Он застыл — так был счастлив и потрясен порывом Джейн.
А Джейн, продолжая прижиматься к нему, замерла, потом посмотрела на него каким-то странным взглядом, губы ее приоткрылись… Фрэнк хотел лишь прикоснуться к ее губам, но она была такой теплой, послушной, а ее пылающие губы так близко… Как устоять?..
Руки Джейн еще сильнее обвились вокруг его шеи, потом скользнули по его спине, и Фрэнк не выдержал: забыв об окружающих, он впился в ее рот жадными ищущими губами. А когда его пальцы утонули в густых волосах Джейн, из груди Фрэнка вырвался тихий сладострастный стон.
Джейн замерла в его объятиях, все теснее прижимаясь к сильному телу мужчины, ощущая его возбуждающуюся плоть. Незнакомое сладостное чувство нахлынуло на нее, лишая остатков воли, выключая разум…
— Джейн! Джейн! Ты видела? — донеслось до нее, будто сквозь вату. — Видела? Я победил!
Фрэнк резко поднял голову — тяжелый золотисто-рыжий поток волос, волнующиеся под легкой тканью блузки безукоризненной формы груди… У Фрэнка помутилось в глазах, земля качнулась и поплыла под ногами.
Пытаясь справиться с собой, он облокотился на ограждение. Наваждение, подумал Фрэнк. Это же просто поцелуй. Обычный, невинный поцелуй. Невинный? Он усмехнулся. Не обманывай себя! Это был страстный, греховный, плотский поцелуй.
В эту минуту Фрэнк был слабее духом, чем под пытками Рамиро. Джейн сотворила чудо: ярость, которую он испытывал к садисту, отступила перед силой любви, впервые Фрэнк забыл о своем мучителе, утопив ненависть в сладостных поцелуях.
Весь день, несмотря на хлопоты, Джейн ловила себя на том, что наблюдает за Фрэнком. Она постоянно искала его в толпе, следила, с кем он разговаривает, и всякий раз вспыхивала от удовольствия, видя среди невообразимой суеты его высокую статную фигуру.
Сейчас, даже с костылями, он выглядел намного лучше. По правде говоря, костылей Джейн вообще не замечала. Ее волновала наливающаяся силой грудь под бледно-голубой рубашкой, красиво оттеняющей мерцающие серебристо-серые глаза.
И эти джинсы… Привыкнув видеть его в широких шортах, она не могла оторваться от нового Фрэнка: джинсы вызывающе облегали длинные ноги, выделяя линию узких бедер и подчеркивая плоский живот.
Тело Фрэнка возбуждало Джейн почти с самой первой минуты знакомства. Ей все время хотелось прикоснуться к нему. Джейн не знала, как назвать это непонятное чувство, и ее небогатый жизненный опыт не мог подсказать ей нужного слова Нежность? Нет, не то. Эстетическое любование красивым мужским телом? Глупости! — оборвала она себя. Ты же знаешь, что это не так.
Она лишь понимала, что никогда не ощущала ничего подобного. Фрэнк разбудил нечто сокровенное, дремавшее в глубинах ее женского естества.
Джейн не спалось. Она спустилась вниз, на кухню, чтобы налить себе стакан молока. Взглянув в окно, увидела, что в солярии горит свет.
Неужели после сегодняшнего утомительного дня Фрэнк еще может тренироваться? Ведь в течение нескольких часов ему даже не удалось присесть. А может быть, больная нога не дает ему покоя, подумала она и решительно направилась в солярий.
Фрэнк не занимался на тренажере, а сидел у стены, увитой зеленью. На нем были привычные шорты. Фрэнк смотрел не на ночное небо, как обычно, а на цветы, на любимые Джейн благоухающие камелии. Увидев ее, он сказал, подчеркивая каждое слово:
— Можно быть упрямым, но нельзя быть глупым.
— Бывают моменты, — возразила она, опускаясь на пол рядом с ним, — когда это практически одно и то же.
— Ты думаешь?
Джейн промолчала. Она никогда не забудет те мучительные дни, когда ей хотелось все бросить и бежать от Фрэнка, от себя… Когда она упрямо отвергала мысль, что он ей нужен, что она не может без него… Джейн посмотрела ему в глаза и прочла в них, что он ее понимает.
