- Пожалуй.
- Ты любишь трюфели, бо-маск?
- Мне все равно.
И они начали взбираться по лестнице в верхние залы. На половине лестницы маска сказала Онагру:
- Вернемтесь.
- Зачем?
- Так.
Перед Онагром и его неведомой спутницей очутился офицер с золотыми эполетами.
Он пристально посмотрел на последнюю.
- Поздравляю тебя, братец, - шепнул он Онагру.
- С чем?
- Да знаешь ли, кто твоя дама?
- Нет.
- Это Маша, моя старая приятельница. Посмотри, она на меня сердится, отворачивается от меня, - а славная, братец, девочка. Конечно, далеко не то, что Лиза… Мы с
Лизой выдумали сейчас свой язык, - она будет вести со мною разговоры со сцены.
- Так это Маша? Вот что!.. Ты ей рассказал все мои секреты?
- Что ж за беда?
- Нет, ничего… "Гм! - подумал Онагр, - очень кстати: у меня будет связь в обществе и связь на сцене: это необходимо для настоящего светского человека; об этом и Бальзак пишет, и вся петербургская молодежь большого света придерживается этой моды. Я буду кататься, как сыр в масле".
За ужином Маша совершенно подружилась с Онагром. Она развязала на минуту свою маску и вскользь показала ему свое личико. Он был в восторге и от ее красоты, и от ее любезности. Она кушала с аппетитом и довольно часто прикладывала бокал к своим губам, грациозно поддерживая кружевную бородку своей маски. После ужина Онагр, проходя мимо офицера с золотыми эполетами, сказали ему:
- Решено, душа! какую я квартиру найму для нее, как одену ее - точно куколку…
Было около трех часов. Залы пустели; отчаянные гуляки допивали последние бокалы и, покачиваясь, сходили вниз… В ложах давным-давно никого. Какой-то пьяный франт в светло-синей венгерке с черными шнурками, причесанный a la moujik, кричал музыкантам:
"Довольно!.. Я вас не хочу больше слушать!" Какие-то сомнительные физиономии ходили взад и вперед, с неудовольствием посматривая на крикуна; квартальный надзиратель стоял посреди залы, величественно подбочась; капельдинер дремал у боковой двери, да штатский с изнеженными движениями сидел у самого оркестра и не сводил глаз с музыкантов, потому что он был меломан.
Скоро и музыканты начали собираться домой.
Все разошлись и разъехались… Все…
Нет, не все еще: облокотись на прилавок, где разбирают шинели и шубы, стоял офицер с серебряными эполетами и страстно смотрел сквозь очки на толстую пастушку, у которой сзади не сходился корсет. Пастушка была уже без маски: пот градом катился по ее воспаленному лицу, и она обвевала его носовым платочком.
Огни потухали в окнах театра.
ГЛАВА VI
Бал
Праздник за праздником: сегодня маскарад, завтра бал.
Одиннадцать часов вечера. У подъезда дома, где живет г-жа Горбачева, три кареты четвернями, карет шесть парами и несколько саней в одиночку… Как светло в окнах бельэтажа! Сколько на окнах треугольных шляп с султанами!.. Бал, бал!
Двери из танцевальной залы в переднюю открыты, музыканты занимают половину передней, за ними лакеи и шубы; Гришка с аксельбантами снимает шинель с своего барина.
На Онагре белый атласный жилет с цветами, синий фрак только что с иголочки, украшенный бронзовыми пуговицами величиной в пятак; золотые цепи от часов и от лорнетов; изумрудные запонки на рубашке; голова Онагра в завитках; он весь пропитан духами…
Музыка гремит!.. Онагр входит в залу. У самых дверей офицер с серебряными эполетами хохочет и танцует с m-lle Неврёзовой…
- Бон-суар, мон-шер! - закричал офицер, увидя Онагра. - Что, из театра? Бурбье хорошо играла? Какое на ней было платье?.. Отчего ты так поздно?
- Как поздно?.. - Онагр испугался. - Который это кадриль танцуют?..
- Третий, мон-шер.
"Слава богу! - подумал Онагр. - Что, если б я опоздал? Беда! Ведь на четвертый кадриль меня ангажировала сама Катерина Ивановна".
