Салимов удел - Кинг Стивен 17 стр.


4. ДЭННИ ГЛИК И ДРУГИЕ

Дэнни и Ральфи Глик отправились навестить Марка Питри, получив приказ вернуться к девяти. Когда в начале одиннадцатого они не появились, Марджори Глик позвонила Питри домой. Нет, сказала миссис Питри, мальчиков тут не было. Не приходили. Может быть, лучше ваш муж поговорит с Генри. Миссис Глик передала трубку мужу, ощущая в животе легкость страха.

Мужчины переговорили. Да, мальчишки пошли по тропинке через лес. Нет, в это время года ручеек очень сильно мелеет, особенно в хорошую погоду. Не глубже, чем по щиколотку. Генри предложил, что пойдет с мощным фонарем со своего конца тропинки, а мистер Глик — со своего. Может, мальчики нашли нору сурка, или курят, или еще что. Тони согласился и поблагодарил мистера Питри за беспокойство. Мистер Питри сказал — что вы, какое же беспокойство. Тони повесил трубку и успокоил жену — та была напугана. Про себя он решил, что пусть только мальчишки найдутся — оба не смогут сидеть целую неделю.

Но не успел он даже выйти со двора, как из-за деревьев, спотыкаясь, появился Дэнни и рухнул рядом с площадкой для рашпера на заднем дворе. Он был как в чаду, говорил медленно, на вопросы отвечал с трудом и не всегда осмысленно. За отвороты брюк набилась трава, в волосах запутались осенние листья.

Он рассказал отцу, что они с Ральфи пошли по дорожке через лес, перешли вброд по камням Крокетт-брук и совершенно спокойно взобрались на другой берег. Потом Ральфи начал болтать, что в лесу призрак (Дэнни не стал упоминать, что сам вбил братишке в голову эту мысль). Ральфи сказал, что видит какое-то лицо. Дэнни стало страшно. Он не верил ни в призраков, ни в прочую чушь вроде буки, но действительно подумал, будто что-то слышит в темноте.

Что они сделали потом?

Дэнни думал, что они пошли дальше, держась за руки. Но уверен в этом не был. Ральфи хныкал насчет призрака. Дэнни велел ему перестать, потому что скоро станут видны фонари на Джойнтер-авеню. Оставалось всего две сотни шагов. А потом случилось что-то плохое.

Что? Что плохое?

Дэнни не знал.

Они заспорили с ним, разволновались, принялись увещевать. Дэнни только медленно, непонимающе качал головой. Да, он знал, что должен бы помнить — но вспомнить не мог. Честное слово, не мог. Нет, он не припоминает, чтобы обо что-то споткнулся и упал. Просто… все потемнело. Очень сильно потемнело. А следующее, что помнит Дэнни — он лежит на дорожке один. Ральфи исчез.

Паркинс Джиллеспи заявил, что нет никакого смысла идти в лес нынче ночью. Слишком много поваленных деревьев. Может, мальчик просто убрел от тропинки. Они с Нолли Гарднером, Тони Гликом и Генри Питри прошли из конца в конец и по дорожке, и вдоль обочин Джойнтер-авеню и Брок-стрит, громко выкликая Ральфи через мощные мегафоны на батарейках.

Ранним утром следующего дня камберлендская полиция и полиция штата начали совместно прочесывать лесной массив. Ничего не обнаружив, они расширили область поисков. Четыре дня они рыскали по кустам, а мистер и миссис Глик бродили по лесам и полям, обходя поваленные стволы, и с бесконечной щемящей надеждой выкрикивали имя сынишки.

Поскольку успехом поиски не увенчались, очистили тралом дно Тэггарт-стрим и Королевской реки. Впустую.

На пятый день насмерть перепуганная, впавшая в истерику Марджори разбудила мужа в четыре часа утра. В коридоре наверху Дэнни свалился без чувств по дороге в туалет. Скорая помощь увезла его в центральную больницу штата. Предварительным диагнозом был жестокий и запоздалый нервный шок.

Лечащий врач, человек по фамилии Горби, отвел мистера Глика в сторонку.

— Ваш мальчик был когда-нибудь подвержен астматическим приступам?

Мистер Глик, быстро помаргивая, затряс головой. Меньше, чем за неделю, он состарился на добрых десять лет.

— И никакой ревматической лихорадки?

— У Дэнни? Нет… у Дэнни нет.

— А положительной туберкулиновой пробы у мальчика в прошлом году не было?

— Туберкулиновой? У моего мальчика туберкулез?

