— Смотреть надо, — пожимает плечами Хос. — Наверное да.
— А сколько в поле может пастись овец, чтобы не всю траву повывести?
— У, это легко! — задирает нос лесной хозяин.
— Очень хорошо, — радуется Азамат. — Мне как раз нужен такой ч… э-э, работник, который бы мог оценивать лес или степь. Люди это очень плохо умеют делать. А я бы тебе за это платил — едой или деньгами. И ещё ты бы много летал на унгуце, потому что леса все в разных местах.
Хос выглядит совершенно потрясённым.
— Деньгами?.. Это нехорошо. Брать у людей деньги нехорошо.
— Ну, тогда едой и одеждой, — легко соглашается Азамат.
Хос по-прежнему хмурится.
— Не знаю. Спрошу отца.
— Так ты его до лета не увидишь, — вклинивается Кир.
— Летом спрошу, — пожимает плечами Хос.
— Это долго, — качает головой Азамат. — Мне уже сейчас нужно. Если ты знаешь, где твой отец живёт, я могу тебя к нему свозить, чтобы вы поговорили.
Хос отступает немного затравленно.
— Не знаю. Подумаю. Спасибо-до-свиданья!
Обращается в звериную форму и улепётывает в лес, только чёрные пятки сверкают.
— Ну во-от, — протягивает Кир. — А обещал показать, как летает.
— Твоя неуёмная жажда всех приставить к делу не доводит до добра, — бормочу я Азамату.
— Ну кто ж знал, что он денег испугается, — расстраивается муж.
— Если учесть их общее отношение к людям, можно было бы догадаться, — вздыхаю. — Ладно, может, ещё успокоится. Оставим ему снова сливок для сестрёнки.
После ужина я тщательно пресекаю попытки Азамата подкатить к Киру с новыми предложениями, и мы проводим вечер, как вчера — за чтением. Когда расползаемся по койкам, я обнаруживаю себя в редкой в последнее время ситуации — я наедине с Азаматом, и он не спит.
— Чем же Кир занимался днём? — немного ехидно спрашивает муж, откидываясь на подушки.
— Приносил пользу, — усмехаюсь я, переодеваясь в халат. — Шлифовал мне челночки и лепил плюшки.
— Я бы мог тебе отшлифовать, зачем ты его заставила? — удивляется Азамат.
Я не сдерживаюсь и хлопаю его по голове подушкой.
— Как ты мыслишь вообще?! Возвращайся в реальность, ау, милый! Мне тебя очень не хватает!
Азамат отпихивает подушку и садится.
— Лиза, ты чего? — говорит он пришибленно.
— Того. Почему ты сразу думаешь, что я его заставила? Почему ты думаешь, что он не хотел? Как у тебя в одной голове получается, что ребёнка надо чем-то занять, но я должна была ждать тебя, чтобы попросить сделать простое дело?!
— Я думаю, что он не хотел, потому что он ничего не хочет, — объясняет Азамат. — И естественно, раз он не хочет, значит, тебе пришлось его заставить. Мне ты всё время говоришь, чтобы я оставил его в покое, поэтому мне странно.
Я перевожу дыхание.
— Ладно, прости. Всё логично, у тебя просто была недостаточная информация. Я просто села вязать, а он предложил чем-нибудь помочь. Я долго выдумывала, что бы он такое мог сделать, придумала челноки для гобелена. Мы очень мило посидели, я вязала, он шлифовал. Я поставила передачку из тех, что Унгуц с книжниками переводил, так Кир читал субтитры. Он хочет выучить всеобщий. И ещё он сказал, что хочет учиться в клубе.
Азамат смотрит на меня, как будто глазам своим не верит.
— Он тебе прямо так и сказал?
— Ага.
Азамат надолго задумывается.
— М-да-а, — наконец изрекает он. — Похоже, Алтонгирел был прав, ты нашла к Киру подход. Но расскажи мне, — он приподнимается на локте, — в чём он заключается, а? Я думал, дело в том, что ты ему просто приказываешь, а раз он сам предложил, значит, нет?
— Трудно сказать. В основном я и правда просто приказываю. Но, мне кажется, ему нравится быть полезным. А вот как только речь заходит о пользе для него самого, тут и случается коллапс. Мы когда готовили обед, я его спросила, с чем делать пирог, и он отреагировал точно так же, как на твои предложения.
