Вода нынче стояла высоко, и боевой корабль с ходу набежал на берег.
Халльгрим не стал дожидаться сходней - сбежал по протянутому веслу. Фрейдис не выдержала, ступила прямо в воду, навстречу ему. Халльгрим легко подхватил ее, поставил на камень. Фрейдис прижалась к его груди, и на какое-то время все прочее перестало существовать. Он был дома. Живой. И Хельги, и Видга. И ни на ком из них не было ран.
Счастье!
Каждого морехода ждали широкие объятия друзей и родни. Гуннар и Гудред Олавссоны от души хохотали, разглядывая смуглолицую Унн. Та пряталась за Сигурда, перепуганная не на шутку. Видга спустился на берег среди первых и тут же влепил подзатыльник чумазому сыну рабыни, подвернувшемуся под ноги.
Когда с корабля сошел Хельги, Фрейдис поспешила навстречу.
-Кто это? - спросила она с удивлением, заметив Звениславку. Та смирно шла рядом с Виглафссоном - этот викинг редко позволял ей отходить далеко.
Хельги сказал:
-Я зову ее Ас-стейнн-ки, потому что она из Гардарики. Она красива и нравится мне.
-У нее умные глаза, - похвалила мать. - Думается, не ошибусь, если скажу, что она из хорошего рода. Славная рабыня будет во дворе…
Хельги так и встрепенулся, но тут вмешался Халльгрим. Он сказал:
-Мне все равно, мать, но ты знай, что ему больше нравится, когда мы называем ее гостьей.
Первая забота - о корабле!
Разгрузив драккар, мореходы опустили на нем мачту, сняли носового дракона. А потом дружным усилием вытащили его на берег и повели к сараю, подкладывая под киль круглые деревяшки катков. Понадобится куда-нибудь ехать, и его с той же легкостью спустят обратно, и он снова полетит над водой, украшенный расписными щитами и похожий на пестрого змея. Но когда викинги дома, корабль отдыхает на берегу, укрытый и от сырости, и от солнечного зноя. Иначе он может отяжелеть от впитавшейся в дерево воды. Или, наоборот, растрескаться, высохнув слишком быстро…
Немного позже Олав и четверо его сыновей осмотрят дубовое днище. Корабль - что человек, ему нужны ласковые слова и заботливые руки. Отец и братья заменят подгнившие деревянные гвозди, заново просмолят шерстяные шнуры между досками обшивки. Да мало ли какие дела найдутся возле судна для хорошего кормщика!
Будет штормовая ночь в море - и корабль сполна отплатит за заботу.
В Сэхейме праздновали счастливое окончание похода.
Халльгрим слыл удачливым викингом, и его двор называли богатым. Был здесь дом со многими дверьми, разделенный внутри на покои - для тех из сотни его воинов, которые пожелали завести семью. Был и женский дом, где жены и девушки коротали время за пряжей и шитьем, а в зимнюю пору вечерами напролет играли малые дети. В третьем доме обитали рабы-трэли и рабыни.
И наконец, стояло во дворе еще одно жилище, куда женщины заглядывали редко. Крышу его венчали громадные оленьи рога, а по стенам висело оружие и раскрашенные боевые щиты. Это был дружинный дом, и очаг под насквозь прокопченными стропилами горел для одних только мужчин.
Здесь жили и Халльгрим, и Хельги, и Видга, и Олав с сыновьями, и еще многие, у кого не было жен. Здесь устраивали хустинг - домашний сход. А еще этот дом предназначался для пиров.
В такие дни здесь делалось многолюдно. Вносили столы, и на деревянных блюдах шипела и пузырилась оленина. Звучали громкие голоса, лилось хмельное пиво. Длинный дом был велик, места за столами хватало для всех. Даже для рабов.
На празднике Хельги ел очень мало и почти не дотрагивался до хмельного.
Звучали громкие голоса, лилось хмельное пиво. Длинный дом был велик, места за столами хватало для всех. Даже для рабов.
На празднике Хельги ел очень мало и почти не дотрагивался до хмельного.
Глаза его были обращены на огонь, суровое лицо оставалось бесстрастным. Зато Халльгрим - тот веселился от всей души. Хмель с трудом его брал.
Огонь в очаге задорно шипел, когда дождь, молотивший по крыше, врывался в раскрытый дымогон. Пировавшие передавали друг другу арфу - пять звонких струн, натянутых на упругое древко. Участники похода по очереди брали арфу в руки, и каждый говорил что-нибудь о ярости подводного великана Эгира, о морской глубине, в которой его жена Ран раскидывала свои сети, чтобы выловить утонувших. И конечно, о победе над саксами.
Была пожива кукушкам валькирий, когда скользящий Слейпнир мачты дорогою Ракни врага настигнул…
Сигурд сын Олава угощал свою Унн козьим сыром мюсост - любимым лакомством, которое одинаково к месту и в походе, и на пиру. Унн дичилась множества незнакомых людей и все норовила спрятать лицо. Когда арфа добралась до Сигурда, Сигурд сказал:
-На карачках ползли под скамьи раненые, когда могучий шагал вдоль борта с гадюкой шлемов!
Славен совершающий подвиги, но трижды славен, кто умеет складно поведать о своих делах. Впрочем, вдохновенного скальда, слагателя песен, между ними не было. Что поделать, довольствовались висами, короткими стихотворениями к случаю, которые мог сочинить любой…
Когда дождь поутих, во дворе загорелись костры. Кто хотел, остался в доме лакомиться пивом, другие высыпали наружу - плясать.
Плясать здесь умели и любили. Звениславка слышала топот, доносившийся со двора, смех и азартные крики, которыми подбадривали состязавшихся танцоров.
Переплясать соперника было не менее почетно, чем одолеть его на мечах или в беге на лыжах…
Хельги из дому не пошел, и Звениславка осталась при нем.
Веселье продолжалось долго. Но потом стали понемногу укладываться спать.
Хельги подозвал к себе старуху горбунью и сказал ей несколько слов. Служанка тут же взяла Звениславку за руку и повела ее через двор:
-Пойдем, Ас-стейнн-ки. Я тебе постелю. Он сказал, что ты ляжешь у нас.
В женском доме у каждой было свое спальное место на широких лавках вдоль стен. Только Фрейдис, хозяйка, помещалась в отдельном покое - вместе с горбуньей. Звениславка свернулась калачиком под пушистым одеялом из волчьего меха, за резной скамьевой доской. Закрыла глаза, и показалось, будто дом покачивался вместе с лавкой, как палуба длинного корабля, и этот корабль нес ее далеко, далеко…
Ей приснилась родня. Отец и мать сидели в повалуше, возле каменной печи, и мать тихонько плакала, уткнувшись в его плечо, а отец хмуро теребил рыжие усы и гладил ее руки, как всегда, когда видел слезы жены. Звениславка так и рванулась к ним - утешить, сказать, что она жива; что ее спасли, что она непременно вернется… вздрогнула во сне и поняла, что они говорили по-урмански.
Она открыла глаза, расширяя в темноте зрачки. Дверь наружу была распахнута. За дверью виднелось по-весеннему розовое ночное небо и рдели угли прогоревших костров. А на пороге, прислонившись к косяку, стоял Халльгрим. С ним была женщина… Блеснуло серебряное запястье, и Звениславка узнала Фрейдис.
-Что плакать, мать, - сказал Халльгрим негромко. - Судьба есть судьба, ее не переспоришь. И я не мог поступить так, как он просил.
-Я всегда боюсь за тебя, а за него еще больше, - ответила Фрейдис. - Он же беспомощен.