Темные глаза ротмистра испытующе впились в лицо Бенца, но, не найдя в его выражении даже намека на расовую ненависть, потеплели и сверкнули золотистым огоньком.
– Но я чувствую себя болгарином, – спокойно добавил он. – И моя сестра – тоже.
Фрейлейн Петрашева, закончив разговор с Андерсоном, прикоснулась пальцами к рукаву его мундира, словно пытаясь еще задержать его, но увидела, что Бенц уже сидит за рулем, вопросительно поглядывая на них, и рука ее бессильно опустилась.
Андерсон уселся на переднее сиденье рядом с Бенцем.
Ротмистр Петрашев и его сестра скрылись в вечерней мгле. Они стояли рядом, одинокие, отрешенные от мира…
– Скажите, пожалуйста, – спросил Бенц, когда машина помчалась по шоссе, – что это за люди?
Лицо Андерсона расплылось в широкой улыбке, он подвинулся поближе к Бенцу. Ему хотелось поговорить.
– Очень симпатичные! – сказал он. – Вам, возможно, будет интересно узнать, что они не чистокровные болгары…
– Я уже знаю, – сказал Бенц.
– А!.. – воскликнул Андерсон. – Вам сказал брат?
Он был явно доволен.
Совсем стемнело, и теперь только лучи фар освещали дорогу. Рассчитав, что он вовремя доставит Андерсона в X., Бенц сбавил скорость.
– Они лишь наполовину болгары. В них французская кровь. Отец когда-то был на дипломатической службе в Константинополе. Как будто по военной линии. Там он женился на дочери французского концессионера. Это было еще во времена Абдула Гамида. [2]
Андерсон умолк.
– Приятные люди, – сдержанно заметил Бенц.
– Весьма! – с готовностью подтвердил Андерсон. – Особенно сестра, которая всегда окружена обожателями… Я хотел сказать, что так было до недавних пор…
Он вдруг рассмеялся.
– Надеюсь, меня вы не включите в их число. А я – вас. Но вы успеете получше познакомиться с ней в X.
Бенц с удивлением глянул на поручика. Под отраженным от шоссе светом фар бархатно-зеленые глаза Андерсона улыбались с лукавым добродушием.
– О, они непременно пригласят вас, будьте уверены! У них свой дом в X., и они останутся там недели на две. Сестра во всяком случае – даже если брату из-за визита кайзера придется вернуться в Софию раньше. Я повторяю: вы убедитесь, что они чрезвычайно симпатичны. Что касается сестры, у нее уже сложилось прекрасное мнение о вас. Она только что призналась мне.
– Благодарю, – сказал Бенц. – Не могу удержаться, чтобы не заметить: она необыкновенно красивая женщина.
Андерсон помолчал, словно обдумывая его слова. Не найдя в них никакого скрытого смысла, он произнес ровным голосом:
– Красивых женщин немало. Подлинное очарование исходит от внутреннего огня. Я заурядный человек в мундире и повидал не так уж много, но для меня фрейлейн Петрашева – самая обаятельная женщина на свете.
И Андерсон снова умолк.
Остальную дорогу он говорил мало, прерывая речь долгими паузами, во время которых Бенц ощущал на себе его пристальный взгляд. Автомобиль с глухим гулом скользил по светлой ленте шоссе. Они миновали рисовые поля и неслись по отлого поднимающейся равнине, меж рядов молчаливых пирамидальных тополей. В воздухе разливался запах сена, в кустах звенели цикады, все вокруг окутывал сладостный, грустный покой.
– Да, – продолжал Андерсон прежним спокойным тоном, только чуть тише, – она на редкость интеллигентная женщина и в то же время крайне экспансивна. Вначале она поражает именно этим, а затем раскрывается все ее обаяние. Я испытал это, когда увидел ее впервые. Она была совсем юной, еще не появлялась в обществе, по в ее глазах читалась зрелость, а суждения просто озадачивали…
Андерсон выдержал очередную паузу, во время которой Бенц подумал, не влюблен ли его собеседник во фрейлейн Петрашеву, но, поразмыслив, решил, что нет. Во всяком случае, в речах Андерсона не ощущалось ничего похожего на вульгарную откровенность бесхитростного влюбленного.
