— Я не укоряю тебя, — сказал он. — Я просто удивляюсь. Можно посмотреть твой дом?
— Нечего особо смотреть. Четыре комнаты. Здесь гостиная, здесь кухня.
— Телевизора нет, — заметил он.
— Он в спальне, там же магнитофон.
Весь дом был примерно пятьдесят на тридцать футов. Гостиная и кухня располагались справа от входной двери, спальня и ванная — слева.
Стив заглянул в каждую из комнат. В спальню вел арочный проем, задрапированный газовыми занавесками, — преграда совершенно эфемерная, но, так как Луиза жила одна, это не имело значения. В самой комнате стояла широкая кровать из вишневого дерева, рядом с ней — тумбочка, где нашли свое место будильник, телефон и лампа-ночник. Телевизор стоял на одной из полок большого комбинированного шкафа. Скромный магнитофон приютился прямо на полу.
Кухня и гостиная оказались как бы слитыми вместе — их делил только холодильник. Кроме него, на кухне были стенной шкафчик, мойка и два стола: разделочный и обеденный. Сейчас обеденный стол был завален фотографиями пожарных и контрактами, касающимися календаря.
Ванная была облицована кремовой керамической плиткой. Она прекрасно гармонировала со всем остальным домом, обставленным в стиле кантри.
Большие окна и высокие потолки заставляли дом выглядеть просторнее, нежели он был в действительности.
— Мне здесь нравится, — сказал Стив, и по выражению его лица она могла понять, что это правда. Его глаза светились, когда он разглядывал ее старый дом. — Сколько лет этому жилищу?
— Над входной дверью есть пластинка, где написано, что он был построен в 1905 году. Мне пришлось кое-что переделать, прежде чем я смогла жить здесь. Некоторые окна были разбиты, а крыша местами протекала. Полы тоже пришлось перестелить.
Стив снова огляделся по сторонам и покачал головой.
— Школьный домик.
— Его превратили в коттедж много лет назад. Тогда же сюда провели электричество. Правда, когда хозяин домика умер, его наследники позабыли об этом коттедже на долгое время. Я была рада, когда они наконец решили его продать, потому что мне он всегда нравился.
— Он очень милый, — согласился Стив. — Знаешь, тебе нужен школьный звонок.
— А у меня есть. Он сзади, рядом с колодцем.
— Колодец? Настоящий?
— Да. — Она улыбнулась его удивлению. — И действующий. Но я не пью из него, потому что не уверена, хороша ли там вода.
Они со Стивом стояли в спальне, и Луиза начала чувствовать некоторую неловкость.
— Я могу сделать нам по чашке кофе. Не думаю, что дела займут у нас много времени. — Она вышла из комнаты, полагая, что Стив последует за ней.
Разумеется, он этого не сделал.
— Нам нужно поговорить.
— Прекрасно. — Она закусила губу. — Но давай хотя бы сядем.
Стив кивнул, и они прошли в гостиную. Здесь стоял книжный шкаф, диванчик, небольшой столик и стул возле него.
Стив сел рядом с ней на диван и взял ее за руку.
— Итак, ты девственница, — сказал он. — Это не преступление, знаешь ли. Особенно в наши дни.
— Но в моем случае — и это не результат сознательного выбора. Я же упоминала, что несколько раз пыталась потерять невинность. Но я фригидна.
Свободной рукой он коснулся ее волос. Улыбнулся и сказал:
— Мне ты не кажешься фригидной. Скорее наоборот.
Да, это так, со Стивом она возбуждалась. Но обманываться этим не следовало: она, бывало, уже чувствовала влечение к мужчине, но все кончалось лишь новыми разочарованиями. Покачав головой, Луиза сказала:
— Ты же сам видел, что случилось. Как только я захожу слишком далеко, то начинаю вспоминать, и тогда… я не могу.
— Что? — Стив взял ее за подбородок и развернул лицом к себе. — Что ты начинаешь вспоминать?
— Стив, ты уверен, что хочешь это услышать? — Она полагала, что должна дать ему еще один шанс уйти без неприятной сцены.
