Пусть Карин проверит на наличие остатков краски.
Малин повторяет это как мантру, как молитву, отводит взгляд от тела и смотрит на Свена. Видит, как он планирует дальнейшие действия, мысленно составляет список того, что надлежит сделать и не забыть: вызвать всех свободных полицейских, обойти дома в радиусе двух километров, допросить отдыхающих, сегодняшних, вчерашних, позавчерашних, через средства массовой информации призвать всех, кто что-то видел, кто мог наблюдать транспортировку тела, дождаться заключения Карин, сообщить родителям… Принести им непостижимую весть.
Малин знает, кому выпадет эта работа. Иногда они берут с собой профессионала, когда вынуждены сообщать такие вещи, — пастора или психолога, но чаще всего обходятся своими силами. Да и кто знает, как скоро удастся найти пастора в разгар летнего затишья?
Туве на Бали.
Не думать об этом.
Тягостно.
Малин снова смотрит на Тересу.
Ее отмытый рот полуоткрыт, словно она задохнулась в воздухе, лишенном кислорода. Словно кто-то хотел помешать ей произнести слова или просто показать значение кислорода — он дороже всего, и земля, из которой мы вышли, единственное, что у нас остается.
Люди за лентой ограждения начинают расходиться; полицейские уже записали их имена и задали основные вопросы. Некоторые с грустью поглядывают на закрытый киоск с мороженым.
«Иногда, — думает Малин, — следствие требует от тебя невозможного».
На лугу мычит корова, по траве пробегает долгожданный ветерок. Запах лесных пожаров сюда не долетает, но Малин знает, что атмосфера накалена, что миллионы предчувствий пришли в движение.
— Малин, — окликает ее знакомая молодая журналистка, когда она направляется вверх к дороге, — что вы можете сказать?
— Мне нечего прибавить к тому, что вы видите своими глазами, — отвечает Малин, не останавливаясь.
Журналистка надела огромные солнцезащитные очки — из-за них ее лицо кажется глупым.
— Ее убили?
Ох эти надоевшие идиотские вопросы!
— По крайней мере, в землю она не сама себя закопала.
Двое отдыхающих, мужчина и женщина лет тридцати, возле киоска с мороженым натягивают джинсы поверх купальников.
Малин подходит к ним, они кидают на нее взгляды, свидетельствующие о том, что им хотелось бы покоя, затем мужчина произносит:
— Мы уже рассказали, что видели. Мы пришли сегодня сюда, чтобы искупаться, а какой-то песик нашел ее.
Песик? Смешное слово. Как из мультика.
— У меня к вам вопрос по поводу киоска, — говорит Малин. — Он обычно бывает открыт? Вы сюда часто ходите купаться?
Она ненавидит этот свой заскок — когда вопросы вдруг выскакивают не в том порядке, но обычно это приводит к хорошим ответам. Неуверенность, проявляющаяся в неправильно заданных вопросах, заставляет собеседника расслабиться.
— Мы купаемся здесь иногда, — отвечает мужчина, — хороших пляжей мало осталось. Единственная проблема — киоск в основном закрыт. Видимо, у хозяйки их несколько, и ей трудно найти работников на все точки.
— А что за хозяйка?
— Кажется, ее зовут Славенка, она из Боснии или откуда-то оттуда. С ней весьма неприятно иметь дело, когда она не в настроении, — ведет себя так, будто ей вообще не нужны покупатели. Она была здесь сегодня, исчезла незадолго до вашего приезда.
— Спасибо, — кивает Малин.
Возле тела трудится наперегонки со временем Карин Юханнисон, хочет закончить до темноты, однако у нее и у только что прибывшего на место ассистента впереди работы еще на много часов. Малин знает, что у них в машине прожекторы, но, может быть, сегодня удастся обойтись без этого. Летняя ночь улыбнется им светлой улыбкой, облегчит работу — напряженный поиск деталей и следов на теле и в траве вокруг, который поможет приблизиться к истине.
Карин поднимает глаза на Малин, машет рукой.
Ее усталые глаза утратили часть своего самоуверенного сияния — возможно, эти глаза уже где-то на Бали.
Бали.
Остров красоты и насилия.
Место, где возрождение возможно.
Дом, где я выросла.
Кажется, кирпич плавится от жары, стекает с фасада, обнажая воспоминания и предчувствия.
И ложь.
Но что это за ложь?
Зак сидит за рулем, стиснув зубы.
Они не превышают разрешенную скорость тридцать километров в час, и Малин успевает заметить, что живая изгородь вокруг дома ее детства просела еще больше, чем в прошлый раз, словно у нее совсем нет сил бороться с жарой.
В доме никого нет.
Кто сейчас там живет? Какие у них воспоминания?
«Я брожу кругами вокруг воспоминаний, — думает Малин. — Они застряли во мне, как электрические вспышки, бессменные маяки в моем сознании, бросающие свет на меня, мои поступки и тем самым на мое будущее.
Чего я боюсь?
Я держусь за то, что было, и в то же время пытаюсь убежать, я цепляюсь за воспоминания, словно они могут помочь мне понять что-то в настоящем».