Так она мне сказала, а я звонил ей только что. В беседке никаких отпечатков пальцев.
— Что-то она больно долго возится, — ворчит Зак.
— Обычно она делает все быстро, — возражает Малин.
— Карин свое дело знает, — поддерживает Свен. — В этом мы не сомневаемся. Ну а вы, что вам удалось узнать по поводу Тересы Эккевед?
— Кажется, никто не знает, где она может скрываться, — отвечает Малин. — Даже ее якобы бойфренд и единственная подруга, которую нам удалось разыскать, тоже ничего не знают.
— Якобы бойфренд? — переспрашивает Свен.
— Да, тут есть сомнения. Эти молодые люди что-то скрывают, а парень просто откровенно лжет.
— А как вы собираетесь узнать, что они скрывают? И почему он лжет?
Голос Свена вдруг становится высокомерным, словно он ждет от них не предложений по ведению следствия, а немедленного ответа на все вопросы.
— Мы работаем над этим, — говорит Зак. — Но по жаре дело идет туго.
— От жары страдают все. — Свен немного смягчается. — Ясное дело, пока мы рассматриваем это как обычное исчезновение.
— Но она, возможно, пропала еще неделю назад, — замечает Малин. — Надо разыскать других людей, знающих Тересу Эккевед, и поговорить с ними. И пригласить ее бойфренда Петера Шёльда на допрос. Он с родителями на даче в Вальдемарсвике — пусть отец привезет его сюда. Кроме того, мы затребовали распечатку звонков с мобильника Тересы. Родители проверили: она не снимала деньги в банке с того дня, как они уехали в Париж.
— Компьютер у нее был?
— Да, им сейчас занимается технический отдел.
— Отлично. Подростки проводят в Интернете половину жизни.
«Только не Туве, — думает Малин. — Насколько мне известно».
— А нападение на Юсефин Давидссон и изнасилование? — продолжает Свен. — Что вы думаете об этом? Ведь именно данный случай для нас сейчас наиболее важен.
— Мы намерены проверить, не выпустили ли из тюрьмы или после реабилитации какого-нибудь установленного маньяка, проживающего в нашем лене, — отвечает Зак. — Может, активизировался кто-нибудь из старых клиентов. Сравним с предыдущими случаями и посмотрим, есть ли совпадения.
— Хорошо. А групповое изнасилование? Вы рассматриваете такую возможность, хотя на месте преступления ничто на это не указывает?
— Мы даже не знаем, где именно ее подвергли насилию. На нее могли напасть в другом месте и потом перетащить в парк.
— Верно, верно, — кивает Свен. — Я забыл сказать: лаборатория провела подробный анализ крови Юсефин Давидссон в сжатые сроки. Анализы нормальные, никаких признаков алкогольного или наркотического опьянения. Но есть субстанции, выветривающиеся из организма за несколько часов. А взятые у нее пробы кожи не показали ничего особенного, кроме следов хлорки и стирального порошка. Стиральный порошок, скорее всего, попал на кожу с одежды, а хлорку использовали, чтобы девушку отмыть. Не исключено, что преступник пытался таким образом уничтожить возможные улики. Сейчас Карин исследует те микроскопические синие частички, которые доктор Шёгрипе обнаружила в теле Юсефин Давидссон. Так что вы думаете по поводу группового изнасилования?
Малин понимает, к чему ведет Свен своими вопросами и утверждениями.
Но он не хочет ничего говорить — ждет, чтобы они произнесли это сами, потому что, как ни сформулируй, эта мысль все равно будет попахивать расизмом.
Наконец Зак произносит:
— Мы проверим Али Шакбари и Бехзада Карами.
Шакбари и Карами.
Целую ночь занимались сексом с девушкой, которую напоили до бесчувствия, однако в июне суд оправдал их.
«Она была согласна». «Она сама этого хотела».
На кухонном столе в квартире в Берге?
«Черт подери, она сама хотела. Настоящая шлюха».
Доказать обратное не представляется возможным. И пока Свен в очередной раз отхлебывает свой кофе, Малин думает о том, что существует правда официальная и неофициальная. И полицейские, и средства массовой информации знают, что практически все групповые изнасилования совершаются двумя и более мужчинами-иммигрантами, но никто никогда не пишет об этом и не называет вещи своими именами.
Это неофициальная правда. Неполиткорректная.
Значит, проблемы не существует. А если ее не существует, то ее нельзя обсуждать. И следовательно, она никогда не будет решена.
И есть такие девушки, как Юсефин Давидссон или Ловиса Ельмстедт — так звали жертву Шакбари и Карами.
Такие девушки, как Тереса Эккевед.
«Тереса просто болтается где-нибудь сама по себе».
«Она просто уехала».
«Ничего особенного не случилось».
Когда по окончании совещания Малин садится за свой рабочий стол, звонит ее мобильный.
Где же он?
Ах да, в сумочке.
— Привет, мамочка!
— Туве!
Это Туве. Малин видит ее перед собой — веселые блестящие голубые глаза, каштановые волосы, растрепанные ветром с моря.
«Хорошо ли вам там? — думает она. — Мне не хватает тебя, когда я слышу твой голос. Но как хорошо, что ты не сидишь сейчас в этом ужасном городе. У вас там уже больше полуночи. Почему ты не спишь в такое время? Ты должна уже давно лежать в постели».
Но Малин сдерживается. Хочет показать, что доверяет им.
— Ну, как там у вас?
— Мы сегодня катались на катере. Съездили на небольшой дикий пляж.
— Понравилось?
— Да, хотя обратная дорога заняла много времени. К счастью, я взяла с собой книгу. А сейчас мы только что поужинали.
— Вкусно там кормят?
— Так себе.
— Наверное, сплошные шашлыки?
«Кажется, расстояние делает наш разговор более поверхностным, чем обычно», — думает Малин.
Те же тривиальные фразы, но сказанные за кухонным столом поутру, все же приобретают окраску, содержание и смысл благодаря близости собеседников, но среди станций, кабелей и спутников ощущение контакта теряется.
— Какую книгу ты читаешь?
— Несколько. Но «Мадам Бовари» мне не понравилась. Она слишком устарела.
Где-то на заднем плане звучит ксилофон — оркестр в гостиничном ресторане?
— Это оркестр у тебя там?
— Да, тут играют в ресторане. Дома очень жарко?
— Мозги плавятся.
— А здесь ничего. Хочешь поговорить с папой?
— Конечно.
— Малин! — слышится в трубке голос Янне.
— Да. Вам там хорошо?
— Хорошо, но жарко. А как дома?
— Здесь парилка невероятная. Я такого лета не припомню.
— Жаль, что ты не поехала с нами. Здесь очень приятно.
Бали.
«Поехала с вами? — думает Малин. — Уехала от этой жары и несчастных девушек?»
Раньше он столько раз уезжал в Боснию, в Руанду, в Сомали — куда угодно, лишь бы бежать от мыслей о невозможной любви. Тысячи раз она слышала его голос, доносившийся сквозь помехи по истрепанным телефонным проводам, — и чувствовала, как внутри у нее все сжимается, тревога растекается черной горячей лавой.
Сараево. Кигали. Могадишо.
Голос Янне сквозь помехи на линии — сообщение о том, что могло бы состояться, привет из той жизни, которая так и не сложилась.
То же самое и сейчас.