Так было бы проще для них обоих.
— Может, ты просто оставишь это? — предложила она. — Просто взгляни на договор и… уходи.
— Никуда я не пойду. Успокойся и перестань нагнетать обстановку так, словно то, что ты скажешь, ужаснет меня и заставит бежать без оглядки. Этого не будет, Луиза. — Он осторожно обнял ее за плечи. — Я хочу помочь тебе. Это не пустые слова и не способ соблазнить. Я не говорю такого каждой женщине просто потому, что хочу заняться с ней любовью. — Она улыбнулась: по крайней мере, он честен с ней. Стиву было не до улыбок. — Когда я сказал, что шрамы не имеют значения, я имел в виду именно это. Неважно, где твои шрамы — на теле или в сердце. Они все еще часть тебя, и поэтому я хочу знать. Знать все.
Хорошо, она попытается. Если нужно сказать всю правду, чтобы заставить его уйти, что ж, она скажет всю правду.
— Когда мне было семнадцать лет, я убила человека. — Стив похолодел. Лучше закончить с этим побыстрее, подумала она. — И еще двоих покалечила. У них на теле шрамы — у них, а не у меня. Бог свидетель, было бы лучше и, конечно, справедливее, если бы умерла или покалечилась я. Но теперь уже ничего не изменишь.
— Луиза…
Она покачала головой.
— Меня нельзя простить. Я сама никогда себя не прощу.
Глава 6
Стив протянул руки и прижал ее к себе. Он был таким надежным, таким сильным, смелым, героичным. Воплощал в себе все то, о чем Луиза могла только мечтать. Она недостойна его; даже просто обниматься с ним казалось ей, чуть ли не преступлением. Луиза попыталась высвободиться, но он не отпустил ее.
— Расскажи мне, как это произошло.
Уже не в первый раз ее спрашивали о причинах ее фригидности — в основном те мужчины, которые пытались заняться с ней любовью. Но они спрашивали раздраженно или обиженно. Им хотелось знать, почему она отвергает их ласки, не более того. Никто не спрашивал из заботы о ней.
Она чувствовала, что Стив действительно хочет помочь ей. Его руки мягко обнимают ее, сердце в груди, к которой она сейчас приникла, бьется ровно, размеренно. Покой. Безопасность. И тепло. Ничего больше. Слезы потекли из глаз, но Луиза сморгнула их: она достаточно наплакалась.
— Ты прав, я из богатой семьи. У отца была не только своя фирма, но и множество акций разных компаний. Семья матери была не настолько обеспеченной, но тоже не бедствовала. Родители воспитывали нас с сестрой сами, а когда их не было рядом, за нами присматривала экономка или кто-нибудь из слуг.
— Ты сказала, тебе было семнадцать? Не такой уж ребенок, чтобы нуждаться в присмотре.
— Я тоже так думала. Но мама и папа очень беспокоились за нас. У многих их знакомых были проблемы с детьми — плохие компании, наркотики, ранние связи и все такое. Я не ставлю родителям в вину то, что они были сверх осторожны. Но в те времена нас с сестрой это возмущало, и мы выискивали разные пути, чтобы ускользнуть от опеки.
— Звучит логично.
Она попыталась поднять голову, но он удержал ее, поцеловав в висок. Луиза вздохнула.
— Не пойми меня неправильно. Родители любили меня…
— Любили? Почему в прошедшем времени?
Ей не хотелось рассказывать о разрыве с семьей. Это тоже было больно. Но она ведь решила рассказать «всю правду».
— Все прекратилось в одну ужасную ночь. Я сделала такое… Они очень рассердились на меня и до сих пор не простили. Мы поддерживаем отношения, но вряд ли сможем когда-нибудь снова быть близки.
— Расскажи мне, что случилось.
Твердо решив покончить со всем этим, она продолжила:
— Однажды вечером я ускользнула из дому, чтобы встретиться со своим парнем. Мы собирались наконец-то заняться любовью в парке перед домом. Можешь в это поверить? Весьма рискованное, волнующее свидание. Я чувствовала себя очень хитрой и совершенно взрослой… — Луиза опустила голову и тихонько рассмеялась, хотя все семь лет не вспоминала ту ночь иначе, как с ужасом. — Теперь-то я понимаю, какой маленькой и глупой была тогда.
