: Бэйдоу-А-ДШ-1024-(ЭБ). Последние буквы означают приговор: экономически бесперспективно.
Но во времена более романтичные и дикие, во времена славы Тремезианского пояса, «Последний Ковчег» стоял крепко! И была на теле крепости незначительная наземная пристройка — флигель двухсот метров в длину. Он назывался режущим русское ухо словом Китченгарден.
Вот именно туда, к гидропонным грядкам и искусственному ультрафиолету, меня пригласил вождь «Синдиката» Иеремия Блад.
После охоты на робота-разведчика мы без происшествий вернулись к Кровавой Мэри. Отстыковались от буксира и приземлились на площадки космодрома, а магнитные финишеры нежно втянули машины в ангар.
Я ждал, когда уже что-нибудь накроется, сломается, взорвется, но Судьба решила, что с нас на сегодня хватит. За это ей большое человеческое спасибо.
Мой верный «Хаген» вкатился в стойло. Сзади сомкнулись бронедвери шлюза, а на стене зажглось табло: «Отсек герметичен».
— Приехали, Фэйри, вылезай, — сказал я в рацию.
Фэйри ответила заковыристой матерной тирадой, и я ее понимаю. Затекла небось в стыковочном кессоне! Это двухметровая труба в брюхе флуггера, а диаметр у нее такой интересный, что ни сесть, ни толком пошевелиться в ней нельзя.
На палубе нас встретил пилот Линь Бао, который потряс мою руку и сказал:
— Все видел. Уважаю. Мужик! — И ушел, сдержанный и лаконичный, как всегда.
А потом набежали техники, освободившие нас от доспехов. Фэйри бросилась мне на шею, и начались типичные «сопли на подоконнике», чего я страшно не люблю. Появление Кевина Михальского, который сообщил, что меня ждет Кормчий (где? да в Китченгардене!), я воспринял как избавление. И убежал как был, в потном комбинезоне, сопровождаемый завистливым взглядом Михальского — мисс Вилсон его обнимать вовсе не спешила, и вообще: утерев слезы, сделалась язвительной и неприступной.
Китченгарден встретил меня цветочными запахами и жирной личностью нашего кока Ляо «Джуниора» Сяна. Я говорю «нашего», потому что он обслуживал пилотскую секцию. На «Ковчеге» коков было, разумеется, несколько.
Джуниор ковырялся в кадке с екатерининскими араукариями. Больше никого видно не было, посему я заговорил с ним, хотя это и было довольно сложным занятием.
— Здорово, Сян!
Тот скосил на меня маленькие глазки и ничего не сказал.
— Как дела? Как твои любимые помидоры? Растут?
Кок помолчал секунд пять, улыбнулся и протянул «м-м-м», непонятно, что имея в виду.