— Ну вот, то тапочки гуляют, то глаз косится. А этот и вообще обнаглел: шастает по комнате в присутствии хозяина, — изрек Константин и обратился к плащу: — Отойди, ты мне свет от люстры загораживаешь.
Плащ, как ни странно, отодвинулся так, чтобы лучи от лампы падали на растение, после чего, как бы лаская, погладил его рукавом по макушке, на что Константин заворчал:
— Не тронь, всю прическу собьёшь, а она у меня самая модная. Сейчас все панки с такими колючками ходят.
Кактус быстро свыкался с вещами, и когда плащ беззвучно затрясся, словно бы от смеха, он спросил его в упор:
— Слушай, друг, как тебя зовут? Меня, к примеру, Константин, но если ты не выговоришь, зови просто — Костя.
После подобного разговора журналист окончательно пришел в себя и, сев на диване, тоже обратился к плащу:
— Скажи, наконец, кто ты? Я ведь знаю — всё, что происходит в этой комнате, совершаешь ты. Мне не то чтобы любопытно, но хотелось бы понять: кто ты и каким образом перемещаешься? Почему у тебя такой большой глаз и куда он исчез?
Плащ подплыл к нему, повис в воздухе, затем из объемного сделался плоским, аккуратно сложился, как при упаковке в магазине, и упал прямо ему на раненую руку. При этом легкая ноющая боль в ране пропала, бинт треснул и растворился в воздухе, как кусочек сахара в стакане чая.
Павел отдернул Плащ и обнаружил, что от раны на руке не осталось даже шрама. Он ткнул пальцем в то место, куда попала пуля, и ничего не почувствовал. Мышцы были абсолютно здоровы. Он повертел плащ, решив, что это от него снизошла целительная сила и, отнеся в прихожую, повесил на вешалку. Остановившись в дверях комнаты, он вновь обратился к невидимке:
— Чего прятаться, выходил бы, поговорили, обменялись впечатлениями о жизни, о мире. Мне кажется, ты из пятимерного пространства?
Комната отвечала молчанием. Только Константин саркастически заявил:
— Да, жди, так он тебе свою душу и откроет. Ему нравится морочить нам голову.
В этот момент с натюрморта, висевшего на стене и изображавшего букет в вазе, под которым лежали зрелые аппетитные фрукты, сорвался сочный персик и шмыгнул в руку хозяина Вслед за ним материализовалась в цветах сиреневая астра, приняла объемную форму и, отделившись от плоскости картины, проплыла по комнате и упала, так сказать, к ногам кактуса, на что он тотчас же заойкал:
— Ой, ой, посмотрите, какие нежности! Какие мы, оказывается, деликатные, вежливые, — и уже обличающим тоном фыркнул: — Паш, это ж он подкупает нас.
На вид плод ничем не отличался от настоящего — румяный, ароматный, с ворсистой кожицей. Павел взглянул на картину: нарисованный персик и астра исчезли с полотна, и на их месте зияла чернота, точнее — темная масляная краска. Он поднес персик к губам и надкусил. Сладкий сок растекся по языку, сочная нежная мякоть буквально таяла во рту.
— Ну как, кобальтом или цинковыми белилами не отдает? — насмешливо поинтересовался Константин.
— Нет, самый настоящий, высший сорт. И как он его синтезировал — не понятно.
— Умен, хоть и одноглазый, — согласился кактус.
— Пойду к Валерию. Посмотрим, что он на эти фокусы скажет, — объявил Павел.
— Иди, иди, по дороге вторую руку подстрелят. Кто меня тогда поливать будет? — заворчал Константин.
— Ладно, подожду до утра, — согласился Павел.
Ночь прошла спокойно. А утром, даже не позавтракав, накинув на себя недавно гулявший по комнате плащ, он отправился к ученому.
Валерий сидел в кабинете за двухтумбовым столом и изучал чертежи.
— Проверяю — не допустил ли я ошибок при монтаже «Син-ген», — пояснил он после приветствия. — А у тебя дело ко мне?