Белоснежный лепесток упал ему на ладонь. Он жадно вдохнул тонкий нежный запах, каждый раз возвращающий его во времена детства.
— Моя мать любила камелии.
— Я тоже их люблю, — заметила Джейн.
Фрэнк выразительно посмотрел на нее:
— Я знаю. Каждый раз, когда я слышу их аромат, то вспоминаю тебя.
— И твоя мать до сих пор выращивает их? — спросила Джейн, видя, как он задумчиво вертит в пальцах белый лепесток.
— Нет. — Его рука судорожно сжалась в кулак, сминая нежную ткань цветка. — Она умерла.
Джейн ощутила знакомую боль утраты и прошептала:
— И давно?
— Тринадцать лет. А кажется, прошла целая вечность.
— Или как будто это случилось только вчера, — тихо прошептала она. — Я понимаю тебя. Мне хорошо известно, как это тяжело.
— Ты не знаешь и половины того, что пришлось мне пережить. Так что не надо сентиментальной жалости.
Джейн показалось, что ей дали пощечину, — Фрэнк давно не говорил с ней в таком оскорбительном тоне.
— Ты превратно истолковал мои слова, Фрэнк!
— Оставим этот разговор! Ты представления не имеешь, с какой мукой в сердце я живу!
— Нет, имею! Я знаю, как тяжело жить без матери. Знаю, как больно думать: будь она жива, все пошло бы по-другому. Мне ли не знать, каково жить без материнской ласки и понимания?
— А ты знаешь, каково жить с мыслью, что ты убил мать? Чувство вины гложет меня все тринадцать лет, со дня ее гибели.
— Боже мой, Фрэнк, этого не может быть!
— Я убил ее, — надсадно повторил он. — Если бы я вовремя увидел ту шальную машину, которая неслась на наш автомобиль, если бы я не настаивал, что должен сесть за руль, а передал его своему старику…
— Не терзай себя, — робко прошептала Джейн.
— Я должен был предвидеть, что может произойти, если я сяду за руль. Управляй автомобилем мой отец, этого бы не случилось.
— Так тебе сказали в полиции? Но ведь виноват был водитель, нарушивший правила дорожного движения.
Фрэнк горько усмехнулся.
— Мне не нужно было ничего говорить. Я сам все отлично знал. А если бы и не знал, мой старик охотно открыл бы мне глаза.
— Твой отец? — удивилась Джейн.
— К сожалению. Он был в машине и, если бы сидел за рулем…
—…могло произойти то же самое, — перебила Джейн. — В чем тут твоя вина?
— Думаю, отец изо всех сил пытался убедить себя, что совесть его чиста. Он с легкостью отрекся от меня, вычеркнул навсегда из своей жизни…
Тринадцать лет назад… Ему было всего семнадцать, размышляла Джейн. В сущности еще подросток и остался круглым сиротой. Должно быть, и в армию Фрэнка погнало неизбывное чувство вины и одиночество. Ища смерти, он надеялся на искупление. У нее сжалось сердце.
— О Фрэнк…
— Оставь! — отрезал он. — Все равно тебе не понять всей глубины моего отчаяния.
— Мне кажется, я тебя все-таки понимаю, — задумчиво сказала Джейн.
— Понимаешь?
— Моя мать умерла при родах.
В глубине холодных глаз мелькнуло чувство, похожее на раскаяние.
— Какой же я эгоист, — покачал головой Фрэнк.
— Иногда мы все в той или иной мере бываем эгоистами.
— Не все, — поправил Фрэнк, многозначительно глядя на Джейн.
Она покраснела.
— Не идеализируй меня. Как и всякий человек, я тоже бываю эгоистичной. Просто я…
— Ты просто прекрасна. Да, прекрасна!
Фрэнк нежно провел тыльной стороной ладони по теплой щеке Джейн. Его прикосновение сотворило с ней чудо, превратило в женщину, полную огня и страсти. В порыве чувственной, земной любви она благоговейно прижалась губами в его руке, потом поцеловала его ладонь.
