«Кассиопея»! Я чуть не прослезился. Это же без пяти минут антиквариат! Я их только в музее видел да на картинках. Неужто где-то такие птеродактили еще летают? Да вот, видно, летают.
Но я же истребитель! Причем — с высшим образованием, пусть и неоконченным!
— Простите, сеньор Роблес, а не расточительно ли использовать пилота-истребителя на…
— Не стоит меня перебивать, молодой человек! Привыкайте к дисциплине!.. Повторюсь, много истребителей нам не нужно. Мы не на войне. Любой пилот-истребитель, если вы не из «Эрмандады», конечно, может получить наряд на транспортник — «Кассиопею» или «Андромеду». При авралах у нас такое сплошь и рядом. Н-да. Зато у нас отличное жалование. Тысяча терро! Для начинающих. Пилот четвертого разряда. Дневная норма выработки эквивалентна обслуживанию пяти автоматических добывающих вышек. Вылетите на астероид. Устанавливаете АДС — автоматическую добывающую станцию, либо забираете наработанный концентрат, либо эвакуируете АДС. За порчу оборудования, ошибочную установку оборудования на пустом астероиде, без полезных ископаемых — штраф, понятно? Разведка ископаемых производится посредством спин-резонансных сканеров. Есть работа поинтереснее: недавно обнаружено совершенно уникальное скопление астероидов, так вот, некоторые из них содержат до тридцати процентов хризолина!
— Тридцать?! Не может быть.
— Может. Еще как может! Такие астероиды мы буксируем на орбитальный завод «Абигаль». В том скоплении на одних премиальных легко можно заработать до десяти тысяч в месяц! Словом, работы очень много. Рост в карьерном и денежном смысле почти неограниченный. Но работа тяжелая. Посменно: трое суток через сутки. За шесть месяцев предоставляется оплачиваемый двухнедельный отпуск. Ну как, вас устраивают условия?
А куда мне было деваться? Денег на дорогу домой всё равно не хватит.
— Я согласен. Спасибо, сеньор Роблес!
— Хе-хе! — Он улыбнулся. Так, знаете, со значением. — Подождите благодарить. Подождите.
Тут он сделал паузу. Тоже исполненную значения.
— Скажите, я вам нравлюсь? Вот так, по-простому: я красивый?
Я опешил. Мягко говоря. Во-первых, что за вопрос? Мне на нем не жениться. Во-вторых, положа руку на: красивым сеньора Роблеса назвать было нелегко.
Он увидел мое замешательство и охотно ответил сам:
— Открою вам правду: я — монстр! Я чудовище, и вы меня возненавидите! Моя работа — трахать пилотов. Трахать так, чтобы они забыли, как их зовут!. И лучше вам со мной не встречаться. Потому что я слежу за всеми, и за вами лично, Румянцев! Стоит вам ошибиться, как вы попадете ко мне. Откройте дверь с надписью «ошибка», и там вас буду ждать я! О, тогда вы пожалеете, что родились на свет!
Выдержав небольшую театральную паузу, Роблес — конечно же, театрально! — взмахнул рукой.
— Всё, идите. В секретариате подпишите контракт и получите пропуск, бланки размещения, питания и так далее. Свободны!
Так началась моя новая жизнь коммерческого пилота.
Глава 2
НА НИВАХ КОММЕРЦИИ
Июль, 2621
Тяжелый транспортный флуггер «Кассиопея», бортномер 4076
Тремезианский пояс, система Лукреции, астероидное скопление АД-186...
«Таким образом, в общей сложности на сегодняшний день находится в розыске более 1200 человек. Следует полагать, что почти все они входят в состав незаконных вооруженных формирований и скрываются от правосудия на труднодоступных астрообъектах Тремезианского пояса».
Все-таки «Кассиопея». Не обманул грозный сеньор Антонио Роблес. Монстр, мать его так! Сколопендра!
