Просто Тайлер никогда не выходит из комнаты, когда у него в гостях Марла.
Чтобы я мог постирать брюки, Тайлер должен научить меня варить мыло. Тайлер где‑то наверху, а на кухне пахнет гвоздикой и паленым волосом. Марла сидит за кухонным столом, прижигает длинной ароматизированной сигаретой себе запястье и называет себя подтиркой для зада.
– Я принимаю свое болезненное гнойное состояние как данность, – говорит Марла, обращаясь к огоньку сигареты.
Марла вкручивает сигарету в белую мякоть своей руки:
– Гори, ведьма, гори!
Тайлер наверху, у меня в комнате, скалится в мое зеркало, изучая свои зубы. Он говорит мне, что устроился на временную работу официантом на банкетах.
– В отеле «Прессман», если есть свободное время по вечерам, – говорит Тайлер. – Такая работа способствует развитию чувства классовой ненависти.
Ладно, говорю я, мне плевать.
– Бабочку выдает администрация, – добавляет Тайлер. – От тебя потребуются только черные брюки и белая рубашка.
Мыло, Тайлер, говорю я. Нам нужно мыло. Я должен постирать брюки.
Я держу ногу Тайлера, пока он делает двести приседаний на одной ноге.
– Чтобы сделать мыло нам потребуется высококачественный жир, – говорит Тайлер.
Тайлер – кладезь ценной информации.
За исключением того времени, когда они трахаются, Марла и Тайлер никогда не находятся в одной комнате вместе. Когда Тайлер со мной, Марла избегает его. Мне это знакомо. Точно так же вели себя друг с другом мои родители перед тем, как мой отец собрался открыть филиал семьи в другом городе.
Мой отец всегда говорил:
– Женись, прежде чем секс тебе надоест, иначе вообще никогда не женишься.
Моя мать всегда говорила:
– Никогда не покупай вещей с пластмассовой молнией.
За всю свою жизнь мои родители ни разу не сказали чего‑то такого, что хочется вышить шелком на своей подушке.
Тайлер сделал сто девяносто восемь приседаний. Сто девяносто девять. Двести.
На нем тренировочные шорты и что‑то вроде халата для ванной из рифленой резины.
– Сделай так, чтобы Марла свалила из дома, – говорит Тайлер. – Пошли ее в магазин за банкой щелочи. Только пусть купит щелочь в хлопьях. Ни в коем случае не кристаллическую. В общем, как‑нибудь избавься от нее.
Мне шесть лет, и я работаю курьером: доставляю сообщения от отца матери и наоборот. Мои родители не разговаривают друг с другом. Я ненавидел это, когда мне было шесть лет. Я ненавижу это и сейчас.
Тайлер начинает делать «ножницы», а я спускаюсь вниз, говорю Марле про щелочь в хлопьях и даю ей десять долларов и проездной на автобус. Марла по‑прежнему сидит за столом и курит сигарету, которая пахнет гвоздикой. Я вынимаю сигарету у нее из пальцев. Нежно и спокойно. Затем посудной тряпкой я стираю ржавые пятна на руке Марлы там, где пузыри от ожогов начали кровоточить. Затем я вдеваю поочередно ее ступни в туфли на высоком каблуке.
Марла смотрит, как я изображаю принца из «Золушки», и говорит:
– Я решилась зайти. Думала, дома никого нет, а дверь у тебя все равно не запирается.
Я молчу в ответ.
– Знаешь, – говорит Марла, – презерватив – это хрустальный башмачок нашего поколения. Надеваешь его при встрече с незнакомцем, танцуешь до утра, а затем выбрасываешь в мусор. В смысле, презерватив, а не незнакомца.
Я не разговариваю с Марлой. Она может чесать языком в группах поддержки и с Тайлером, но со мной подружиться ей не удастся.
– Я прождала тебя здесь все утро.
Пепел ли ветер
Принес или снежинки ‑
Камню нет дела.
Марла встает из‑за кухонного стола. На ней голубое платье с короткими рукавами из какого‑то блестящего материала.
