— Странно. Сколько вам лет?
— Тридцать четыре.
— Вы выглядите моложе.
— Спасибо. Я об этом как-то не думал.
— И не были женаты?
— Нет.
— Почему?
— Не знаю. Наверное, не успел.
— Не успели?
— Женщинам не нравилось ждать. Миф о Пенелопе — всего лишь миф. Десять лет назад у меня была невеста, но я часто пропадал неделями, а то и месяцами — это, разумеется, никому не нравилось. И ей тоже, как и ее родителям. Она ждала-ждала, а потом вышла замуж за моего друга.
— Значит, не любила, — тихо сказала Элен.
— Значит, не любила, — согласился Шарль.
— И вы не жалели?
— Немножко. Было грустно и жалко.
— Ее?
— Себя.
Миссис Дейли промолчала. Шарль понимал, почему она спрашивает и почему он отвечает. Конечно, это было грубым нарушением одного из параграфов устава, запрещающего рассказывать о своей личной жизни. «Голубые» знали только свои легенды и легенды своих товарищей, на большее они просто не имели права. Но, проработав в организации не один год, Дюпре знал, что очень часто нарушается именно этот параграф устава. Ежеминутное общение со смертью делало их более добрыми, более внимательными и чуткими, более естественными в простых человеческих отношениях, и они рассказывали друг другу правду, не пытаясь скрыться за своими легендами. Словно сама профессия снимала всю мутную накипь цивилизации, оставляя души чистыми и нетронутыми.
— А вы… замужем? — спросил он.
Она молчала.
— Если не хотите, можете…
— Я была замужем.
— Были?
— Я развелась.
— Он был…
— Нет. Нет, нет. Он был внимательным мужем, хорошим отцом, но… выяснилось, что мы не созданы друг для друга. И мы разошлись.
— Вы сказали «хорошим отцом»? У вас есть дети?
— Девочка. Ей уже одиннадцать лет.
— Никогда бы не сказал. На вид вам меньше тридцати.
— Мне тридцать два.
— Вы говорите это с вызовом, словно вам шестьдесят два.
Элен улыбнулась.
— Нет, только тридцать два.
— Это так много?
— Но и немало для женщины.
— После тридцати женщины расцветают.
— Это комплимент?
— Нет, эту истину сказал Бальзак.
— Он жил в прошлом веке.
— Но вы живете в настоящем.
— Бальзак сказал еще одну фразу: «Счастье женщины в ее благополучии».
— «Как в туалетах ее красота», — закончил Шарль.
— Ну вот видите, вы знаете и это.
— А вы считаете свою жизнь неудачно сложившейся?
— Как вам сказать? Я жила, жила и не задумывалась, счастлива я или нет. Когда выходила замуж, мне казалось, что я счастлива, потом я поняла, что ошиблась. После развода мне было особенно тяжело, и я с радостью приняла предложение стать помощником координатора «голубых».
— Давно?
— Уже пять лет.
— Вы пытались забыться в работе?
— Да. Но меня постигла неудача. Мужчины умеют находить себя в работе, целиком и полностью отдаваясь любимому делу. Женщинам это не дано.
— Вы так считаете?
— Убеждена. Каждая женщина — это прежде всего женщина. В душе она мечтает о простом человеческом счастье, о своей семье, о своем муже. И не имеет значения, кто ты — премьер-министр или прачка. Они все женщины.
— И даже феминистки?
— И. даже они. В их рядах много отчаявшихся, заблудших, потерявших надежду на свое счастье.
— Никогда не думал об этом.
— А вы подумайте. Помните спор Марии Стюарт с Елизаветой? Мне всегда было жаль королеву больше, чем ее соперницу. Ведь женщина победила. Женщина Мария Стюарт, лишившись головы, торжествовала над королевой Елизаветой. Может быть, последняя отдала бы часть своего венца за радости, которые ей были не даны.
— Я всегда считал Елизавету бесчувственной женщиной и жалел Марию.
— С точки зрения мужчины.
— Разумеется.
