Соберутся все беженцы. И если среди них будет Самсон, я увижу.
Он включает старую автомагнитолу, ловит станцию «Ностальжи». Песня «Море» Шарля Трене. Если бы Трене знал, на что похоже сегодняшнее море! Алиса легко проводит по стеклу пальцами с коротко подстриженными ногтями.
– С удовольствием бы занималась таким делом. Помогала бы людям…
– Я не только в объединении вкалываю, еще я работаю в больнице в Кале.
– Ты врач?
– Техническое обслуживание. Ну, ты понимаешь, уборка помещений и всякого дерьма, когда все спят… Везде кто‑то стрижет лужайки, а кто‑то играет на них в гольф. Угадай, к какому разряду я отношусь.
Фред задумчиво катает в пальцах сигарету.
– А в чем конкретно твоя проблема? Ну, я имею в виду, провалы в памяти?
– Понятия не имею.
– Мне ты можешь доверять. Я уже привык выслушивать недомолвки и недоговорки, я, если можно так сказать, человек, к которому идут за последней надеждой. И это не вчера началось.
Алиса не разжимает губ. Фред пытается разговорить ее.
– Я читал психологические романы, жизненные истории. Когда речь идет о психиатрии, всегда ищут связь с детством. Взять моего папашу – он мне навешивал таких оплеух, ты себе представить не можешь. – Он вздрагивает, потирает левое предплечье, потом продолжает: – Наверное, если целый день плющить сталь на заводе «Юзинор», у рабочего человека крыша съезжает. Но тогда, меня это особо не волновало. Во всяком случае, мне так кажется. Я же выгляжу нормальным, да?
В глазах Алисы отражается свет, она не хочет, чтобы Берди вернулся, чтобы он бился об ее голову, хватал ее когтями. Она еще больше напрягается. Фред замечает ее состояние.
– Тебе неприятно говорить об отце или о детстве, я правильно понял?
– Не знаю.
– Он тебя наказывал?
Она колеблется, а потом отвечает, как будто бы искренне:
– Не часто. Папа нас иногда ругал, но он ни разу никого не ударил.
– Тебе повезло. У нас с отцом было иначе. Он бил без разговоров.
Алиса отворачивается к окну. Люди на рельсах, на мосту, на берегу собираются в группы по национальному признаку. Афганцы, африканцы, иракцы, иранцы. Алиса помнит нищие горные деревушки в Перу. Единственные их с отцом каникулы. Вечная борьба за выживание, надо идти вперед, не жаловаться, надеяться, что завтра будет лучше. Нищета всюду одинакова, что здесь, что где‑то еще.
– Хочешь узнать, почему я уехала с фермы?
– Расскажи… Конечно, если хочешь…
– Мне было необходимо проконсультироваться у психиатра, у меня давно уже проблемы, знаешь, как если вдруг проснешься ночью и чувствуешь опасность. Ферма превратилась в тюрьму, она меня подавляла, я понимала, что, если я там останусь, лучше мне не станет.
– А почему, знаешь?
– Что самое странное, не знаю. Я просто чувствовала, что должна уехать, оказаться подальше от того, что меня пугало.
– А что именно?
– Это так глупо… Коровник, сарай… Я… – Она пожимает плечами. – Что касается сарая, я была уверена, что в нем прячется кто‑то вроде людоеда и что он хочет причинить мне вред. Я называла его Берди. Папа пытался меня успокоить, говорил, что его не существует, но ничего не получалось.
– Ну, дети очень часто боятся людоедов. У меня был черный человек.Я всегда боялся слухового окна у себя в комнате, потому что иногда мне там мерещилось его лицо.
– Ну да, но мне‑то уже двадцать пять, а у меня до сих пор эти кошмары.
Молчание. Фред пытается ободрить девушку:
– Я, конечно, не аббат Пьер, но я тебе вот что скажу: если тебе хочется поработать, хочется изменить обстановку, нам люди нужны.
– Правда?
– Да, правда. Тебя это устроит?
Она радостно улыбается:
– Конечно!