- Славная, мон-шер, на тебе жилетка, - продолжал офицер, - самая модная. А мы сейчас всё об тебе говорили.
Он посмотрел на свою даму.
Онагр поклонился m-lle Неврёзовой и сказал ей:
- И я так счастлив, что вы вспомнили обо мне! М-lle Неврёзова - девица средних лет, с черными выпуклыми глазами, с венком на голове и с перетянутой талией, играя небрежно своим двойным лорнетом, отвечала с расстановкою, придавая своим словам таинственность:
- Мы… да, мы говорили об вас…
- Что же вы говорили обо мне?
- Ас чего вы взяли, что я вам открою это?
- Если вы не скажете мне, так он расскажет, - заметил Онагр, указывая на офицера.
- Вы думаете? Верно, m-r Анисьев не будет так нескромен.
Офицер громко засмеялся, посмотрел с чувством на cвою даму и закричал:
- Не скажу, мон-шер, не скажу ни за что; это секрет! Ведь вы не прикажете сказывать?.. Нам начинать… Пермете.
Офицер подал руку своей даме.
Онагр начал пробираться между танцующих, раскланивался направо и налево и высматривал хозяйку дома.
Г-жа Горбачева была в страшных суетах: она порхала от одного гостя к другому, от одной гостьи к другой; она каждому и каждой находила сказать что-нибудь приятное и эти приятности сопровождала обязательной улыбкой.
Онагр поймал ее в комнате за гостиной, где Дмитрий Васильевич Бобынин играл в вист с прекрасным человеком и с двумя генералами.
- Же-ву-салю, мадам, - сказал Онагр, натягивая на руку желтую перчатку.
- Отчего так поздно, Петр Александрыч? Мы вас давно ждем.
- Я прямо к вам из французского спектакля; впрочем, я долго ждал своей кареты: эти разъезды, знаете, пренеприятные.
- Vous avez raison! Как вы еще поспеваете везде? я удивляюсь вам: вы можете служить образцом светского человека: право, это врожденное, я вас всегда ставлю в пример моему мужу: он у меня такой бирюк…
Онагр самодовольно пожимался.
- Надеюсь, Петр Александрыч, что вы не станете отказываться от танцев. Пожалуйста, одушевите всех кавалеров своим примером. Распоряжайтесь всем; я вам даю право; ангажируйте поскорей даму на следующий кадриль.
Онагр кивнул головой и хотел отправиться в залу к Катерине Ивановне, но Дмитрий
Васильич остановил его.
- Как вы поживаете, мой любезный Петр Александрыч? - сказал он, протягивая ему руку, - наклонитесь-ка на два слова. Директор, о котором я говорил вам, здесь, и я сегодня же представлю вас ему… Ваше превосходительство, ваш ход…
Онагр отошел от карточного стола и попал прямо на хозяина дома - человека лет двадцати восьми, у которого глаза цвета вареного крахмала.
- Шарме де ву вуар! - сказал хозяин дома. - Вы сейчас только приехали? Ну, очень рад.
Дансе, же ву при. Сегодня у нас собралось много, и столько генералов, что я не ожидал даже.
Жаль только, что княгиня Елена Васильевна не будет: занемогла, а то бы она непременно была; ей очень весело у нас - она мне сама говорила это.
"Оно и лучше, что не будет, - подумал Онагр, - а то за нею вечно кавалергарды и эти львы; а при них что-то не совсем свободно".
- Так княгини не будет? Ах, как досадно! - закричал он, - вообразите, последний раз здесь она дала мне слово танцевать со мною кадриль… Может быть, она еще приедет?
- Нет, я уж два раза ездил сегодня просить князя… Князь мне сказал, что у нее флюс и что при всем желании она никак не может быть.
В эту минуту музыка умолкла, третий кадриль кончился.
Онагр пустился отыскивать Катерину Ивановну.
