)
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла –
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы –
деревней был,
10 кривился крыш корою.
А за деревнею –
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце ало.
20 И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
"Слазь!
довольно шляться в пекло!"
30 Я крикнул солнцу:
"Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут – не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!"
Я крикнул солнцу:
"Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
40 ко мне
на чай зашло бы!"
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать –
50 и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
60 "Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чай гони,
гони, поэт, варенье!"
Слеза из глаз у самого –
жара с ума сводила,
но я ему –
на самовар:
"Ну что ж,
70 садись, светило!"
Черт дернул дерзости мои
орать ему, –
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь – не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась, –
и степенность
забыв,
80 сижу, разговорясь
с светилом постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
"Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
90 светить
легко?
– Поди, попробуй! –
А вот идешь –
взялось идти,
идешь – и светишь в оба!"
Болтали так до темноты –
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На "ты"
100 мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
"Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
110 у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты – свое,
стихами".
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма –
сияй во что попало!
Устанет то,
120 и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг – я
во всю светаю мочь –
и снова день трезвонится;
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить –
130 и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой –
и солнца!
[1920]
ОТНОШЕНИЕ К БАРЫШНЕ
Этот вечер решал –
не в любовники выйти ль нам? –
темно,
никто не увидит нас.
Я наклонился действительно,
и действительно
я,
наклонясь,
сказал ей,
10 как добрый родитель:
"Страсти крут обрыв –
будьте добры,
отойдите.
Отойдите,
будьте добры".
[1920]
ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ
Молнию метнула глазами:
"Я видела –
с тобой другая.
Ты самый низкий,
ты подлый самый…" –
И пошла,
и пошла,
и пошла, ругая.
Я ученый малый, милая,
10 громыханья оставьте ваши.
Если молния меня не убила –
то гром мне
ей-богу не страшен.
[1920]
ГОРЕ
Тщетно отчаянный ветер
бился нечеловече.
Капли чернеющей крови
стынут крышами кровель.
И овдовевшая в ночи
вышла луна одиночить.
[1920]
* * *
Портсигар в траву
ушел на треть.
И как крышка
блестит
наклонились смотреть
муравьишки всяческие и травишка.
Обалдело дивились
выкрутас монограмме,
дивились сиявшему серебром
10 полированным,
не стоившие со своими морями и горами
перед делом человечьим
ничего ровно.
Было в диковинку,
слепило зрение им,
ничего не видевшим этого рода.
А портсигар блестел
в окружающее с презрением:
– Эх, ты, мол,
20 природа!
[1920]
III ИНТЕРНАЦИОНАЛ
Мы идем
революционной лавой.
Над рядами
флаг пожаров ал.
Наш вождь –
миллионноглавый
Третий Интернационал.
В стены столетий
воль вал
10 бьет Третий
Интернационал.
Мы идем.
Рядов разливу нет истока.
Волгам красных армий нету устья.
Пояс красных армий,
к западу
с востока
опоясав землю,
полюсами пустим.
20 Нации сети.
Мир мал.
Ширься, Третий
Интернационал!
Мы идем.
Рабочий мира,
слушай!
Революция идет.
Восток в шагах восстаний.
За Европой
30 океанами пройдет, как сушей.
Красный флаг
на крыши ньюйоркских зданий.
В новом свете
и в старом
ал
будет
Третий
Интернационал.
Мы идем.
40 Вставайте, цветнокожие колоний!
Белые рабы империй –
встаньте!
Бой решит –
рабочим властвовать у мира в лоне
или
войнами звереть Антанте.
Те
или эти.
Мир мал.
50 К оружию,
Третий
Интернационал!
Мы идем!
Штурмуем двери рая.
Мы идем.
Пробили дверь другим.
Выше, наше знамя!
Серп,
огнем играя,
60 обнимайся с молотом радугой дуги.
В двери эти!
Стар и мал!
Вселенься, Третий
Интернационал!
[1920]
ВСЕМ ТИТАМ И ВЛАСАМ РСФСР
По хлебным пусть местам летит,
пусть льется песня басом.
Два брата жили. Старший Тит
жил с младшим братом Власом.
Был у крестьян у этих дом
превыше всех домишек.
За домом был амбар, и в нем
всегда был хлеба лишек.
Был младший, Влас, умен и тих.
10 А Тит был глуп, как камень.
Изба раз расползлась у них,
пол гнется под ногами.
"Смерть без гвоздей, – промолвил Тит, –
хоша мильон заплотишь,
не то, что хату сколотить,
и гроб не заколотишь".
Тит горько плачет без гвоздей,
а Влас обдумал случай
и рек: "Чем зря искать везде,
20 езжай, брат, в город лучше".
Телега молнией летит.
Тит снарядился скоро.
Гвоздей достать поехал Тит
в большой соседний город.
Приехал в этот город Тит
и с грустью смотрит сильной:
труба чего-то не коптит
над фабрикой гвоздильной.
Вбегает за гвоздями Тит,
30 но в мастерской холодной
рабочий зря без дел сидит.
"Я, – говорит, – голодный.
Дай, Тит, рабочим хлеб взаймы,
мы здесь сидим не жравши,
а долг вернем гвоздями мы
крестьянам, хлеба давшим".
Взъярился Тит: "Не дам, не дам
я хлеба дармоеду.
Не дам я хлеба городам,
40 и без гвоздя доеду".
В село обратно Тит летит, –
от бега от такого
свалился конь. И видит Тит:
оторвалась подкова.
Пустяк ее приколотить,
да нету ни гвоздишка.
И стал в лесу в ночевку Тит,
и Тит, и лошадишка.
Нет ни коня, ни Тита нет…
50 Селом ходили толки,
что этих двух во цвете лет
в лесу сожрали волки.
Телега снова собралась.
Не вспомнив Тита даже,
в соседний город гонит Влас, –
нельзя им без гвоздя же.
Вбежал в гвоздильню умный Влас,
рабочий дышит еле.
"Коль хлеб не получу от вас,
60 умру в конце недели".
Влас молвил, Тита поумней.
"Ну что ж, бери, родимый,
наделаешь гвоздей и мне
ужо заплатишь ими".
Рабочий сыт, во весь свой пыл
в трубу дымище гонит.
Плуги, и гвозди, и серпы
деревне мчит в вагоне.
Ясней сей песни нет, ей-ей,
70 кривые бросим толки.
Везите, братцы, хлеб скорей,
чтоб вас не съели волки.
[1920]
СКАЗКА О ДЕЗЕРТИРЕ, УСТРОИВШЕМСЯ НЕДУРНЕНЬКО, И О ТОМ,
КАКАЯ УЧАСТЬ ПОСТИГЛА ЕГО САМОГО И СЕМЬЮ ШКУРНИКА
Хоть пока
победила
крестьянская рать,
хоть пока
на границах мир,
но не время
еще
в землю штык втыкать,
красных армий
10 ряды крепи!
Чтоб вовеки
не смел
никакой Керзон
брать на-пушку,
горланить ноты, –
даже землю паша,
помни
сабельный звон,
помни
20 марш
атакующей
роты.
Молодцом
на коня боевого влазь,
по земле
пехотинься пеший.
С неба
землю всю
глазами оглазь,
30 на железного
коршуна
севши.
Мир пока,
но на страже
красных годов
стой
на нашей
красной вышке.
Будь смел.
40 Будь умел.