– Будет нелегко, но тебя будут кормить, жить, если хочешь, можешь у меня, а от своей квартиры откажешься. И главное, сможешь помогать людям. Хорошая терапия, а? Нищета – вещь невеселая, но это так здорово – делать людям добро, делить с ними кусок хлеба и понимать, что мир на самом деле не ограничивается Францией.
Впервые за долгое время Алиса чувствует, что может расслабиться. Конечно, все дело в том, что у Фреда такой мягкий голос, а его взгляд ее действительно успокаивает.
Недалеко от них останавливается другой грузовичок. Из него выходят двое мужчин и женщина, в руках у них кастрюли, из которых поднимается пар. Тени приближаются.
Фред показывает пальцем:
– Смотри‑ка, Самсон вон там, за палаткой! Вот подфартило! Пошли!
Они перебегают дорогу и смешиваются с толпой. Эти люди словно зависли между двумя мирами, в пространстве, где царят усталость, воровство, ссоры, страх. Поздоровавшись с добровольцами и знакомыми беженцами, Фред направляется к парню из Эритреи. Самсон обут в грубые башмаки, на спине у него большой рюкзак. На угольно‑черную голову натянута вязаная шапка. Белки глаз желтоватые, что свидетельствует о проблемах со здоровьем.
Он недоверчиво смотрит на Алису и приветствует Фреда. Доброволец произносит несколько фраз по‑английски, потом отступает на шаг, и молодая женщина оказывается лицом к лицу с высоким чернокожим парнем, не внушающим особого доверия.
– Ну! Задавай свои вопросы!
Алиса опускает глаза:
– Я… я не говорю по‑английски. Ни слова не знаю.
– Ты шу… Нет, ты не шутишь… Ну ладно, ты не говоришь по‑английски. Ты с ним трепалась два дня, но ты не говоришь по‑английски… О’кей, о’кей… И наверное, ты хочешь, чтобы я спросил его, о чем вы разговаривали?
Алиса кивает. Афганки с мисками супа, сосисками, буханками хлеба проходят мимо нее и удаляются по рельсам. Фред, взяв на себя роль переводчика, пересказывает слова Самсона:
– Он рассказывал тебе о своей стране, о своих бесконечных скитаниях, рассказал, как побыл недолго в Англии, а потом жил в Канаде. Кстати, сегодня вечером он уедет, и мы его больше не увидим. Он бежал с родины из‑за войны и…
– А я? Я о себе рассказывала?
Фред задает вопрос, потом пытается припомнить и как можно точнее передать услышанное.
– Ты рассказывала про свою собаку, про женщину в инвалидном кресле. Это твоя мать?
Алиса растерянно кивает. Молодой человек в бандане снова поворачивается к Самсону. Тот продолжает свой монолог, и Фред, нахмурившись, склоняет голову немного набок.
Когда он оборачивается к Алисе, у него что‑то зажато в руке. Фотография. Алиса наклоняется:
– Что? Что это такое?
– Это… то самое, что ты дала ему на память, чтобы пожелать ему удачи.
В этот момент по площадке возле набережной словно проносится ураган. Беженцы с криками разбегаются в разные стороны и исчезают. Добровольцы поспешно убирают свои полупустые кастрюльки. Люди бегут, плачут, кашляют. Слезоточивый газ. Раздается усиленный мегафоном голос, командующий по‑английски: «Всем разойтись! Здесь стоять запрещено!»
Алиса чувствует, как в общей суматохе чья‑то рука хватает ее за запястье, и начинает вопить.
– Это я! – кричит Фред, не отпуская ее. – Уходим, скорее, бежим!
Молодая женщина уже вдохнула газ, у нее щиплет глаза, она сжимается в комок, и Фреду приходится силой срывать ее с места.
– Не отставай!
На дороге раздаются автомобильные гудки, хлопают дверцы полицейских машин и фургонов спецназа, царит полная неразбериха. Алиса ничего не видит, у нее першит в горле, она улавливает только, как заводится двигатель, а когда ей удается открыть глаза, она уже на бульваре, возле церкви Богоматери.