На ней голубое платье с короткими рукавами из какого‑то блестящего материала. Марла задирает подол, так что я вижу швы на изнанке платья. На Марле нет нижнего белья. Она подмигивает мне.
– Я хотела показать тебе мое новое платье, – говорит Марла. – Это свадебное платье ручной работы. Тебе нравится? Я купила его у старьевщика за один доллар. Представляешь, кто‑то сидел и делал все эти крошечные стежки, чтобы сшить это дрянное, дурацкое платье, – говорит Марла.
Подол платья с одной стороны длиннее, чем с другой, а пояс сполз Марле на самые бедра.
Прежде чем уйти в магазин, Марла поднимает еще раз подол кончиками пальцев и кружится вокруг меня и кухонного стола, виляя голыми ягодицами. Она никак не может понять, говорит Марла, почему это люди с такой легкостью выбрасывают то, от чего они были буквально без ума ночь назад. Рождественская елка, к примеру. Миг назад она была в центре всеобщего внимания. И вот, вместе с сотнями таких же елок, лежит никому не нужная в кювете вдоль шоссе, блестя фольгой, золотой и серебряной. Смотришь на эти елки и думаешь то ли о жертвах дорожно‑транспортного происшествия, то ли о жертвах сексуального маньяка, который бросает их связанными черной изолентой и с нижним бельем, вывернутым наизнанку.
Как я хочу, чтобы она, наконец, свалила.
– Я была в Центре бродячих животных и подумала об этом, – говорит Марла. – Там все эти звери, все эти песики и кошечки, которых хозяева любили, а потом выбросили на улицу, из кожи вон лезут, чтобы ты обратил на них внимание, потому что через три дня им впрыснут смертельную дозу фенобарбитала натрия, а затем сожгут в крематории для домашних животных. Такой вот Освенцим для некогда любимых. И даже если кто‑то любит тебя до такой степени, что однажды спас тебе жизнь, то тебя, как минимум, уж точно стерилизуют.
Марла смотрит на меня так, словно это я ее трахаю:
– Но ведь последнее слово всегда остается за тобой?
Марла идет к двери, напевая тему из этого дурацкого «Списка Шиндлера».
Я провожаю ее взглядом.
После ухода Марлы на две секунды воцаряется молчание.
Я оборачиваюсь. У меня за спиной стоит Тайлер.
Тайлер спрашивает:
– Ну что, избавился от нее?
Он всегда появляется беззвучно, этот Тайлер.
– Для начала, – Тайлер распахивает холодильник и начинает рыться в нем, – для начала надо вытопить сало.
По поводу начальника Тайлер говорит мне, что если и вправду не хочу читать депеши от него, то мне достаточно пойти в почтовое отделение, заполнить заявление о смене адреса, и пусть все его цидульки отправляются прямиком в какую‑нибудь богом забытую дыру в Северной Дакоте.
Тайлер извлекает из морозильника пластиковые пакеты с чем‑то белым и замороженным и складывает их в мойку. Я же тем временем ставлю котел на плиту и наполняю его водой. Мало воды нальешь, и вытапливаемый из сала жир сразу потемнеет.
– В этом жире содержится очень много солей, так что чем больше воды, тем лучше, – говорит Тайлер.
Кладем сало в воду и доводим воду до кипения.
Тайлер выдавливает в воду белую гущу из каждого мешка, а пустые мешки складывает в контейнер для мусора.
И говорит:
– Шевели мозгами. Вспомни всю эту чушь, которой тебя учили в бойскаутах. Вспомни курс химии для старших классов.
Трудно представить себе, что Тайлер когда‑то был бойскаутом.
А вот еще что я могу сделать, по словам Тайлера. Могу поехать к дому начальника и подключиться через шланг к патрубку системы водоснабжения его дома. Взять ручной насос и вкачать в систему некоторое количество промышленного красителя. Красного, зеленого, голубого – неважно. А потом посмотреть, как мой начальник будет выглядеть на следующий день. А еще можно сесть в кустах и при помощи того же насоса поднять давление в системе до семи атмосфер.