Фрэнк крепко обнял Джейн, наслаждаясь живительным теплом ее тела и ароматом цветов, исходившим от волос, ее чистым дыханием… Джейн боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть очарования этой нереальной, волшебной близости. Ей казалось, она таяла в его руках, словно воск горящей свечи. О Господи, думала Джейн, чем я заслужила такое блаженство?
— Джейн, девочка, чудо мое, я так хочу видеть тебя обнаженной! — взмолился Фрэнк.
Ее щеки вспыхнули, сердце затрепетало, в одно мгновение она сбросила свой легкий халатик и предстала перед возлюбленным во всей своей обольстительной наготе — античное изваяние с атласной кожей. Подобно вакханке, Джейн радостно отдавалась бурному потоку чувств, возносивших ее к ослепительным вершинам страсти. Она женщина, настоящая женщина, пылающая страстью, огнем, желанием, а не та мисс Недотрога, какой была до сих пор. И это чудо сотворил с ней Фрэнк, гордый сдержанный мужчина с гипнотизирующим взглядом серых глаз. Джейн обняла его за шею и крепко прижалась к нему обнаженным телом.
Боже, смущенно думал Фрэнк, она ведет себя, как невинное дитя, так, будто я первый мужчина в ее жизни, открывший ей неизведанный мир плотской любви. Но этого просто не может быть, не может быть…
— Джейн, дорогая, я не могу больше… — простонал он, сжигаемый неудовлетворенным желанием.
Она посмотрела на него янтарными глазами, в которых светилось откровенное желание. Но внезапно их выражение изменилось, Фрэнк увидел в них настоящий испуг.
— Тебе больно? — встревожилась она, думая, что ему плохо.
Фрэнк застонал, когда случайным движением Джейн сильнее прижалась к его бунтующей плоти…
— Да, мне больно… — прошептал он. — Больно…
— Прости, — покраснела она. — Твоя нога…
— Дело не в ней, — легкой досадой процедил Фрэнк.
Джейн недоумевала; ее руки соскользнули с его шеи и замерли у него на груди. Она осыпала эту широкую грудь поцелуями, Фрэнк содрогался от этой сладостной муки, ему не хватало воздуха.
— Джейн! Сжалься!
— Я буду осторожна, любимый, но я хочу без конца целовать тебя…
7
Фрэнк все-таки чувствовал что-то странное в ее ласках и терялся в догадках. Кто же она: неопытная женщина, неискушенная в любви девушка, пылкая и страстная вакханка?.. Но когда она вновь принялась ласкать его грудь, он уже не мог ни о чем думать. А Джейн, не отнимая руки, слушала гулкие удары его сердца. Ей не верилось, что она так возбуждает этого необыкновенного, много повидавшего мужчину.
— О, Джейн!
Эти слова вырвались у него как стон, когда она сильнее прижалась к его жаждущей слияния плоти. Джейн с каждой минутой становилась все настойчивее и бесстрашнее в своих ласках. А когда пальцы Фрэнка принялись ласкать ее маленькие груди, несказанное блаженство разлилось по лицу девушки.
— Джейн, девочка моя, мы должны остановиться, — шептал Фрэнк, уже не ручаясь за себя.
Она слегка отодвинулась и сквозь густые ресницы взглянула на него глазами, горящими страстью и желанием.
— Почему? — спросила Джейн с таким робким удивлением, что у Фрэнка от умиления и любви сжалось сердце.
Почему? Потому что ты — это ты, а я — это я, хотелось сказать ему. Потому что ты в доме своего отца. Потому что я работаю на твоего дядю и уважаю его. Потому что твой отец доверяет мне. Потому что судьба сделала меня намного старше тебя. Потому что я не хочу причинить тебе боль. Потому что… потому что…
А Джейн продолжала нежно целовать его грудь, и казалось, этой мучительно-сладостной ласке не будет конца.
— Почему же нет? — уже настойчивее спросила она.
Джейн, не знавшая до сих пор ни одного мужчины, инстинктивно чувствовала, что возбуждает Фрэнка. Должно быть, это знание заложено природой в генах женщины. Она целует его, она готова принадлежать ему, они жаждут друг друга… Что же его останавливает?