Впрочем, на экзаменах он все же не зверствовал, плохих отметок не ставил, а тем, кто работал весь год на семинарах и лекциях, независимо от ответа ставил хорошие отметки. Но и не баловал. Отличников было только трое: Юрий Соломин, Борис Черкасов и Артем Павлов, который теперь пробавлялся на сомнительных адвокатских хлебах. Соломин посмотрел на хитро улыбающегося наставника и кивнул:
— Согласен, товарищ генерал.
— Тогда — оки-доки! Тащи мне свой рапортишко минут через пятнадцать. А я тебе перезвоню, как он до меня дойдет. Хоккей?
— О'кей! — подхватил Юрий Максимович.
Они собрали посуду, поставили ее на стойку, и неугомонный Белугин тут же пошутил:
— Каждый чекист обязан не оставлять за собой следов, грязной посуды и симпатичных девственниц!
Они попрощались и разошлись в разные стороны. Генерал вспомнил, что должен зайти еще в кадровую службу, а Соломин, вместо того чтобы выскочить на улицу за газетой, которую по лондонской привычке любил читать после обеда, почти бегом помчался к лифту. Теперь он мог разговаривать с персонажами своего дела совершенно иначе.
«Я вас всех на чистую воду выведу…»
Эксперт
Вице-президент Академии наук Илья Иосифович Рунге проводил вышедшего заместителя по режиму долгим взглядом, открыл ежедневник и почти тут же вспомнил о неприятной проблеме с планом издательства.
Несколько лет подряд они спокойно вели работу по рассекречиванию старых и никому не нужных архивов Академии наук. Все документы оформлялись в соответствии с законом о гостайне. Регулярно утверждали списки на ученом совете. Так же регулярно проверяли их у зама по режиму, и тот хоть и артачился, но все же ставил свои штампики и визы. А когда зам упирался окончательно, отыскивались и другие пути.
Рунге накапал себе двадцать пять капель валокордина. Поморщился, выпил и снова поморщился, быстро запил чаем из хрустального стакана в серебряном подстаканнике и невольно залюбовался стаканом — подарок к шестидесятилетию. Ах, как прекрасно было бы вернуться в те славные времена!
Он прикрыл глаза и откинулся в кресле. Обласканный властью, еще в самом расцвете творческих и научных сил, академик Рунге вот-вот должен был стать президентом Академии наук СССР. И вдруг эта так не вовремя подвернувшаяся практикантка из Симферополя Альбина. Потерял бедный Илья Иосифович голову и положил к ее ногам карьеру, партбилет, репутацию и семейное благополучие. Теперь Альбина который год через суд делит с ним квартиру и дачу, так что оставшиеся сбережения Рунге потратил на адвоката, благо Генрих Павлович защищал старого во всех отношениях приятеля почти даром.
Рунге вздохнул: двенадцатый год тяжбы бил все рекорды по длительности адвокатской защиты. Хотя в эти времена в связи с бесконечной реорганизацией судов, принятием новых законов, переходом на систему прямого назначения судей и изменением деления Москвы ни одно квартирное дело не слушалось менее пяти-семи лет. А тем временем — академик посмотрел на календарь — подходил новый месяц оплаты.
Лично для него ситуация была критической. Молодые захребетники подпиливали ножки его стула и подсиживали со всех сторон. Ну а заключение по переданным английскому университету материалам явно было его лебединой песней.
«Неужели нельзя вывернуться? Может, сказаться больным?»
Ведь удалось ему, будучи молодым сотрудником Курчатовской лаборатории, не поставить подпись под коллективным разоблачительным письмом научной общественности против своего руководителя. Узнав о готовящемся письме, он просто оформил командировку и убыл на три дня в Новосибирск. А когда вернулся, не было ни письма, ни руководителя. Может быть, и сейчас?..