— Да, интересные новости, — и он поведал о случившемся.
Рассказ Павла навел ученого на новые размышления.
— Да, если мы чего-то не видим, не замечаем или не понимаем, остается признать недоразвитость наших органов восприятия и мышления. Если где-то существуют другие цивилизации, то обязательно существует и разница в уровне развития. Я уверен, что с Разумом более высокого порядка люди встречались еще на заре истории человечества. Отсюда и причины возникновения религии на Земле. Она зародилась не из страха перед непонятными силами Природы, а из восхищения перед теми, кто в своем развитии стоит много выше диких племен. Из чувства страха человек создает оружие, а из чувства восхищения строит храмы, в которых поклоняется Высшему Разуму. Те, кто прилетал на нашу Землю, сказочно могущественны по сравнению с человеком и поэтому вызывали преклонение дикаря перед собой. Улетая, они, возможно, велели, как святыню, хранить память о себе, или эта идея была гипнотически внушена людям: почитать Высший Разум, равнять свои поступки и мысли на него и ждать его возвращения.
— Ты считаешь, что он вернулся именно ко мне в квартиру, — пошутил журналист, — и начал надо мной подшучивать?
— В твоей квартире происходят чудеса, которые не могут явиться плодом обычного земного интеллекта. Человек, к сожалению, ограничен в его способностях.
— Но разве ты не воскресил Пушкина и Ломоносова? — стал защищать человеческий разум журналист.
— Я всего лишь собрал готовую машину, которую придумали другие. Мне до такого не додуматься, — признался Валерий. — Всё было в их чертежах. Я даже не знаю — чьих. Загадки. Кругом одни загадки. У меня даже не хватает ума, чтобы их разгадать. Я перестаю себя уважать. И Пушкина я воскресил не того, и Ломоносова. Внешне походят, а таланты — не те. В чем причина — не пойму.
— Так ты считаешь, что в моей квартире обитает Высший Разум? — вновь переспросил журналист.
— Высший или какой-то другой, во всяком случае — нечто разумное. И то, что кактус заговорил, уверен — дело его рук. Он старается привлечь к себе внимание, подготовить нашу психику к встрече с ним. Человеческая психика очень тонкая и ранимая, человек даже от простых потрясений жизни сходит с ума, а здесь — и тем более.
— Мне кажется, я уже готов к встрече, — уверенно заявил Павел. — Меня абсолютно ничего не удивляет. Пробовал сегодня вызвать его на откровенный разговор — отмалчивается. Фокусы показывает, а сам прячется.
— Ему видней, — ответил Валерий и собрался еще что-то добавить, но в кабинет заглянула Клеопатра и пожаловалась:
— Валерий Сергеевич, а Пушкин из моей куклы выковырял пищалку и глаза. Вот, полюбуйтесь, — она бросила на пол растерзанную куклу: — И это вместо того, чтобы сочинять стихи. А сейчас он в вашей кофеварке греет суп.
— Клео, ябедничать нехорошо, — заметил ученый. — Ты сама-то выучила уроки, что я тебе задал?
— Конечно. И за это вы мне должны подарить коробку конфет, зефир в шоколаде и три бутылки «пепси-колы».
— С какой стати? — Валерий уставился на нее изумленно.
— А потому, что они мне очень понравились, — довольно просто объяснила девушка.
— Ну, только по этой причине не дарят, и за каждый урок тоже. Учиться — это ваш прямой долг и святая обязанность, если вы собираетесь хорошо жить в этом мире.
— А зачем мне учиться? Я выйду за вас замуж и нормально.
— Откуда ты такое взяла? — вновь удивился ученый.
— Мне тетушка Лида сказала, что если девушка желает быть счастливой, она должна выйти замуж за обеспеченного человека. А вы очень подходящий. Вот за Павла зачем мне выходить? Хоть он и симпатичней вас, но у него всего одна комната.
Валерий, смеясь, посмотрел на друга.