— А Елизавета была женщиной. Как, впрочем, мы все. И она хотела простого человеческого счастья, детей, семейных радостей. Но, поняв, что это ей не дано, и почувствовав, что ее счастливой сопернице повезло больше, она не могла найти себе места. В политике победила Елизавета, в искусстве любви — Мария. И еще неизвестно, чья победа дороже.
— С вами интересно разговаривать. Вы открываете новый взгляд на старые вещи.
— А вы стараетесь очень незаметно польстить мне, и я должна делать вид, что этого не замечаю.
Шарль рассмеялся.
— Ну вот видите, я ж говорил — интересно. Не знаешь, что вы скажете в следующую минуту. Вы удивительный человек, миссис Дейли.
— Это опять комплимент? — подняла брови Элен.
— Нет. Святая правда. В конце концов, я могу сделать вам в течение трех дней пару комплиментов хотя бы за вашу хорошую работу?
Генеральный координатор посмотрела в глаза Дюпре.
— Вы знаете, что ждет вашу группу?
— Догадываюсь.
— Вы должны не только обнаружить лаборатории триады, вам поручат и проследить их связи.
— Конечно.
— Это очень опасно.
Дюпре улыбнулся.
— Я начинаю подозревать, что вы специально проверяете мою психологическую устойчивость перед предстоящей операцией.
— Не шутите — вы же знаете, чем это все может кончиться.
— Это работа.
— Вы можете не вернуться оттуда…
— Пятьдесят на пятьдесят, фифти-фифти.
— Что? — не поняла Элен.
— А можем и вернуться.
— Я хочу, чтобы вы вернулись, Шарль. Слышите? Хочу! — Что-то дрогнуло в ее лице. — Это очень страшно, Шарль, — прошептала она, — уходят друзья, знакомые, близкие и не возвращаются. Один, второй, третий… Я знала Таамме. Он был другом Чанга. Я встречалась с Фогельвейдом. А Моррисон? Вы, наверное, слышали о Йоркширском Потрошителе и его поимке? Это работа Моррисона. А теперь они и его… Это были отличные люди, Шарль, добрые, мужественные, отзывчивые.
— Ничего не случится. Все будет хоро…
— Молчи, — Элен зажала ему рот рукой, — пожалуйста, молчи. Если ты не вернешься, мне будет очень больно. Слышишь — очень.
Дюпре осторожно взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. В тишине комнаты отчетливо прозвучал телефонный звонок.
Элен вздрогнула. Через десять секунд раздался еще один. И наконец, когда телефон прозвучал в третий раз с прежним интервалом, Шарль, поняв, что на том конце набирают номер специально уже в третий раз, поднял трубку и передал ее миссис Дейли.
— Это музей? — раздался голос Чанга.
— Нет, вы ошиблись.
— Странно. Скажите, пожалуйста, разве номер вашего телефона кончается не шестеркой?
Трубка выпала из рук миссис Дейли.
— Что-то случилось, — тихо пробормотали ее губы. Она изменилась в лице и, прочтя в глазах Дюпре немой вопрос, пояснила: — Это Чанг. Он сейчас приедет.
Шарль недовольно посмотрел на телефон.
— Может быть, все не так плохо.
— Это предчувствие, — прошептала Элен.
— Я не верю в предчувствие. Все будет хорошо. Вот увидишь. Все будет прекрасно. И не надо унывать. Сейчас я приготовлю еще кофе. Посмотришь теперь, как его готовит старый холостяк. Не волнуйся. Все будет хорошо, — повторил Дюпре.
Джакарта. День шестнадцатый
— Ваше имя?
— Хосе Жозеф Урибе.
— Год рождения?
— 1951-й.
— Место рождения?
— Спаниш-Таун, Ямайка.
— Откуда прибыли?
— Оттуда же. С Ямайки.
— В Индонезию выехали с Ямайки?
— Нет. Из Соединенных Штатов.
— Когда?
— Дней пять назад.
— Где регистрировались?
— В Джакарте.
— Цель приезда?
— Коммерция.
— А конкретнее?