Азамат осмысливает услышанное некоторое время.
— Хочешь сказать, ему не нравится , когда ему предоставляют выбор?
— Может, просто не привык… — пожимаю плечами. — В Худуле он не сразу стал одежду выбирать. Хотя и не упрямился, как сейчас, но тогда он нас боялся… Ничего более толкового в голову не приходит.
— То есть, ты полагаешь, что если я ему скажу "садись и учись", он послушается?
— Может, и да, но радости ему это не добавит, мне кажется. Пускай перебесится, что тебе всё неймётся?
Азамат снова откидывается на подушки, заложив руки за голову — он совсем недавно стал это делать, видимо, кожа на груди перестала неприятно натягиваться. Надо сейчас его намазать, а то последнее время он иногда пропускал сеансы.
— Понимаешь, Лиза… Только не злись, но… когда я говорил, что хочу ребёнка, я всегда представлял себе сразу большого, с которым можно вместе заниматься чем-то интересным… У нас ведь обычно лет до трёх отцы своих сыновей почти не видят. Я представления не имел, что младенцы такие… ну, скучные. Нет, я очень люблю Алэка, я его обожаю, он замечательный и прекрасный, я с удовольствием с ним вожусь, но, ты понимаешь, это… не то. Конечно, он вырастет, и его я тоже буду всему учить, но я уже так настроился… а он такой маленький. И тут вдруг Кир — почти взрослый, умный, любознательный, прилежный, и ему так нужно руководство, он же прямо впитывал каждое моё слово. А это такое счастье — наблюдать, как человек познаёт, как твои уроки обращаются в чужое умение! Он ведь не жаловался, не говорил, что ему трудно и хотелось бы позаниматься чем-нибудь ещё. А потом вдруг какой-то каприз, и всё заброшено. У него ведь такой потенциал, Лиза! Я боюсь, что он растратится на глупости… Князь, хоть и не наследный, всегда будет в достатке, так что ему не обязательно зарабатывать. Его жизнь не вынудит учиться. И потом, он теперь всё время трётся с этой шпаной, с малолетними хулиганами. Приютские дети почти все воруют… Я не хочу для него такой жизни.
Я вспоминаю надежду в глазах Кира, когда я сказала, что он может выучить всеобщий, блаженное отдохновение, когда он лепил плюшки, тихую старательность на выезде.
— Не думаю, что он пойдёт по этому пути, — говорю. — Он хороший мальчик. Ты вспомни его аферу с дочкой мясника. Ну разве можно в нём после этого сомневаться? Ему просто нужно время, чтобы выстроить отношения. Мне кажется, он элементарно тебя боится, потому что ты Император. Он привыкнет. Только не дави на него. Ты достигнешь большего в ваших отношениях, если попросишь его помочь вместо того, чтобы предлагать бесконечные развлечения.
— Попробую, — неуверенно соглашается Азамат. — Хотя не удивлюсь, если он станет помогать только тебе.
— Почему это?
— Тебя легко полюбить. И ты почему-то понимаешь его лучше, чем я.
— А ты вообще пытаешься?
— Естественно, но я же не духовник, я не знаю, что надо делать, чтобы понимать чувства людей. Мне и с тобой было сложно, а ты никогда не пыталась скрыть от меня свои чувства.
— Ну, положим, духовник твой понимал меня существенно хуже, чем ты. И вообще, не наговаривай на себя. Ты прекрасно знаешь, что надо делать, чтобы понять человека — надо поставить себя на его место.
— Так вот я ставлю, а получается чушь! Разве я бы стал отказываться от учёбы после того, как даже силком вынудил смотрителя меня учить! Разве я воротил бы нос от игр и прогулок? Не понимаю!
— Значит, придумай, что могло бы тебя заставить так себя вести. Может, какой-то страх. Или неприятные воспоминания. Или, может, он считает, что это плохо для него кончится. Ты прав, ты должен понимать его лучше, ты муданжец и мужчина, я очень слабо себе представляю заморочки ваших подростков. Вспомни, чего ты боялся в его возрасте… ох, — я зеваю чуть не до вывиха челюсти. — Мы сегодня только болтать будем или всё-таки перейдём к чему-нибудь поинтереснее?