— Ты видишь — уроки тетушки Лиды она усваивает лучше, чем мои.
— Почему, я и ваши хорошо усваиваю, — воскликнула она с наивной простотой, не свойственной царице Клеопатре. — Я уже освоила весь алфавит, умею читать, писать, шить, — она стала загибать тонкие пальцы, — освоила утюг, стиральную машину, пылесос, электробигуди. Знаю, что младенцев в настоящее время кормят манной кашей и всевозможными питательными смесями, выпускаемыми пищевым комбинатом «Малыш», так что я стала очень современной девушкой. А вот Александр Сергеевич постоянно отлынивает от ваших заданий.
— Ладно, проверим, чем он занимается, — Валерий встал и направился к двери, подхватив валявшуюся на полу куклу.
Клеопатра задержалась в кабинете, опасаясь гнева Пушкина, на которого нажаловалась учителю.
По дороге, пользуясь отсутствием девушки, Валерий пояснил другу:
— Я все-таки пытаюсь расшевелить творческие способности в каждом испытуемом и даю им задания в соответствии с прошлыми их интересами. Ломоносова заставил изучить химию и физику, Бруно — современную астрономию и математику, Пушкина — основы стихосложения, ямбы, хореи. Не знаю только, чем занять Клеопатру и какие способности пробудить в ней. В истории я слабоват, кто знает, чему учили царей и цариц, да и считаю — все их наклонности в современной жизни излишни, поэтому учу ее по обычной школьной программе и стараюсь воспитать просто хорошей девушкой. Но дурные наклонности в ней то и дело лезут наружу. Вот, пожалуйста, пришла, нажаловалась.
Они остановились у комнаты, предоставленной в распоряжение Пушкина. Ученый заглянул в «глазок». В противовес сказанному Клеопатрой, поэт расхаживал взад-вперед по ковровой дорожке, задрав голову к потолку и, вдохновенно размахивая руками, что-то декламировал.
На лице ученого отразилась радость надежды.
— Кажется, сочиняет.
— Давай зайдем, проверим, какое творение он создал. Только заходи тихо, чтобы не спугнуть его, — предложил Павел.
Они бесшумно отворили дверь, осторожно проскользнули внутрь и замерли у порога. Но как только ученый и журналист скрылись в комнате, место у «глазка» заняла Клеопатра. В уши же вошедшим ударило громкое и вдохновенное:
Жил-был у бабушки серенький козлик,
Серенький козлик — старый козел, —
И вслед за этим, не меняя тона и интонации, с тем же пламенным чувством понеслось:
А рядом в траве сидел кузнечик,
Совсем как огуречик, зелененький он был,
И с мухами дружил…
Ошарашенный такими заявлениями, Валерий возмутился:
— Александр Сергеевич, это же чистый плагиат. Видите ли, насмотрелся детских передач и теперь «сочиняет». Придется мне телевизор убрать из вашей комнаты.
— А что здесь плохого? — невинно заморгал глазами поэт. — Такого же целого стихотворения нет, где одновременно говорится о козле, кузнечике и дружащих с ними мухах. Вот покажите мне стихотворение, где говорится сразу обо всей компании. Нет такого произведения. А у меня есть.
— Да, вижу я, какой вы поэт, — вздохнул учитель и показал на куклу. — А это зачем разломали?
Пушкин пожал плечами и признался:
— Хотелось узнать, чем она пищит и почему моргает.
— Здоровое детское любопытство. Видишь ли, — ученый обратился к журналисту, — у них периодически проявляются детские привычки, детские способы познания мира. Узнать — значит что-то поломать. — И, повернувшись к поэту, стал отчитывать его. — Нельзя так, Александр Сергеевич. Если вам что-то интересно, обратитесь ко мне, я объясню, расскажу, покажу. А оттого, что вы сломаете, мало пользы. Куклу испортили, а ничего не узнали. Вам нужно терпеливо учиться, чтобы познать мир вокруг себя.