— Нет, вы видели? Видели? — щебетала Роза со своей выигрышной позиции в передней части ложи. — Это же был маркиз Тексбери! Подумать только, все мои танцы на завтра уже заняты! Когда же я смогу танцевать вальс?
— Все в свое время, — примирительно заметила Александра. — Нельзя выказывать столько эмоций. Помни, не они снисходят до тебя, а ты оказываешь им честь, позволяя провести с тобой пару минут.
— Черт бы побрал этого болтуна Роберта! — в сердцах бросил Люсьен, занимая свое место. — Я сам себе напоминаю подстреленного оленя, за которым гонится стая борзых.
— Как же иначе, милорд, — не удержалась Александра. — Весть о ваших матримониальных устремлениях не могла не зажечь искру интереса в обществе.
— Она скоро погаснет. Я не настолько мил, чтобы долго вокруг меня крутиться.
По крайней мере он уже не выглядел рассерженным. Александра и сама не знала, почему так повела себя в тот вечер, возможно, ей было необходимо знать, что пьянящие поцелуи Люсьена не лишили ее независимости. На самом деле ей некуда было пойти в свободный день и предстояло еще выдумать себе занятие.
— Эти люди совсем не знают тебя, племянник, — заметила Фиона.
— А когда узнают, то разбегутся — вы это хотели сказать?
— Что ты! Конечно, нет!
— Жаль. Я уж было подумал, что вам не чуждо здравомыслие.
Пару секунд казалось, что Фиона вот-вот вспылит, но потом она выхватила из рук дочери программку танцев и уткнулась в нее.
— У тебя остается свободная кадриль. Может быть, кузен захочет быть твоим кавалером…
— Нет, не захочу! Чего ради?
Александра заметила на глазах своей подопечной слезы и поморщилась. В последнее время Роза прекрасно обходилась без этого, и ей хотелось надеяться, что ежедневные осадки прочно сменились наконец солнечной погодой.
— Милорд, почему бы вам не потанцевать с Розой? Общество сразу поймет, что вы целиком и полностью поддерживаете кузину в ее намерении выйти замуж.
Граф обратил к ней взгляд, полный невыразимого высокомерия, потом нацарапал на программке свое имя против кадрили и сунул ее Розе в руки.
— Чудесно! Изумительно! — закудахтала Фиона. С этим Александра была полностью согласна, но благоразумно оставила восторги при себе. Не важно, почему граф уступил — главное, что он сделал шаг навстречу своей кузине.
— Ах, ах! Кого это мы здесь видим? Неужто Александру Беатрису Галлант?
Узнав голос, девушка почувствовала, что смертельно бледнеет. В голове ее мелькнула вызванная отчаянием мысль: может быть, если не смотреть в ту сторону, он исчезнет!
— А кто вы, позвольте узнать? — ледяным тоном осведомился граф.
Александра угадала в этом холоде ревность и едва удержалась от истерического смешка. Какое право он имеет ревновать ее к кому бы то ни было? И какой в этой ревности смысл, если он не может встать на ее защиту?
— Перед вами лорд Вирджил Реттинг, — ответил вновь прибывший, и поскольку она продолжала смотреть невидящим взглядом на яркие сполохи фейерверка, сам обратился к ней. — Александра, в конце концов ты могла бы меня представить!
— Не имею ни малейшего желания! — отрезала она и повернулась.
Со дня их последней встречи этот человек сильно прибавил в весе: лицо округлилось, шею подпирал крахмальный воротничок. Единственной потерей были волосы на макушке, но он постарался компенсировать нанесенный временем ущерб тем, что оставалось спереди.
Стараясь скрыть недоумение, Люсьен переводил взгляд о нежданного гостя на Александру. Она уже достаточно хорошо знала его, чтобы понять, насколько обманчива эта непринужденная поза: так леопард, прильнув к земле, готовится к прыжку для драки за свою добычу. Вот только Вирджил Реттинг был хищником иной, более жалкой породы — ему нравилось терзать добычу, волочить ее в грязи и потом оставлять на корм стервятникам.