— Покупка каучуковой плантации.
— Что вы делали в публичном доме?
Он усмехнулся.
— А что обычно делают там мужчины?
Офицер разозлился.
— Мужчины обычно в таких местах не стреляют.
Гонсалес незаметно потер левую руку. Тогда, в доме, стоя над Хун Сюнем, он с трудом сдержал себя, чтобы не разрядить в того всю обойму. Однако, сумев разобрать в последний момент среди криков и визгов завывания полицейских машин, понял, что местные детективы успели найти машину китайца и теперь берут приступом дом. Единственное, что он сделал тогда, успев сообразить, как это необходимо, — вытереть тщательно оба пистолета и выбросить их в окно.
Через секунду после этого рухнула дверь, и в комнату ворвались полицейские. Щелкнули наручники, его обыскали и привезли сюда.
Ничего подозрительного они, конечно, не нашли. Ямайский паспорт не привлек их внимания. Сначала его не допрашивали, но Хун Сюнь, видимо, успел дать показания, и им стало известно, что стрелял именно он. Показания двух раненых членов триады и хозяйки заведения подтвердили правоту китайца, и все внимание полиции переключилось на него, столь ловко стреляющего ямайского коммерсанта. И вот уже теперь второй час, как они пытаются поймать его на противоречиях, задавая беспрерывно вопросы. И единственное, что его сейчас действительно беспокоило, — это куда пропал Чанг. Он его так и не увидел ни среди полицейских там, ни среди офицеров тут. А передать сообщение Дюпре очень нужно. Господин Муни может узнать об аресте Хун Сюня и исчезнуть из виду или обрубить все концы.
Рассуждая логично, он понимал — его участие в группе «Дубль С-14» и в ходе самой операции завершено. В лучшем случае через месяц, а то и два его затребует Интерпол как международного преступника, и, если, конечно, власти Индонезии его выдадут, он сумеет вернуться домой. Ну а до этого ему, видимо, придется сидеть в тюрьме. Это тоже его работа. Не может же он рассказывать первым встречным о «голубых», не может же он доказывать полицейским, что он специальный агент.
Но сообщение о господине Муни надо передать обязательно и как можно скорее, иначе потом может быть поздно. А это пока единственно верная нить. А все-таки где Чанг? Неужели он не знает, что среди арестованных был коммерсант с Ямайки Жозеф Урибе? Пока, видимо, не знает. Но завтра к утру, в крайнем случае послезавтра, узнает и тогда, конечно, постарается с ним встретиться. Но будет поздно. Слишком поздно.
— Мы нашли пистолет, из которого застрелен гражданин Индонезии, под окнами той комнаты, в которой вы находились, — раздался голос.
Его допрашивал офицер, видимо, неплохо владевший испанским языком. Двое других все время ходили по комнате.
— И вы думаете, стрелял я?
— Мы не думаем. Мы знаем. На вас показали четверо находившихся в комнате.
— Они меня оговаривают.
— Хорошо. А чем вы объясните тот факт, что на пистолете не найдено отпечатков пальцев? Вообще никаких.
— Никто не стрелял и никто не держал его в руках, поэтому и нет отпечатков.
— Не считайте себя умнее всех, Урибе, — раздалось над его головой. — Не надо. Это не в ваших интересах. Он повернул голову к говорившему офицеру.
— Но я не стрелял.
— Что вы делали в Джакарте? — спросил офицер по-испански с заметным акцентом.
— Жил.
— Как?
— Как все нормальные люди. Ел, пил, спал…
— Где? Где конкретно вы спали?
— В гостинице. Мои вещи до сих пор там. Вы можете позвонить и узнать о них в отеле.
— Мы уже звонили туда. Вы спали там только три дня. А до этого? Где вы были до этого?
— Я большой поклонник женщин. — Гонсалес улыбнулся.
— Ну и что?
— Я провел ночь в одном из почтенных домов.
— Там вы тоже «гостили» со стрельбой?
— Вы напрасно смеетесь. Повторяю, я не стрелял. Это ошибка.