Третья смена. Третья трехдневка в Тремезианском поясе. Тоска и мрак. Физически совсем не тяжело, но моральная нагрузка запредельная. Кажется, можно было пальцами пощупать, как в мозгу отмирают нейроны и распрямляются извилины. Попробуйте сами пересесть с космической молнии, моего любимого «Горыныча», на заторможенную «Кассиопею», которая выглядит так, будто расцвет ее молодости совпал с совершеннолетием моего деда.
А почему «выглядит», собственно? Я как в формуляр заглянул — обомлел! Машинка мне досталась 2588 года рождения!
— Слышь, ты не делай круглые глаза, мучачо! — Это наш палубный техник, Пьер Валье, спешите видеть. — Тут это, такое дело, бывает хуже! А формуляром — подотрись, или на стенку в сортире повесь, ага! Чисто для концентрации. Там тебе напишут, отвечаю! Хочешь почитать правду, возьми школьную «Зоологию» для восьмого класса, я реально говорю. Флуггер твой лет на двадцать старше, чем в этой писульке указано. Борт 4076? Ну так я лично ему налет откручивал. Два раза!
— Пьер, а она вообще с катапульты сойдет? Или сразу развалится?
— Все путем, мучачо! Машина старая и надежная, отвечаю! Мистер Дик до тебя на ней летал, не жаловался.
— Э, Пьер, а где мистер Дик теперь?
— Уволился, брат! Как есть уволился!
Пьер Валье — дитя солнечной Бразилии (Южноамериканская Директория). Черный, как ночь, негр. Весь организм его собран на шарнирах. Он, даже когда просто говорит, непрерывно приплясывает, а когда говорит эмоционально — вообще тушите свет. Еще он умудряется выращивать прямо на станции убийственной силы гидропонный табак. Что вообще-то запрещено сразу по многим причинам. Главнейшая официальная — нарушение госмонополии ЮАД на табак и табачные изделия.
Шмоны устраивали многократно, да ни разу плантации Валье не нашли, как у него получается?
В первый раз, как и положено — сплошные удивления. Очередное удивление приползло в виде ТЗМ, транспортно-заряжающей машины, которая принялась вешать на внешние консоли аппарата ракеты ближнего радиуса действия «Шершень» — по блоку с каждой стороны. Хорошо мне знакомы эти ракеты… По джипсам пулять ими очень славно… Но зачем здесь-то?
Я так и спросил:
— Послушай, Пьер, а это зачем?
Пьер неопределенно махнул рукой, отчего весь его разболтанный организм пришел в движение.
— А! Не грузись. На всякий случай. Места-то дикие.
Ангарная палуба загудела электрическим голосом Пабло Эстебана — диспетчера.
— Бригада восемь готовится к подаче на катапульты. Повторяю, бригада восемь готовится к подаче на катапульты.
— Слышь, брат, дунем на дорожку? — вот, как я и говорил: в пьеровских пальцах появились две внушительные самокрутки.
Я, неиспорченный ребенок России, по первости от его гидропонного табака-самосада шарахался, как черт от ладана. Шарахнулся и тогда в сторону антикварной кабины антикварного моего флуггера.
Но что же теперь, а?
Теперь я вспахиваю скопление астероидов АД-186. Третью смену уже. Млею со скуки и трогаю руками свой разлагающийся мозг. Это шутка такая, если кто не понял.
Работа организована просто: старт с базы, нас подбирает легкий паром без названия (много чести), со сложной цифрой на борту, Х-переход до скопления и пока-пока.
Раз в сутки нам подтаскивают АДС — автоматические добывающие станции. Мы их забираем в точке рандеву, а затем разбредаемся по охотничьим угодьям. Спать положено прямо на борту флуггера, благо место позволяет, да и времени полно. Автопилот везет.
Оно, конечно, стремно! На транспортнике штатный экипаж — четыре человека: первый пилот, второй пилот, бортинженер и штурман, а мы летаем в одиночку. Экономия! Гораздо приятнее платить одно жалованье вместо четырех. А если кто побьется, спросите вы? А если кто побьется, то это проблемы побившегося. Флуггеры все сплошь списанные — убытка, считай, никакого.