Правда, Бенца настораживала какая-то преднамеренность, звучавшая в голосе Андерсона.
Вдруг Андерсон подвинулся еще ближе и проговорил почти на ухо Бенцу:
– Она раскроется перед вами за несколько дней или даже часов, пленяя вас своей непосредственностью. Жизнь ее – печальный роман. Надеюсь, вы не окажетесь чрезмерно суровым и не осудите ее. Я взываю к вашему чувству справедливости… Но не слишком ли много я говорю о ней? Иногда приходится злоупотреблять терпением собеседника, особенно когда хочешь спасти человека. В таких случаях нет места эгоизму. И все же я снова спрашиваю себя: не выгляжу ли я сейчас странным или даже назойливым в ваших глазах?
– Нет!.. Ни в коем случае! – пробормотал Бенц, ничего не поняв из разглагольствований Андерсона.
– Бывают случаи, – продолжал Андерсон, – когда чувствуешь на себе огромную ответственность, например характеризуя кого-либо. Вы сами знаете, сколько предательства таится в мире…
Андерсон вдруг замолчал. По щелканью зажигалки Бенц догадался, что тот собирается закурить.
Убедившись, что далеко впереди нет никаких препятствий, Бенц повернулся и пристально поглядел на Андерсона. При свете желтого язычка пламени вырисовалось лицо поручика, напряженное и сосредоточенное; он с нервной торопливостью затягивался сигаретой. В этот миг Андерсон был похож на заговорщика, который вербует сообщников.
– …И как болтливы люди, – закончил Андерсон, выпуская клубы дыма и презрительно поджав свои толстые губы. – Я друг фрейлейн Петрашевой. Но не больше. Могу избавить вас от бесполезных умозаключений: у нее есть жених – австрийский капитан.
Эта неожиданная новость так поразила Бенца, как будто перед машиной поперек шоссе вдруг выросла стена. Андерсон, не дав ему опомниться, продолжал:
– Встреча кайзера задержала его в Софии. Но через несколько дней он приедет. Вы уже догадываетесь, мы все – и капитан, и наш друг, которого мы сейчас встретим, и вы – составим небольшую компанию. Председатель – фрейлейн Петрашева. Скажите, вы общительный человек?
– Не очень, – сказал Бенц, испытывая гнетущую неловкость.
– Все мы плохие весельчаки, – шутливо заявил Андерсон. – Незадолго до нашей встречи фрейлейн Петрашева жаловалась, что в X. опять соберутся те же люди, с теми же мыслями, что и в Софии.
– Вряд ли я внесу большое оживление, – скромно предупредил Бенц.
Андерсон громко расхохотался и положил руку ему на плечо.
– Я думал, что вас будет труднее расшевелить, – сказал он. – Очень рад, что мы снова вместе.
Они уже подъезжали к городу. В стороне от шоссе показались огни костров и походных кухонь. Солдаты, с которыми Бенц встретился, выезжая из города, расположились здесь на ночевку. Составленные в пирамиды винтовки поблескивали при свете костров.
– Я бывал на фронте, но ужасов фронтовой жизни не знаю, – задумчиво промолвил Андерсон. – Полагаю, что и вы тоже. Вам не кажется, что стыдно торчать в тылу, пусть и не по своей воле? Женщины втайне презирают нас, даже самые снисходительные. Любой идиот с крестом на груди кажется им идеалом мужчины.
Он глядел на лагерь до тех пор, пока бивуачные костры и последние часовые с примкнутыми штыками не остались далеко позади.
– Вы чувствуете мрачное величие войны? – снова заговорил Андерсон. – Кровавый призрак, не знающий покоя ни днем ни ночью, расшвыривает миллионы человеческих существ по незнакомым краям, сталкивает между собой, вселяет ужас, сомнения, обнадеживает, уничтожает людей или возрождает их к новой жизни!.. Встречи, которые нам кажутся невозможными, страсти, которых мы в себе не подозревали, немыслимые ранее поступки становятся заурядными в исполинском катаклизме войны…
Огни привокзальной площади прервали его излияния.