Катерина Ивановна, вся в брильянтах, вся в цветах и блондах, сияющая и великолепная, сидела в зале, обмахивая себя веером и разговаривая с тем самым адъютантом, о котором она спрашивала в маскараде. Она обращала на себя всеобщее внимание: толстые маменьки, не игравшие в карты и разместившиеся около стен залы, отирая пот с лица, искоса на нее поглядывали и рассуждали о том, сколько тысяч стоит ее фермуар и собственный ли он ее или взятый у кого-нибудь для бала; тоненькие дочки, ослепленные ее туалетом, находили, что она одета вовсе не к лицу; а фраки и мундиры, как нарочно, в опровержение этого толпились около нее и ей посвящали свои отборные фразы и свое остроумие.
Онагр подошел к ней, взглянул на нее и подумал: "Она царица бала. Меня здесь многие называют счастливцем, глядя на нее, потому что я уверил… Впрочем, сегодня должно решиться все… Какая ручка пухленькая, беленькая, так бы и поцеловал ее!"
- Четвертый кадриль сейчас начинается, - сказал он ей, кланяясь и закладывая палец за жилет. Эту львиную привычку он не так давно перенял.
Она подняла на него свои глазки и опустила их, потом опять подняла и опять опустила, поправила свой фермуар и произнесла немного нараспев:
- А я думала, что вас нет.
- Меня не было: я приехал к четвертому кадрилю.
- Д-а-а?
Она приподнялась со стула и уронила веер. Адъютант и Онагр бросились поднимать его, но он достался в руки адъютанта, и адъютант; подавая его Катерине Ивановне, был награжден за свою ловкость многозначительной улыбкой.
Онагр покраснел и занялся поправлением своего галстука. Между тем они стали в ряды танцующих.
- С каким нетерпением ожидал я этой минуты, - оказал Онагр, - сегодня целый день для меня тянется так долго… я вас видел во сне.
- Какой скучный сон!
Она то складывала, то развертывала свой веер.
- Напротив…
- Вы долго оставались вчера в маскараде?
- Нет… а вы исполните вчерашнее обещание?
- Какое? разве я что-нибудь обещала вам?
- Вы хотели говорить со мною.
- О чем?
- Вы сказали мне, что вам надобно объясниться со мной о многом.
Катерина Ивановна начала бить такт веером по своей ручке и как будто задумалась.
"Женщине нелегко открывать свои чувства, - подумал Онагр, - это натурально… она не знает, как приступить к такому щекотливому разговору".
- О чем же вы задумались?
- Какая у меня слабая память! Что бишь такое я хотела сказать вам?
"Притворяется, будто не помнит".
- Вспомнила! вспомнила! Она подняла глаза к потолку.
Онагр сделал три шассе вперед, три шассе назад, взял ее за руки, повернулся с нею и бросил на нее один из тех взглядов, для которых нет выражения.
- Вспомнили? Скажите поскорей, не мучьте меня.
- Нет, я раздумала, я не хочу говорить.
…
- Ах, мои батюшки! да что это такое? - закричала сзади танцующих генеральша
Питковская, отскакивая от лампы, - да на что это похоже, масло с ламп каплет!.. посмотрите, бога ради, матушка Анна Ильинишна, что мантилья-то моя, я думаю, совсем испорчена? Да сюда нельзя, я вам скажу, хороших вещей надевать.
Анна Ильинишна смотрела на мантилью и покачивала головой:
- Жаль, вещица-то прекрасная! Большие два пятна, Пелагея Ивановна!
Генеральша Питковская побагровела, сдернула с себя мантилью и с ужасом увидела пятна. Около нее собрались пожилые и толстые дамы… Они все закивали и замотали головами.
Вдова Калпинская, vis-a-vis Катерины Ивановны во время соло, иронически улыбаясь, сказала ей:
- Какая забавная сцена! Не-спа?
Катерина Ивановна смеялась и закрывала себя веером.
- Что же? вы не сдержите своего слова, вы не скажете мне… - шептал Онагр, наклонясь к плечу Катерины Ивановны.
- Не скажу, не скажу и не скажу.
- К чему же такое упрямство?
- О, я очень упряма! вы меня не знаете…
Она прищурилась и вздохнула. Грудь ее роскошно поднялась, как волна, и опустилась.
Боже, какая грудь! Мурашки пробежали во внутренности Онагра.
- О чем вы вздохнули?
- Так. Хотите, чтоб я была с вами откровенна?