— Фу, какая невоспитанность! — сказал он, наслаждаясь каждым словом. — А еще гувернантка! Ведь ты гувернантка, верно?
— Еще один, последний раз спрашиваю вас, милорд, кто вы такой? — раздельно произнес лорд Килкерн.
— Ну, раз меня не желают представить по всем правилам хорошего тона… Вирджил Реттинг, сын герцога Монмута и кузен Александры.
— К сожалению! — процедила она, больше всего на свете желая незаметно исчезнуть.
— Так вы приходитесь герцогу Монмуту племянницей? — удивился Люсьен. В его голосе смешались досада и упрек.
— К сожалению, — повторила Александра.
— Если кто и должен сожалеть, так это ее родня, — хмыкнул Вирджил. — Гувернантка, шатается по всему Лондону, предлагая свои услуги и позоря семейство, чье генеалогическое древо восходит… хотя что это я! Всем известно, куда восходит генеалогическое древо Монмутов!
Из полумрака вокруг ложи поднялся внятный ропот. Александра вдруг сообразила, что они не одни и каждое слово этого разговора завтра будет обсуждаться светом. Очевидно, это понял и Люсьен.
— Лорд Вирджил Реттинг, вы непроходимый тупица.
Александра обратила к нему изумленный взгляд.
— Что, простите? — Реттинг явно не ожидал такого поворота событий.
— Я вас прощаю милорд, — милостиво кивнул Люсьен. — Люди недалекие просто не умеют себя вести.
— Ну, знаете… э-э… Килкерн! Ведь вы Килкерн, верно?
— Какой блеск ума! Оказывается, и у тупиц бывают моменты прояснений.
На сей раз из полумрака послышались мужские смешки и женское хихиканье. Александра была в полном восторге. Всю свою жизнь она мечтала поставить своего кузена на место, но ни разу не осмелилась.
— Вы не имеете права оскорблять меня! Это недопустимо!
— А что допустимо, как по-вашему? — добродушно поинтересовался Люсьен. — «Жирный невежа» подойдет?
— Я не потерплю!
— Почему это вы не потерпите, позвольте спросить? Вы оскорбили леди в присутствии джентльмена и надеялись уйти безнаказанным? Впрочем, слово «джентльмен» вряд ли вам знакомо. Впредь будьте осторожны, иначе вас затянет трясина собственной глупости.
С минуту Вирджил беспомощно пыхтел, подыскивая достойный ответ, и не найдя, пронзил испепеляющим взглядом Александру.
— Отец об этом узнает, будь уверена!
— И весь свет тоже, — миролюбиво произнес Люсьен.
Когда лорд Вирджил Реттинг убрался восвояси, он деланным зевком опустился на свое место и жестом подозвал лакея с подносом.
— Мадеры всем четверым.
— Милорд, я прошу позволения удалиться, — поспешно сказала Александра, чувствуя, что у нее начинается озноб.
— Не надо мадеры. Пусть подадут мою карету.
— Будет исполнено.
— Благодарю вас… за все, — прошептала Александр, зябко кутаясь в теплую шаль. Люсьен благодушно кивнул.
— Всегда к услугам дамы, чья честь задета мерзкой жабой во фраке.
— Бедняжка! — Фиона потрепала гувернантку по руке с большим чувством, чем когда-либо прежде. — Какой неприятный человек этот ваш кузен! А вы в самом деле приходитесь племянницей самому герцогу Монмуту?
— Не сейчас, мама! — вмешалась Роза с неожиданной твердостью в голосе. — Для расспросов будет время и позже.
Лорд Килкерн не вымолвил ни слова на протяжении всей дороги до Балфур-Хауса. Лишь когда леди Делакруа направились к себе и Александра хотела последовать их примеру, он удержал ее за руку.
— Уимбл, вы мне больше не понадобитесь. Мы с мисс Галлант будем в саду.
— Как желаете, милорд.
Дворецкий снова подал Александре ее накидку и с поклоном удалился.