— Мистер Глик, мы просто пытаемся выяснить…

— Мардж! Мардж! Иди-ка сюда!

Марджори Глик поднялась и медленно пошла по коридору в их сторону. Лицо ее было бледным, волосы причесаны кое-как. Казалось, эту женщину мучает приступ жестокой мигрени.

— Дэнни в этом году делали туберкулиновую пробу?

— Да, — невыразительно сказала она. — В начале учебного года. Проба отрицательная.

Горби спросил:

— Он не кашляет по ночам?

— Нет.

— Жалобы на боль в груди или в суставах?

— Нет.

— Болезненное мочеиспускание?

— Нет.

— Какие-нибудь анормальные кровотечения? Из носа, стул с кровью или, может, царапин и синяков больше обычного?

— Нет.

Горби улыбнулся и кивнул.

— Мы хотели бы еще подержать его тут, если можно. Для обследования.

— Конечно, — сказал Тони. — Конечно. Мы состоим в «Синем Кресте».

— У мальчика очень замедленные реакции, — сказал доктор. — Мы сделаем рентген, костномозговую пробу, подсчитаем количество белых форменных элементов…

Глаза Марджори Глик стали медленно расширяться.

— У Дэнни лейкемия? — прошептала она.

— Миссис Глик, вряд ли…

Но она лишилась чувств.

Бен Мирс был в рядах добровольцев Салимова Удела, которые прочесывали кусты в поисках Ральфи Глика, и в награду за труды получил лишь репьи, набившиеся за манжеты брюк, да обострение сенной лихорадки из-за позднего цветения золотарника.

На третий день поисков Бен заглянул к Еве на кухню съесть банку равиоли, чтобы потом рухнуть в постель — немного вздремнуть перед работой. И обнаружил, что у плиты суетится Сьюзан Нортон — она готовила что-то вроде овощного рагу с гамбургерами. Вокруг стола сидели только что вернувшиеся с работы мужчины и, притворяясь, будто разговаривают, глазели на девушку — на ней была подвязанная под грудью линялая ковбойка и обрезанные вельветовые шорты. Ева Миллер гладила в закрытой нише за кухней.

— Эй, что это ты тут делаешь? — спросил Бен.

— Готовлю тебе приличный ужин, пока ты окончательно не сошел на нет,

— ответила Сьюзан, и за выступом стены всхрапнула от смеха Ева. У Бена запылали уши.

— Готовит она и впрямь отменно, что да, то да, — сказал Проныра. — Я-то знаю, все время смотрел.

— Попялься ты чуток подольше, зенки на лоб бы повылазили, — объявил Гровер Веррилл и гадко хихикнул.

Сьюзан накрыла рагу крышкой, поставила в духовку, и они вышли на заднее крыльцо подождать, пока будет готово. Садилось красное пылающее солнце.

— Есть что-нибудь?

— Нет. Ничего. — Он вытащил из нагрудного кармана измятую пачку сигарет и закурил.

— От тебя пахнет так, словно ты купался в «Старом лесовике», — сказала Сьюзан.

— Черта лысого помогло, — он вытянул руку и показал несколько распухших укусов насекомых и полузаживших царапин. — Сукины дети комары и проклятые колючие кусты.

— Как думаешь, что с ним случилось, Бен?

— Бог его знает, — он выдохнул дым. — Может, кто-нибудь подкрался из-за спины старшего брата, хватил по голове мешочком с песком или еще чем-то тяжелым, и уволок пацана.

— Ты думаешь, его нет в живых?

Бен взглянул на нее, чтобы увидеть, какой ответ она хочет слышать: честный или обнадеживающий. Он взял девушку за руку и сплел пальцы со своими.

— Да, — коротко ответил он. — Думаю, парнишка погиб. Никаких неопровержимых доказательств пока нет, но я думаю так.

Сьюзан медленно покачала головой.

— Надеюсь, ты ошибаешься. Моя мама и еще кое-кто из дам ходили сидеть с миссис Глик — она совершенно обезумела, и ее муж тоже. А второй мальчик бродит по дому, как привидение.

— Угм, — сказал Бен. Он смотрел наверх, на дом Марстена и, в общем-то, не слушал. Ставни были закрыты: они откроются после наступления темноты. Ставни откроются, когда стемнеет. От этой мысли, в которой было очень много от заклятия, Бен ощутил нездоровый озноб.

— М-м? Извини, — он оглянулся на Сьюзан.

— Я сказала, папа хотел, чтобы ты зашел завтра вечером. Сможешь?

— А ты будешь?

