Шарик сделан из страницы его свадебного альбома и скреплен скотчем.
Жюли Рокваль свернула с шоссе и уже проехала около двух километров среди полей и холмов. Она не предполагала, что ферма Дехане находится в такой глуши.
После телефонного звонка лаборанта она не перестает задавать себе один и тот же вопрос: почему кататоник, найденный на автобусной остановке в Ильесе, был прикрыт одеялом с пятнами менструальной крови Алисы Дехане, двадцати пяти лет, живущей в сорока километрах от этого места?
Дехане. Та же фамилия, что у мужчины, пытавшегося покончить с собой, которого она видела в отделении скорой помощи в Салангро. Очень странное совпадение.
Дорога, окаймленная травой и низкими кустиками, делает последний поворот. Жюли останавливается на гравиевой площадке перед фермой. Сдвигает темные очки на голову, выходит, захлопывает дверцу и сразу же чувствует запах деревни, скошенной травы. Быстро осматривается по сторонам. Большой огород, овощи почти убраны с грядок, в глубине – темный ряд тополей, сзади – военное кладбище, коровник, а перед деревьями – большое строение, скорее всего сарай.
Машины перед домом нет, это скверный знак. Жюли поднимает воротник темно‑серой шерстяной куртки – несмотря на солнце, здесь прохладнее, чем в городе, – и идет к дому из красного кирпича. Звонка нет, она стучит. В глаза бросается, что и дом, и сад, и все хозяйство содержатся в полном порядке. Ни одной лишней травинки, ни одного лишнего камушка, ни одной разбитой черепицы. У Дехане все продумано до мелочей.
Жюли ждет, но ей не открывают. Она стучит сильнее. У нее нет настроения уезжать, чтобы вернуться попозже. А о том, чтобы разбираться с этой историей по телефону, и речи быть не может.
Поскольку никто так и не появляется, она решает обойти дом. Черепица так и сверкает на ярком солнце, трава блестит. Жюли идет направо и подходит к закрытому окну:
– Ау! Есть кто‑нибудь?
Блеск стекла слепит глаза. Жюли прищуривается, приставляет руку козырьком ко лбу, наклоняется поближе к окну.
Страх заставляет ее отпрянуть.
Жюли берет себя в руки и изображает на лице глупую улыбку:
– Простите! Но… Будьте так любезны, вы не могли бы мне открыть?
Фигура по ту сторону окна остается неподвижной. Жюли немного отодвигается. Кто смотрит на нее – живой человек или манекен? Чувствуя некоторое смущение, она помахивает рукой, чтобы обозначить свое присутствие:
– Ау! Эй! Будьте любезны…
Лицо за стеклом остается бесстрастным. Жюли внимательно всматривается в эту восковую персону. Белая кожа, отливающие шелком волосы, тонкие губы, темные очки, платье с неглубоким вырезом. «Кукла», – с облегчением думает Жюли. Или хитрое изобретение фермера, чтобы создать впечатление, что в доме кто‑то есть.
Но ведь куклы не потеют.
«Нет… Она живая!»
Как и кататоник.
В ту же секунду любопытство уступает место неловкости. Жюли отходит, оглядывается по сторонам. Теперь в окружающем пейзаже, в тяжелых темных постройках ей мерещится что‑то тревожное.
Сотрудница социальной службы возвращается к входной двери и снова стучит. Взгляд в сторону коровника, в сторону сарая… Где же хозяин? Где все? Так и не дождавшись ответа, она поворачивает круглую ручку. Дверь открывается, из дома вырывается удушающе горячий воздух. Жюли колеблется, потом входит.
Она снова окликает хозяев, заявляя о своем присутствии, о том, что вошла в частный дом без приглашения.