— Вы, конечно, хотите знать, почему я ничего не сказала о своем знатном происхождении, — начала она, как только они оказались среди дорожек розария. — Потому, что меня давно уже ничего не связывает с этими людьми, кроме родства.
— Раз вы так откровенно избегаете своих близких, у вас нет права поучать, как мне вести себя с моими. Это сильно отдает лицемерием, вы не находите?
— Мы в разном положении, милорд. Если честно, я вообще не желаю это обсуждать. К тому же я очень устала.
— Нет уж, давайте обсудим.
Александра знала, что услышит именно это. К тому же, защитив ее честь, граф имел право знать ее историю, хотя бы в самых общих чертах.
Она вздохнула, и вздох воплотился в нечто вещественное, став облачком пара в студеном воздухе ночи.
— Что вас интересует?
— Этот ваш кузен — напыщенный болван, но у него есть старший брат, Томас. Что вы скажете о нем и, кстати, о вашем дяде?
— Томас, маркиз Кройден, живет в Шотландии, и я его почти не знаю. Дядя и я… мы чужие друг другу, и нас обоих это устраивает.
— Я так и понял. Но в чем причина вашего отчуждения?
— А в чем причина отчуждения между вами и вашими близкими?
— Вопросом на вопрос? — Граф усмехнулся и указал на скамью. — Присядем.
После короткого колебания Александра села. От Люсьена исходило такое ощутимое тепло, что она бессознательно подвинулась настолько близко, насколько позволяли приличия.
— Вы очень любезны, предлагая мне дружеское плечо, но я вовсе не намерена выплакивать на нем свои беды.
— Дружеское плечо? Дружба здесь ни при чем.
Он повернулся, и Александра поймала отблеск яркой звезды в глубине его темных глаз.
— Вы защитили мою честь, милорд. Вы добрее, чем хотите казаться.
— Однако случившееся наводит меня на размышления. Я не раз ощущал на себе остроту вашего языка. Почему вы не обратили это оружие против своего кузена? Он показался мне легкой добычей.
— Это мое дело! — Александра вскочила и принялась ходить взад-вперед около скамьи. — В прошлом я сама разбиралась со своими неприятностями, разберусь и впредь!
— Я не говорил, что буду раз за разом бросаться грудью на защиту вашей чести, — спокойно парировал Люсьен, — Просто я хочу знать, что у вас за неприятности.
— Хорошо! — отчеканила она, зная, что другого пути все равно нет. — Я расскажу. Но сначала вы!
— Упрямица! Ведь вам известно, к чему приводят споры со мной.
— Я не скажу ни слова, пока не услышу ваш рассказ!
Довольно долго длилось молчание. Пар от дыхания был единственным свидетельством того, что на скамье сидит живой человек, а не статуя.
— Не люблю исповедей, — наконец сказал граф.
— А кто любит?
Александру снова начала бить дрожь.
— Идите сюда. — Люсьен откинул полу теплого плаща. — Идите, иначе примерзнете к земле.
Она и в самом деле начинала зябнуть, но все же на всякий случай села подальше. Тогда он подхватил ее и придвинул ближе, очень близко, закутав, как ребенка. Она словно оказалась у пылающего камина.
Александра со вздохом прильнула к широкому плечу.
— Что вам известно о моем отце?
— Немногое, милорд. То, что он содержал любовниц и что пятнадцать лет как мертв.
— Содержал любовниц! Это все равно что ничего не сказать. Распутник, выпивоха, игрок — вот кто был мой отец. С матерью он жил месяца три, до зачатия наследника, потом отправил ее в крохотное имение в Ноттингеме, где я и появился на свет. Одиннадцать лет жизни я не слышал от матери ничего, кроме жалоб на жизнь и на утраченных друзей, однако им она даже ни разу не написала. Отца я видел всего шесть раз, включая его похороны.
— Как печально.
— Мне не раз приходилось слышать, что ничтожество матери, низость отца и их пародия на брак навсегда поселили во мне отвращение к этим святым узам. Очевидно, так оно и есть.