«Кассиопея» вела себя идеально. Пьер Валье, невзирая на раздолбайские манеры и внешность, техником был толковым. Все, что положено, работало как положено.
В астероидном поясе мрачно. Это вовсе не тот космос, который я люблю. Ушки постоянно на макушке, навигационный радар отслеживает мелкие метеоритные потоки, которые всегда не прочь изрешетить зазевавшийся флуггер. На звезды и прочие романтические пейзажи любоваться некогда, да и трудно — сектора обзора постоянно перекрываются пылевыми шлейфами, здоровенными камнями и всем таким прочим.
Вышли в расчетную точку. Включаем СР-сканер. Наличие хризолина отображается оттенками желтого и зеленого цветов, где густой зеленый — максимальная концентрация сырья, яркий желтый — минимальная.
Увидел на астероиде зеленое поле — лети туда.
Сегодня у меня удачный день. Бортаппаратура засекла в квадрате поиска сразу три каменюки с залежами хризолина, да так удачно и компактно расположенные, что просто сказка.
Оживает один из каналов «борт-борт», кому-то скучно и не терпится почесать языком.
— Прием, Румянцев! Хороший урожай соберешь сегодня! Мои поздравления.
— Спасибо, Блацкович! Похоже, да, повезло.
— Везение, Румянцев — это плод упорной работы. Куй бабло — заслужил!
— Удачи!
— Симметрично. Не зевай там.
Нас двенадцать человек, раскиданных волей начальства по миллионам кубических километров пустоты. Каждому нарезан персональный сектор, чтобы здоровая конкуренция не превращалась в конкуренцию нездоровую.
Никакого космического братства здесь нет. Есть кучка индивидуумов, озабоченных своим личным благополучием. Мы — наемники, которые страшно завидуют друг другу. По идее должны бы завидовать.
На деле — все не так печально. Мы отлично понимаем, что плаваем в одном тазу, донельзя дырявом, отсюда дружеские шуточки, поздравления и так далее. А вот что бы началось, если бы нам не нарезали персональные сектора поиска с четкими границами! Жутко представить.
Мы с тем же Блацковичем запросто могли бы вцепиться друг другу в глотки по прилету: это был мой астероид! Нет, мой астероид! И хорошо еще, если дома! А если прямо здесь, в космосе?
Между тем автопилот донес флуггер до нужного астероида, пора переходить на ручное управление.
Астероид из здешнего скопления — предмет крайне беспокойный. Он крутится и кувыркается настолько лихо, что в девяти случаях из десяти о посадке можно и не мечтать. Любая неровность поверхности при таком ускорении вскроет на раз-два брюхо линкора и не заметит. Что уж говорить о флуггере?
Слава богу, приземляться не надо. АДС, автоматические добывающие станции, оснащены собственными двигателями, мощности которых как раз хватает для самостоятельной посадки и старта, благо ускорение свободного падения на астероиде совсем смешное.
К двигателям прилагаются восемь длиннейших посадочных штанг-амортизаторов, раскрывающихся на манер паучьих лап. Они встречают поверхность астероида, компенсируя ударную нагрузку, что уберегает ценное оборудование от повреждений.
Задумано отлично, но гладко оно только на бумаге, как водится.
Пилот должен привести флуггер в квадрат сброса, выровнять расхождение скоростей до десяти метров в секунду максимум и удерживать его, пока АДС не уйдет на посадку.
Дело сильно осложняется износом матчасти. Штатно АДС выполняет приземление с высоты в километр, но это, как говорят на Большом Муроме, «таким бы ротком, да медку хлебнуть». Всё настолько раздолбанное, что зависать надо на высоте двести метров, иначе никаких гарантий.
На «Горыныче» легко, вообще не фокус. Но двести метров для старенькой «Кассиопеи», которая больше «Горыныча» в три раза и тяжелее в десять… Двести метров зависания для «Кассиопеи» — это, считай, практически приземление. На астероиде приземление запросто приравнивается к столкновению, а это катастрофа — окончательный и бесповоротный оверкиль.