«Надо попробовать…»
Рунге облегченно вздохнул и потянулся за стаканом с чаем. В этот момент и задребезжал старинный телефонный аппарат, коими уже никто и не пользуется в наше время. Академик трясущейся рукой поставил предательски звякнувший в подстаканнике хрустальный сосуд на стол и снял трубку.
— У аппарата академик Рунге! Слушаю вас.
— Илья Иосифович? — уточнил мужской голос.
— Да. Слушаю, — повторил академик и окончательно потерял желание подписывать что-либо по этому странному и непонятному делу.
— Вас беспокоит полковник госбезопасности Соломин Юрий Максимович. Здравствуйте!
«Госбезопасности?!»
— Здррр-ав-ствуй-те! — с трудом выговорил Рунге. — И… чем обязан?
— Уважаемый Илья Иосифович, наши сотрудники обращались к вам с просьбой дать срочное экспертное заключение по поводу кое-каких документов…
Рунге сосредоточился. Да, с утра кто-то, кажется, звонил. Но старый и не очень здоровый академик вовсе не собирался по первому требованию бежать к ним в «контору», чтобы сделать экспертное исследование. Эти люди в погонах ему вообще не нравились — Черкасова и то за глаза хватало!
— Да-да. Звонили. Но не очень, знаете ли, вовремя. У меня сейчас несколько важнейших диссоветов на носу, а также президиум вот-вот пройдет. А все, знаете ли, на мне. На мне, старике. Так что извините, мне сейчас совсем недосуг. Совсем.
Рунге выпалил все, что сразу, прямо с утра, не сказал нахальным чекистам, и с облегчением вздохнул. Но на том конце провода явно разозлились, и назвавшийся Юрием Максимовичем заговорил профессионально леденящим тоном:
— Все ясно, господин Рунге. Значит, вы отказываетесь содействовать органам госбезопасности в изобличении особо опасных преступников, пытавшихся нанести ущерб обороноспособности страны?
Рунге опешил, но собеседник еще не завершил свою речь:
— Обязан вас предупредить как человек, непосредственно занимающийся вопросами государственной безопасности, что ваше бездействие способствует их безнаказанности. Да, у вас есть право отказаться от проведения данной экспертизы…
Чекист сделал паузу, от которой у академика вновь бешено заколотилось сердце, и он сунул еще одну таблетку под язык.
— И если так пойдет и дальше, у вас появится куда как больше времени, чтобы заниматься наукой и лечиться, лечиться, лечиться.
Рунге возмутился. Он никому и никогда не позволял говорить с собой в таком тоне.
— Вы не смеете так со мной разговаривать, — срывающимся голосом возразил он. — Я вам не мальчишка! Прошу не забывать!
И тогда собеседник сказал главное:
— Что ж, в таком случае я вынужден буду писать представление в Правительство и лично Премьеру о вашем отказе. И само собой, я изложу на этот счет свое мнение.
Сердце академика ухнуло вниз.
Мораль
Соломин знал, что следует сказать, и, конечно же, Рунге отреагировал правильно.
— Я… я ведь не дал вам окончательного отказа, — с укоризной выдохнул он, — и тем более не дал повода и права унижать меня. Я… я… если очень… конечно… необходимо… я сделаю это заключение.
Соломин слышал это сбивающееся дыхание и даже определил момент, когда Рунге проглотил очередную таблетку, но молчал.
— Когда… когда вы хотели бы?..
«Вот это другой разговор, старый ты арифмометр!» — подумал Соломин.
— Чем скорее вы сможете прибыть к следователю, тем лучше. Для дела. Государственного дела, Илья Иосифович.
Рунге шумно чмокнул протезом, и Соломин сделал интонацию теплее.
— Заметьте, ни мне лично, ни вам это заключение ничего не добавит и не убавит, а вот государство пострадает, — озабоченно произнес он, — а это несправедливо! Согласитесь?!
— Ну… в общем… — через силу выдавил академик.