— Конечно, буду, — сказала она и посмотрела на него.

— Ладно. Хорошо. — Бену хотелось смотреть на девушку (в лучах заходящего солнца она была прелестна), но его взгляд магнитом притягивал дом Марстена.

— Притягивает, да? — спросила Сьюзан, и то, что она прочла мысли Бена вплоть до метафоры, было почти сверхъестественным.

— Да. Притягивает.

— Бен, о чем твоя новая книга?

— Потом, — ответил он. — Дай ей время. Я расскажу тебе, как только будет можно. Она… она должна разработаться.

В этот самый момент Сьюзан захотелось сказать «я люблю тебя» — сказать с той легкостью и беззастенчивостью, с какими эта мысль поднялась к поверхности сознания, но девушка прикусила язык. Ей не хотелось говорить об этом, пока Бен смотрел… смотрел туда наверх.

Она поднялась.

— Пойду, гляну на рагу.

Когда Сьюзан оставила Бена, он курил и глядел наверх, на дом Марстена.

Утром двадцать второго Лоренс Крокетт сидел у себя в конторе, притворяясь, что читает почту понедельника, и глазея на прелести своей секретарши, и тут зазвонил телефон. Крокетт думал о карьере, которую сделал в Салимовом Уделе, о маленькой блестящей машине на подъездной дороге дома Марстена и о сделках с Сатаной.

Еще до того, как они со Стрейкером поимели сделку (ни хрена себе выраженьице, подумал Ларри и медленно обшарил взглядом перед секретаршиной блузки), Лоренс Крокетт без сомнения был самым богатым человеком в Салимовом Уделе и одним из самых богатых в округе Камберленд, хотя ни он сам, ни его контора не наводили на подобные мысли.

Помещение конторы было старым, пыльным и освещалось двумя засиженными мухами желтыми шарами. Письменным столом служило заваленное бумагами, авторучками и почтой древнее бюро с выдвижной крышкой. С одного края стояла баночка с клеем, а с другого — стеклянное квадратное пресс-папье, разные грани которого демонстрировали фотографии домочадцев Крокетта. Наверху штабеля гроссбухов опасно балансировал стеклянный аквариум, полный спичек. Надпись на передней стенке гласила: «Для наших бесспичечных друзей». Кроме трех стальных несгораемых шкафов для документов и секретарского столика в маленькой выгородке, в конторе ничего не было.

Вот только фотографии.

Они были повсюду — приколотые, прикрепленные на ткань или прилепленные липкой лентой ко всем доступным поверхностям. Попадались новые, сделанные «поляроидом». Были и цветные снимки кодаком, сделанные несколькими годами раньше, и все же основная масса представляла собой скрутившиеся, желтеющие черно-белые фото. Под каждым — отпечатанная на машинке сопроводиловка: «Отличная жизнь на лоне природы!» «Шесть комнат, или Селимся на вершине холма!» «Тэггарт-стрим-роуд — 32 000 долларов — дешево!» или «То, что надо сквайру! Десятикомнатный сельский дом, Бернс-роуд». Это наводило на мысли о мрачной, унылой, безнадежной деятельности. Так оно и было до 1967 года. Крокетт, которого сливки общества Салимова Удела считали недалеко ушедшим от лентяя-неумехи, решил тогда, что будущее — за трейлерами. В те смутно вспоминающиеся, давно почившие дни абсолютному большинству трейлер представлялся красивой серебристой штуковиной, которую цепляешь к машине, если захотелось отправиться в Йеллоустонский национальный парк фотографировать жену с детьми на фоне Старого Патриота. В те тусклые мертвые дни вряд ли хоть один человек (исключением не были и сами производители трейлеров) предвидел, что красивые серебристые штуковины сменятся кэмперами, которые подвешиваешь прямо к своему шевви-пикапу или покупаешь укомплектованными, уже с мотором.

Ларри, однако, в знании подобных вещей не нуждался. Он, фантазер-дилетант в лучшем случае, просто поехал в центр, в городскую контору (Ларри в те дни не входил в городской совет — тогда его не выбрали бы и живодером) и просмотрел зональное законодательство Иерусалимова Удела. Оно более чем устроило Ларри. Заглядывая между строк, он видел тысячи долларов. Закон гласил: нельзя содержать общественную свалку или иметь во дворе больше трех бросовых машин, если только у тебя нет разрешения устроить двор для утиля. Или: нельзя построить химический туалет (причудливое и не слишком точное обозначение отхожего места во дворе), если городской санинспектор не дал на это «добро». Вот то-то и оно!

Назад Дальше