Уж так высокомерно она это говорит!
– Вот в этом высокомерии, – заключила я, – в нем‑то все и дело.
О да, глядя на лицо моей гостьи, я представляла себе ее вид и многое другое.
– Она то и дело спрашивает, как я думаю, не придете ли вы.
– Понимаю, понимаю, я же ведь сама очень много сделала, чтобы в ней это прорвалось. А обронила она после вчерашнего хоть слово о мисс Джессел, кроме того, что она ведать не ведает ни о каких таких ужасах?
– Ни единого, мисс. И вы сами знаете, – добавила она, – я ведь еще у озера поняла из ее слов, что, по крайней мере, тогда там никого не было.
– Вот как! И конечно, вы и сейчас этому верите?
– Я не спорю с ней. А что еще я могу сделать?
– Ровно ничего! Вам приходится иметь дело с такой умницей! Они – я хочу сказать, эти двое, их друзья, – сделали их обоих такими умниками, каких свет не создавал; на этом‑то они так ловко и играют! У Флоры теперь есть на что жаловаться, и она это доведет до конца.
– Да, мисс, но до какого конца?
– Ну, пожалуется на меня дядюшке. Изобразит меня такой гадиной…
По выражению лица миссис Гроуз я живо представила себе все это, и у меня сердце екнуло – она смотрела на меня так, как будто видела их обоих.
– А ведь он о вас такого хорошего мнения!
– Все‑таки странно, если подумать, – усмехнулась я – что он прибег к такому способу показать мне это. Но все равно. Конечно, Флоре только и нужно отделаться от меня.
Моя подруга честно подтвердила:
– Не видеть вас больше никогда в жизни.
– Так вы затем и пришли ко мне, чтобы поторопить меня с отъездом? – спросила я. Но прежде чем она успела ответить, я остановила ее. – Мне вот что пришло в голову, и, по‑моему, так будет лучше. Я считала, что мне надо уехать, и в воскресенье я уже почти на это решилась. Но это не то. Уехать должны вы. И взять с собой Флору.
Моя подруга задумалась.
– Но куда же мы…
– Прочь отсюда. Прочь от них. И самое главное сейчас – прочь от меня. Прямо к ее дядюшке.
– Только чтобы пожаловаться на вас?…
– Нет, не только. А для того еще, чтобы оставить меня с моим лекарством.
Она все еще колебалась.
– А какое же у вас лекарство?
– Прежде всего ваша преданность. И еще – Майлс.
Она уставилась на меня.
– Вы думаете, он?…
– Воспользуется случаем отречься от меня? Да, я и это допускаю. Но все‑таки я хочу рискнуть, я хочу попробовать. Уезжайте с его сестрой как можно скорее и оставьте меня с ним одну.
Я сама удивлялась, сколько у меня еще сохранилось мужества, и поэтому несколько растерялась, когда она, несмотря на явное подтверждение этого, все еще продолжала колебаться.
– И вот что еще, – продолжала я, – конечно, до ее отъезда они ни в коем случае не должны видеться, ни на минуту.
И тут мне пришло в голову, что, может быть, несмотря на то, что Флору с той минуты, как она вернулась с озера, держат взаперти, мы с этим уже опоздали.
– Вы не думаете, что они уже виделись? – тревожно спросила я.
Она вспыхнула.
– Ах, мисс, уж не такая я безмозглая дура! Если я раза два‑три и вынуждена была оставить ее, то всякий раз с кем‑нибудь из служанок, а сейчас, хоть она и одна, я ее заперла на ключ. А все‑таки… все‑таки! Слишком многого надо было опасаться.
– Что все‑таки?
– Ну, вы так уверены в маленьком джентльмене?
– Ни в ком я не уверена, кроме вас. Но со вчерашнего вечера у меня появилась надежда.
Но со вчерашнего вечера у меня появилась надежда. Мне кажется, он хочет вызвать меня на откровенность… Я так этому верю – бедный мой, гадкий, прелестный, несчастный мальчик! Он хочет высказаться. Вчера вечером мы сидели с ним у камина молча два часа, и мне все казалось, он вот‑вот заговорит.
Миссис Гроуз, не отрываясь, смотрела в окно на хмурый занимающийся день.
– Ну и что же, заговорил он?
– Нет, я все ждала и ждала и, признаться, не дождалась. Так и не прервав молчания, даже не обмолвившись о сестре, об ее отсутствии, он поцеловал меня, и мы разошлись спать. Но все равно, – продолжала я, – если она увидится с дядей, я не могу допустить, чтобы дядя увиделся с ее братом, так как дела приняли сейчас такой оборот, что мальчику надо дать еще немного времени.
Как раз этому больше всего и противилась моя подруга. И мне было не совсем понятно почему.
– Сколько это, по‑вашему, "еще немного времени"?
– Ну, день‑два – чтобы все это открылось. Тогда он будет на моей стороне – вы же понимаете, как это важно. Если это не выйдет, я только прогадаю, а вы как‑никак поможете мне тем, что, приехав в город, сделаете все, что только найдете возможным.
Так я втолковывала ей все это, но она все еще была в каком‑то непонятном для меня замешательстве, и я пришла ей на выручку.
– Но, может быть, вам вовсе не хочется ехать, – заключила я.
И тут я все поняла по ее лицу: оно вдруг прояснилось, и она протянула мне руку в знак согласия.
– Я поеду, поеду! Поеду нынче же утром.
Мне хотелось быть вполне справедливой.
– Если вы считаете, что лучше помедлить, я обещаю вам, что она меня не увидит.
– Нет, нет, ведь все дело в этом самом месте. Ей надо отсюда уехать. ‑
С минуту она смотрела на меня угрюмым взглядом, потом договорила до конца: – Вы правильно рассудили, мисс. Я и сама ведь…
– Да?
– Не могу тут оставаться.
При этом она так посмотрела на меня, что в голову мне вдруг пришла новая мысль:
– Вы хотите сказать, что после вчерашнего вы видели?…
Она медленно, с достоинством покачала головой.
– Я слышала!…
– Слышали?
– Слышала всякие ужасы от этого ребенка! Вот! – вздохнула она с трагическим облегчением. – Честное слово, мисс, она говорит такое…
Но при этом воспоминании силы изменили ей: вдруг зарыдав, она опустилась на мою софу и, как мне уже приходилось видеть раньше, дала полную волю своему горю.
Я тоже дала себе волю, но по‑своему:
– Ох, слава богу!
Тут она вскочила на ноги и, вытирая глаза, простонала:
– Слава богу?…
– Но ведь это меня оправдывает!
– Верно, мисс, оправдывает!
Это было сказано так выразительно, что, казалось, больше и желать было нечего, но я все еще колебалась.
– Что‑нибудь ужасное?
Я видела, что моя подруга не находит слов.
– Чудовищное.
– И про меня?
– Про вас, мисс, если уж вы хотите знать. И для юной леди просто что‑то невероятное. Не знаю, где только она могла набраться таких…
– Таких слов, какими она обзывает меня? Я‑то знаю где! – сказала я, засмеявшись; смех мой был достаточно красноречив. И, сказать по правде, он только еще больше заставил призадуматься мою подругу.
– Так вот, может, и мне следовало бы знать – ведь я кое‑что вроде этого уже и раньше от нее слышала! И все‑таки я не могу этого вынести! – промолвила бедная женщина и тут же, бросив взгляд на мои часики, лежащие на туалетном столе, заторопилась:
– Ну, мне пора идти.