— Хм-м… Отчего бы не перейти… — мурлычет Азамат таким низким голосом, что кровать дрожит.
— Отлично, тогда стаскивай с себя всё это барахло, — дёргаю его за воротник. — Я помогу.
Совместными усилиями мы избавляем его от ассортимента натуральных материалов — а все прочие в его гардеробе я давно истребила. Я же не спешу вытряхиваться из тонкого халатика: у нас обычная ситуация, что я первая раздеваюсь, а муж старается оставить на себе как можно больше защитной ткани. Попробуем сегодня наоборот. Вот, уже нервничает, пытается уползти под одеяло. Приходится его оседлать и прижать к кровати, чтобы не дёргался. Начинаю с поцелуев в шею — он это очень любит, особенно там, где ещё остались следы шрамов.
— Лиза… я же… не мылся ещё, — выдавливает он, пытаясь сохранить остатки рассудительности.
— Успеется, — отрезаю. От него действительно пахнет потом, всё-таки на лыжах бегал полдня. Но мне нравится этот запах, он какой-то особенный, не противный и не очень резкий, это просто запах Азамата, так пахнет его подушка, и его любимая, изношенная до прозрачности синяя футболка, и его руки, когда он, вставая на рассвете, гладит меня по щеке прежде чем уйти на весь день. Кожа у него на груди солоноватая, даже на шрамах, и это хорошо, значит, поры заработали. Целую его под мышку и глажу ладонью по животу, прислушиваюсь, чтобы уловить учащение дыхания. Да, это он тоже очень любит.
— Может, выключим свет? — предлагает он на тон выше своего нормального голоса.
— Мы договаривались, что я сделаю что-то новое и приятное для тебя, но не в ущерб себе, так? — напоминаю я, спуская ладонь ниже.
— Да, к-конечно.
Какая сговорчивость.
— Так вот, я хочу сегодня со светом. А чтобы он тебе не мешал, — распускаю широкий пояс от халата, — я тебе сейчас организую темноту.
И завязываю ему глаза.
— Лиза! — он начинает смеяться. — Я глупо себя чувствую.
Я укладываюсь сверху и настойчиво целую его, пока он не перестаёт ухмыляться, одновременно трусь об него всем телом. Азамат такой высокий, что я не могу дотянуться всюду одновременно, приходится использовать всю длину тела.
Затем я отодвигаюсь и спрыгиваю с кровати. Азамат хмурится и щупает покрывало вокруг себя.
— Угадай, откуда я продолжу? — спрашиваю.
— Надеюсь, что оттуда, где остановилась, — он поворачивается на звук очень точно, с такой ориентацией в пространстве голову ему особенно не задурить. Но какое зрелище, когда он лежит вот так без ничего посреди постели, волосы размётаны, да ещё глаза завязаны. Сказка!
— Не угадал, это было бы слишком просто, — сообщаю я, заходя с торца кровати. Сажусь на покрывало и беру в руки Азаматову правую ступню. Он мгновенно поджимает пальцы. Провожу ногтем по подошве — ступня скручивается, Азамат издаёт какой-то то ли смешок, то ли хнык. Провожу там же языком.
— Ай, Лиза, ну ты что-то? Ты же не собираешься… ох.
Это я прикусываю его большой палец. Потом разминаю ступню массажом, пальчики разгибаются, становится можно поцеловать под ними. Он вздрагивает, сжимает покрывало, борясь с желанием снять повязку.
— Зачем ты это делаешь?
— Зате-ем, — отвечаю, не отрывая губ от чувствитеьной подошвы, — что я хочу тебя всего, а не только то, что видно, когда штаны расстёгнуты.
— Ну ты же не можешь хотеть мою ногу! — возмущается муж, не очень уверенно усмехаясь.
Вместо ответа я кусаю его за пятку. Пятки у него розовые и не очень жёсткие. Боже, ну какой же он красивый! Набираюсь храбрости и так и говорю:
— Ты очень красивый!
Он фыркает, но не защищается, а на большее я и не могла рассчитывать.
— Ты мне нужен весь, — говорю и целую второй пальчик. — С ногами и с подмышками, — целую ещё один. — С внебрачными детьми и стервозными невестами, — снова пауза на нежности. — И с неправильным воспитанием. Весь, понимаешь?