Соломин сдвинул брови и придал голосу поучительные нотки.
— Мы слишком мало думаем, что порою от нашего с вами решения или поведения зависит судьба Родины… Понимаете, Илья Иосифович?
Соломин, нимало не смущаясь, уже читал академику банальную мораль. Он делал это так лихо и в то же время проникновенно, что ни возразить, ни оборвать его было решительно невозможно.
— Д-д-д-да… понимаю…
Рунге определенно растерялся. Он не знал, что попался на один из излюбленных приемов Юры Соломина, которым он еще во время учебы доводил профессоров и преподавателей до полного исступления. Ни у кого не поднималась рука поставить «неуд» при полностью невыученном уроке будущему Зорге или Кузнецову. Именно так Юра обосновывал исключительность своей будущей миссии. И даже неподготовленность к занятию легко объяснялась тем, что он занимался специальной психологической тренировкой по системе легендарного советского разведчика Джона Блейка, который только-только вырвался из лап британской контрразведки и теперь часто бывал дома у Соломиных. Преподаватели это знали и не решались губить молодое дарование, внимание к которому проявлял сам Блейк. Даже Глеб Белугин, наткнувшись на подобное искусное манкирование, поставил лишь точку напротив фамилии Соломин. Не выдержал и Рунге.
— Я могу завтра. Во сколько удобно? Могу даже к восьми утра. Куда ехать?
— К восьми рановато. К десяти поздно. Девять будет в самый раз. Лефортово. Следственное управление. На проходной вас встретят. Всего доброго, уважаемый Илья Иосифович. — Соломин улыбнулся своим мыслям и повесил трубку.
А ближе к вечеру, после непростых размышлений, Соломин признал, что надо делать и следующий шаг, а значит, придется звонить Артему. Вздохнул и решительно набрал номер Павлова:
— Здравствуй, Тема…
— Приве-ет, — явно не веря своим ушам, радостно протянул Павлов. — Юрка, ты как? Ты где? Может, встретимся? У меня офис на Воздвиженке!
Это было ровно то, что надо.
Полоний
Алек сразу понял: Черкасов прицепился к не согласованной с ним энциклопедии всерьез. Так что обед он попросту пропустил — думать о еде в такой момент не хотелось.
«А тут еще эта Софа Ковалевская… навязалась на мою голову…»
Нет, эта девочка оказалась на диво работоспособной и цепкой: в первый же день она принесла несколько банковских чеков, и вместе с тем, что поступило на счет, она заработала для него около четырехсот тысяч рублей! Немыслимые для столь мелкой операции деньги… и все-таки фонд был для Алека не главным.
Честно говоря, он ждал из Штатов вовсе не эту девчонку; он ждал такого же жуткого типа, как тот, что нашел его в Москве первым…
— Сволочи…
Алек знал, что эта встреча состоится; он знал, что эти люди сделают все, чтобы он, Алек, оставался в безопасности, и все-таки он боялся. Легкость, с какой его вынудили оставить вожделенную Америку и отправиться обратно в Москву, заставляла подозревать, что у этих ребят всегда пятый туз в рукаве — как бы ни повернулась ситуация.
Все началось в Нью-Йорке. Алеку довольно быстро надоело работать менеджером в магазинах Манхэттена, куда в то время принимали без рабочей визы и рекомендаций, и он постепенно сообразил, как можно прокручивать аферы с чужими кредитными картами. На том и попался.
Алек поежился. Сидеть в одной камере с несколькими афроамериканцами атлетического телосложения и с не слишком высоким IQ и само по себе было кошмаром, а уж когда ему предъявили обвинение… в общем, чтобы выскочить, Алек сделал все. Сдал фэбээровцам всех своих подельников и… вышел сухим из воды — ему удалось убедить америкосов, что он — сбоку припека, а всем заправляла группа выходцев из Союза, бомбивших почтовые ящики добропорядочных американских граждан.