— Ты была подростком, — сказал Стив без улыбки. — Большинство семнадцатилетних стремятся доказать родителям свою независимость и делают это исключительно по-дурацки. Я прекрасно тебя понимаю, потому что и сам таким был.
— В полночь он пришел к нашему особняку. Я вылезла из окна спальни на втором этаже, спустилась по дереву, и мы пошли. — Она машинально разгладила складку на юбке, не видя ничего вокруг и не желая видеть. — Пока нас не было, в доме начался пожар. Короткое замыкание или что-то в этом роде… К тому времени, как огонь охватил дом, все уже выскочили, только…
Рука Стива дрогнула. Он был пожарным и мог представить себе эту картину.
— А когда они увидели, что тебя нет во дворе, то подумали, будто ты все еще там, внутри, да?
— Да. — Она глубоко вздохнула, но легче ей не стало. — Мои родители были в ужасе. Мама и сестра метались по лужайке, обе рыдали. Папа пытался броситься обратно в дом. Он свалил двух пожарных, которые старались его удержать, и сдался только тогда, когда трое из них пошли внутрь вместо него. Ее начал бить озноб. Сердце пронзила боль — так же, как и тогда, в ту ночь, так же, как и всякий раз, когда она вспоминала об этом.
— Моя спальня была на втором этаже. Пока пожарные искали меня, пол провалился. Один из них… — Невидимая рука сжала ей горло, не давая говорить. Боже, как же она ненавидела себя!
— Из парка я услышала сирены. Они выли где-то совсем рядом с нашим домом, и я испугалась, что родители проснутся и заметят мое отсутствие. Поэтому я пошла домой…
Луиза со всхлипом перевела дыхание и продолжила:
— Один из пожарных упал вниз и оказался в ловушке. Он потерял сознание, а дым был такой густой, что они долго не могли найти его. К тому времени, как его вытащили, он сильно обгорел. — Она вытирала глаза, а слезы все текли и текли. — Он прожил еще три дня. Три дня… он, то приходил в сознание, то терял его… и все время испытывал боль…
Стив ничего не говорил, но у нее так звенело в ушах, что она все равно не услышала бы его. Она попыталась выровнять дыхание, но не смогла.
— Двое остальных тоже сильно пострадали. У них обгорели все руки… — Она высвободилась из объятий Стива, выпрямилась и взглянула ему в лицо. — Они возненавидели меня, конечно. И я их понимаю. А вдова того человека…
Тут Луиза, резко развернувшись, бросилась к окну. Она не могла больше говорить, да и сказать было нечего. Стояла, уставившись слепыми глазами в черноту за окном.
Стив оказался рядом. Он обхватил ее своими сильными руками, окружил со всех сторон своим теплом, своей заботой. Его объятие было настолько крепким, что она не смогла бы вырваться, даже если бы и захотела.
— Помолчи теперь, — сказал он.
Луиза покачала головой.
— Это было потом в новостях, — сказала она; слова вырывались помимо ее воли. — Мои плачущие родители, пожарные, уставшие, грязные и измученные, но не отступающие. Все это сняли телевизионщики. Мама, в ночной рубашке, с растрепанными волосами, плачущая сестра. И мой отец… обычно строгий и представительный человек… он словно сошел с ума, дрался с пожарными…
— Он хотел спасти свою дочь. Это понятно, Луиза.
— Я тоже есть на этой киносъемке. Я просто стою там — не в доме, нисколько не пострадавшая. Помада у меня размазалась, блузка застегнута кое-как, к одежде пристали травинки и… и всем было понятно, где я была и что делала. Мои родители были в шоке…
Стив развернул ее лицом к себе. Она не могла смотреть на него; отвернулась, достала платок, вытерла глаза. Когда же она наконец нашла в себе силы взглянуть на Стива и увидела боль и печаль в его глазах, ей захотелось умереть.