Она снова окликает хозяев, заявляя о своем присутствии, о том, что вошла в частный дом без приглашения. Зайдя в гостиную, она понимает, что именно увидела с улицы. Перед окном в инвалидном кресле сидит женщина, ее голову поддерживает металлический подголовник, торс удерживается в вертикальном положении кожаным ремнем, проходящим через грудь. За все время женщина не сдвинулась и на миллиметр. Жюли быстро понимает, что она парализована с головы до ног. Не кататоничка, а замурованная заживо. Синдром «запертого внутри».
– Алиса? Алиса Дехане?
Зачем она задает этот идиотский вопрос, ведь она понимает, что женщина не может ответить и что ей, совершенно очевидно, не двадцать пять лет? Жюли осторожно снимает темные очки с лица больной и вздрагивает. Ей никогда не доводилось видеть такой застывший взгляд.
Жюли настороженно осматривает помещение. Старинная мебель. На стене висят пять или шесть чучел звериных голов, между ними – охотничье ружье с потертым прикладом. Никаких семейных фотографий, никаких предметов, которые могли бы придать комнате немного тепла. Все безупречно чисто, все стоит на своих местах. Ей кажется, что она попала в музей, в помещение, где никто не живет.
– Я сейчас вернусь…
Она идет в западное крыло дома, дверь – достаточно широкая, чтобы в нее прошло инвалидное кресло, – ведет в большую ванную комнату. Душевая кабина приспособлена для инвалида: нескользящие коврики, плексигласовые створки, в стену вделано кресло, выложенное плиткой, металлические подлокотники с ремнями, такие же ремни на уровне груди.
Жюли становится крайне не по себе, она никак не может отделаться от ощущения, что смотрит на электрический стул. Она поспешно толкает дверь и возвращается в гостиную. Ей страшно, что вот‑вот ее схватит чья‑то рука. Наверное, начиталась Стивена Кинга.
Неважно. Здесь царит какая‑то странная атмосфера. Такое впечатление, что все жильцы находятся в доме, вокруг нее, но все неподвижны.
Очень жарко. Жюли находит дорогу на кухню. Наполняет стакан водой и идет обратно. Встав перед живой куклой, она наклоняется, чтобы оказаться в поле ее зрения.
– Вот… Вода…
Большим и указательным пальцами она раздвигает сухие губы, зубы, неловко просовывает между ними край стакана.
– Простите, если я…
Она осторожно наклоняет стакан, чтобы жидкость только‑только капала в рот. Горло вздрагивает, вода попала куда нужно. Когда стакан наполовину пустеет, Жюли останавливается.
– Я не хочу давать вам слишком много, я ведь совершенно не представляю себе, что вы чувствуете. Я… Я могу сделать что‑то не так.
Жюли ставит стакан на пол. Достает из кармана бумажный носовой платок и вытирает Бландине лоб. Время от времени женщина открывает и закрывает глаза.
«Уходите, уходите немедленно, пока вас тут не застали. Не знаю, что привело вас сюда, но смывайтесь. Вы в лапах чудовища. Вы что, настолько глупы, что не понимаете этого? Повторяю вам по слогам, кричу в самое ухо: у‑би‑рай‑тесь!»
Ни одной искорки в ее глазах, можно подумать, что в этом теле куклы все угасло. Жюли не знает, что делать. Может быть, ей надо уйти? Вдруг эта женщина потеряла рассудок, вдруг муж просто забыл ее перед окном, а сам пошел за покупками или погулять в лесу?
Вдруг он ее «забыл»… Как странно звучит это выражение применительно к человеческому существу.
А что, если с мужем что‑то случилось и эта несчастная оказалась здесь как в ловушке?
Жюли испытывает настоящее замешательство. Ей кажется, она просто обязана выяснить, что скрывается за этим явным заболеванием. Ведь никто не знает, что происходит за стенами чужого дома.
– Послушайте, мадам, я… хочу кое‑что выяснить по поводу вашего… пребывания в этом доме, хорошо? Думаю, вами занимаются в каком‑то специализированном центре? Скорее всего, в Берк‑сюр‑Мер?
«Да, да, Берк! Скорее отправляйтесь туда! Если бы вы могли еще пойти в ту комнату, в коровник.